Уездный врач - Сергей Анатольевич Куковякин
Кроме вотяков, был арестован в Мултане и русский — Василий Кузнецов, являвшийся в данном селе церковным старостой. Его обвинили в пособничестве и попущении язычникам. Ничем не помог старосте и местный батюшка, попытавшийся его оправдать.
В ходе проведения следствия по поводу убийства Матюнина к полицейским как вши по гаснику приходили жители села титульной российской нации и с придыханием рассказывали о коварных вотяках, которые хотели принести в жертву всех русских ради хорошего урожая. Нашелся даже один столетний старик, признавшийся, что много лет назад вотяки задумали отрубить ему голову, но он каким-то чудом спасся. После слезливого рассказа дедушки в Старом Мултане последовали новые аресты…
Обвиняемых, а их в конце концов набралось аж четырнадцать, избивали во время следствия, свидетелей по делу пытали водой и дымом, стреляли над головой — делали все, чтобы подтвердить версию о жертвоприношении.
Главным доказательством свершенного жертвоприношения у полиции стали показания бандита Головы, который сидел в одной камере с подозреваемым мултанцем Дмитрием Моисеевым. Моисеев умер, но перед своей кончиной якобы признался Голове, что версия с ритуалом правдива. Кроме Головы, ещё одним главным свидетелем явился земский начальник Кронид Львовский, который ранее привлекался к следствию за злоупотребление своей должностью.
Худо-бедно дело передали в суд.
Первое его заседание прошло только в декабре 1894 года. Присяжные приговорили к каторге семерых фигурантов дела, а именно — главного жреца Дмитрия Зорина, 31 года, определяющего на ночлег нищих Семена Иванова, 50 лет, местного торговца и церковного старосту Василия Кузнецова, 39 лет, мясника Кузьму Самсонова, 40 лет, Андриана Андреева, 38 лет, Василия Кондратьева, 37 лет. Моисей Дмитриев и его жена Василиса Гордеева — не дожили до суда. К каторге был приговорен и девяностолетний старик Акмар (Андрей Григорьев), который в последние годы едва мог ходить.
Я узнал о суде и его результатах опять же из газет. Проживая сейчас в Санкт-Петербурге я и думать уже забыл о далеком теперь для меня Малмыжском уезде Вятской губернии. Работа на кафедре, занятия наукой отодвинули на десятый план воспоминания о моей прежней жизни в роли уездного врача. Всё это осталось где-то далеко-далеко и в сей момент меня совершенно не занимало.
К моему немалому удивлению, мултанское дело вдруг получило всероссийский резонанс. Как ранее на уровне губернии, сейчас уже в границах всей империи ломались копья двух сторон. Кто-то был на стороне суда и следствия, а кто-то и считал, что вотяков обвинили безвинно.
Так, санкт-петербургские «Биржевые ведомости», что я сейчас держал в руках, писали: «Село Старый Мултан, в котором это жертвоприношение имело место, прежде всего далеко не какая-нибудь далекая, далекая глушь. Оно, представьте, расположено всего-то в каких-нибудь 200 верстах от университетской Казани. И населено оно прихожанами местной церкви, православными христианами. И были такими же христианами и отцы этих вотяков-жертвоприносителей, и деды их, и прадеды… Было это в голодную годину. Старомултановцы переживали тяжкое время. Село голодало, в селе свирепствовал тиф, к селу приближалась холера. Население, что называется, просто изнемогало под бременем несчастья. Разумеется, оно молило о милосердии, но кого и где? Увы, читатель, не Бога Единого и не в церкви своей, а каких-то языческих богов и в шалаше. Но не внимали боги их мольбам, не внимали, несмотря на то что их старались умилостивить и принесением в жертву мелких животных. И вдруг… откровение. Одному из крестьян приснилось, что для избавления населения от голода и болезней надо принести одному из богов — богу Курбону — двуногую, т.е. человеческую, жертву. И поведал об этом своем сне крестьянин на сельском сходе. И обрадовались „православные“. Наконец-то они узнали, что нужно богам! Оставалось только наметить жертву. И она была намечена. В селе проживал нищий крестьянин из соседнего уезда, и его-то, этого нищего, и решено было принести в жертву. И принесли. Это было 4 мая 1892 г. Несчастный нищий, крестьянин Матюшин, был заведен в мирской шалаш, служивший, между прочим, и местом для моления богам, и здесь его раздели, подвесили за ноги к потолку и затем посредством множества уколов тела у живого выпустили всю кровь, которую молящиеся тут же сварили и съели. Съели они также в честь бога Курбона легкие и сердце жертвы, отрубили ей голову и самый труп выбросили на дорогу. И участвовали в этом жертвоприношении… сельский староста, сотский и… церковный староста села Мултан. Впрочем, и некоторые другие из этих жертвоприносителей были в одно и то же время „басясялий“ (идолопоклонническими жрецами) и усердными прихожанами местной православной церкви».
Многое в статье, даже фамилия жертвы, было не точно изложено, но посыл её был понятен. Вотяки приносят человеческие жертвы! Едят внутренние органы людей!!!
Однако, были с автором статьи в «Биржевых ведомостях» и несогласные. Маховик мултанского дела раскручивался на полную катушку.
Глава 20
Глава 20 Снова о мултанском деле
Душевно здоровый человек, несомненно, в первую очередь обращает внимание на личностно значимую информацию. Ту, которая каким-либо образом его касается. Или — сейчас, или — как-то связана с его прошлым.
Вот и статья в «Биржевых ведомостях» мою память как ложкой-поварешкой взбаламутила. Оставались, оказывается, ниточки, которые меня с Вятской губернией связывали!
На кафедре я в тот день был рассеян, производя вскрытие чуть даже не порезался. Надо сказать, окружающие это заметили, даже пару раз меня спросили, всё ли у меня хорошо.
Заботятся…
Ну, а как же. У меня всё хорошо и у кафедры дела идут нормально. Мне же самые сложные экспертизы здесь уже доверяют. Почему? Всё просто, начал я по чуть-чуть то, что знал и умел окружающим демонстрировать. Дома я хоть и простым судебно-медицинским экспертом был, но многое из того, что делал, здесь является почти божественным откровением. Нет, конечно, говоря так я несколько приукрашиваю, но сути дела это не меняет. Более чем сто лет развития судебной медицины, это — весьма и весьма серьезно.
Люди у нас на кафедре подобрались хорошие, мои успехи никому душу на части не рвали.
