Максим Марух - Игра Лазаря

– Смотрите-ка, слёзы больше не текут, – заметил Лазарь с усмешкой. – Либо закончились, либо слезоточивые капли перестали действовать. Не делайте удивлённые лица, друзья мои. Она – предательница.

6

Неужели он сказал это вслух? С трудом верилось. Но, да – сказал. Достаточно было взглянуть на лица друзей, чтобы понять, насколько дико, бредово и невразумительно это прозвучало. Как и любая сокрушительная правда, похожая на удар сзади по голове, эта правда нуждалась в медленном переваривании. Сначала нужно отрубиться, полежать немного без сознания, потом прийти в себя, и, наконец, страдая ужасной мигренью, разобраться в случившемся.

– Я абсолютно уверен, что она с самого начала работала на Ведущего Игры. И у меня есть, как минимум, пять причин думать так, – заявил Лазарь в изумлённую тишину.

Он старался больше не присматриваться к лицам друзей. Нужно было выговориться прежде, чем он увидит подтверждение своих слов на лице Яники. Возможно, это будет так больно, что он не сможет продолжить.

– Первую подсказку я дал себе сам, – принялся проговаривать он давно заготовленный и не раз повторенный самому себе текст. – В день, когда я вытащил Янику из ванной, все двери на пути к ней были открыты. Тогда я списал всё на рассеянность Калима, спешившего поскорей оставить дочь наедине с горячей ванной и лезвиями. Теперь я понимаю, что ошибался. Когда я открывал дверь в ванную комнату, ручка была мокрой…

Лазаря сбился и закашлялся. Он испугался, что сейчас друзья воспользуются его заминкой и вставят парочку неуместных вопросов, но они молчали. Все они внимали, затаив дыхание. Даже Яника... Прищурив глаза, она терпеливо слушала рассказ Лазаря, не предпринимая никаких попыток защититься. И от этого становилось ещё хуже.

– Ручка была мокрой, и это не давало мне покоя, – продолжал Лазарь. – Она была мокрой снаружи, а не внутри. Почему? Ведь когда впервые входишь в ванную, твои руки сухие, и в ванной тоже сухо. Ты закрываешь за собой дверь, включаешь воду, и тогда появляется влага. Микроскопические капли воды заполняют воздух и оседают на всём подряд: стенах, зеркале, внутренней стороне двери. Единственное место, куда они попасть не могут – это внешняя сторона. Так почему, когда я приехал, ручка была влажной снаружи? Ответ лежал на поверхности. Ручка была мокрой, потому что кто-то вошёл в ванную после Яники, коснулся запотевшей ручки изнутри, а когда уходил, дотронулся до сухой ручки снаружи. Кто-то входил в ванную до меня, возможно, мы разминулись на несколько минут. Кто это был? Бельфегор? Лилит? Ведущий Игры лично? Он приезжал, чтобы открыть для меня двери, это понятно. Но зачем он входил к тебе? Для вербовки личный контакт не требуется, всё происходит через инсон. Тогда зачем?

Яника не отвечала.

– Хотел удостовериться, что ты жива? Нет, он знал, что жива. Хотел установить, так ли ты красива наяву, как и в инсоне? Вот это ближе к истине. Думаю, это был Бельфегор.

Ответа снова не последовало, да Лазарь и не ждал иного. Какая теперь разница?

«Никакой разницы нет» – подсказал внутренний правдолюб. – «Ты же спросил только потому...»

«Заткнись!» – прикрикнул на него Лазарь. – «Сегодня и без тебя правды хватает. Заткнись и не высовывайся».

– Вторую подсказку дала Дара, – Лазарь старался поддерживать в голосе твёрдость, но с каждым новым словом это давалось всё труднее. – Рядом с Яникой она ощущала сильный страх, который чудесным образом исчезал, когда исчезал я. В этом вопросе я, конечно, профан, но, думаю, страх человека, провозящего в багажнике труп через полицейский кордон, на вкус и цвет примерно такой же.

Говорить стало почти больно. Слова вылетали из горла, как лезвия – Лазарь запинался на каждом втором. В уголках глаз неприятно пощипывало.

– Третью подсказку дал Сенсор. Погружая Янику в инсон в первый раз, я не удержал её… точнее, она сама выбросила меня наружу. Словом, я очнулся в яви, а она оказалась заперта внутри. Полный провал. В первый раз без провожатого тоннель не найти, это всем известно. Казалось бы, одним комнатным растением в квартире Яники должно стать больше. И вдруг... – Лазарь хлопнул себя ладонью по бедру, – она чудесным образом находит дорогу назад. Сама. Много вы знаете новичков, способных на это? До того раза я не знал ни одного. И не знаю до сих пор.

– Для неё это погружение было не первым? – домыслил Сенс.

– Думаю, даже не вторым… – бесцветно подтвердил Лазарь.

Он поменял опорную ногу и снова перехватил верёвку. Вдруг он подловил себя на том, что совершенно не хочет находится здесь, на краю этой крыши. Невыносимо сильно захотелось разжать пальцы и познать, наконец, ощущение свободного полёта. Сделать что угодно, лишь бы уйти поскорей из этой отвратительной действительности, от этой сокрушительной правды. Марте это удалось.

– На четвёртую подсказку навёл Марс, – Лазарь говорил через силу, в горле булькало и клокотало. Он вообще сомневался, понимают ли его внизу. – Недавно он назвал меня «падлой». Дескать, это я сдал Бельфегору наши планы относительно «Марафона», чтобы подставить под удар Матвея ради каких-то своих целей. Он оказался наполовину прав. Кто-то действительно сдал Бельфегору наши планы, но это был не я. К слову, Яника тоже сделала это наполовину. В конце концов, Бельфегор ничего не знал о нашем маленьком спектакле. Когда у Хеспии раскрылись крылья, он искал свою челюсть где-то в траве, и это было подлинно.

Оттягивать дальше было невмоготу. Лазарь нашёл в себе силы наклониться и посмотреть на Янику. Одного взгляда хватило, чтобы понять: ошибки быть не могло. Увиденное потрясало до глубины души. Пальцы едва не разжали петлю, опорная нога задрожала в колене. А ведь правда больно, чёрт! Пожалуй, даже больнее, чём ожидалось. Одно дело готовится к худшему – это не так тяжело, поскольку даже в девяностодевятипроцентной вероятности оказаться правым, остаётся один маленький процент надежды на ошибку, – и совсем другое потерять последний процент.

Глаза, которыми смотрела на него Яника, безжалостно вырывали этот последний процент, бросали под ноги и растаптывали в лепёшку. В этих голубых стекляшках не осталось ничего от рыжеволосой улыбчивой красавицы, которую Лазарь знал прежде. К которой привязался, и, быть может, впервые в жизни по-настоящему открылся.

Из-под насупленных рыжих бровей на него взирала рыжая бестия. Загнанная в угол лисица, приготовившаяся сопротивляться до последнего вздоха. Лазарь попытался отыскать на её лице хоть кроху стыда, хоть крупицу раскаяния – любой намёк на какие-то чувства к людям, считавшим её другом, или хотя бы к нему лично. Но, сколько ни приглядывался, сколько ни придумывал – ничего там не было. Одна лишь животная враждебность, присущая людям, околдованным чарами Ведущего Игры.