Бумажный Тигр 3 (СИ) - Соловьев Константин Анатольевич
Крамби испуганно выпучил глаза. Связанный по рукам и ногам, он мог подавать сигналы Лэйду только при помощи мимики – и отчаянно их подавал, таким потоком, что у Лэйда заболели глаза – как иногда бывает, если долго глядеть на моргающий семафор.
Коу приподнял свои щелкающие лапы, внутри которых, обвитые опаленным мясом, тускло блестели ружейные стволы. Лэйду не требовалось представлять воображаемые прямые, тянущиеся от этих стволов, чтобы определить, на что направлены орудия.
- Р-ррозенбер-р-ррг, - пробормотал он, задумчиво клацая курками, - Он всегда был хитрр-рым сукиным сыном. Многое сообрр-р-ражал. Вот, значит, что он имел в виду своей писулькой…
Лэйд кивнул. Он ощущал волну жара, исходящую от Коу, ощущал запах паленой плоти и раскаленной стали. Если инстинкты тигра не лгали, этот жар возвещал о том, что ждать осталось недолго. Скоро Коу взорвется. Не сможет более сдерживать клокочущую внутри ярость. И тогда…
Вакаоранжиа ахау э Ранги, подумал Лэйд, пытаясь дышать размеренно и спокойно, чтобы не выдать собственного внутреннего напряжения. Храни меня, великий Ранги, отец-небо.
Он кашлянул.
- На тот случай, если вы по какой-то причине вздумаете воспользоваться его советом, должен вас предостеречь. Розенберг, бесспорно, был человеком большого ума, многое он предсказал чертовски верно, многое правильно сопоставил и сообразил. Но он в первую очередь был биржевым аналитиком. А биржевые аналитики часто грешат одним и тем же. Составляют свои прогнозы исходя из того, что им хочется увидеть, а не из реальных тенденций рынка.
Коу зарычал. Этот звук был рожден двумя голосами, в нем угадывался рев смертельно раненого быка и дребезжание получившего пробоину корабля, чьи двигатели надсадно работают на всех оборотах. Механизмы в его теле застучали с такой силой, что на пол посыпались лохмотья облезающей и обожженной кожи. И в этот раз они работали отнюдь не вхолостую, бессмысленно перебрасывая боекомплект.
- Спасибо за прр-рредупр-рреждение, мистер-р-р Лайвстоун. Но знаете, что? Пожалуй, я все-таки попр-р-робую…
***
Шквал свинца, который изрыгнул Коу, пожалуй, мог бы потопить небольшую канонерку. Состоящий вперемешку из пуль, шрапнели и крупной дроби, он ударил в стул, с которого Лэйд скатился, подбросив его в воздух и растерзав, превратив в тлеющую на полу груду древесных опилок.
Чудовищная мощь, невообразимая в человеческих руках. Окажись Коу в реальном мире в своем новом обличье, первый же залп уничтожил бы его самого – ни один материал, ни один узел не был рассчитан на такие нагрузки, и уж точно на них не было рассчитано человеческое тело, состоящее из весьма недолговечных и хрупких материалов. Но здесь… Лэйд откатился на бок, ощущая, как под ним лопаются гнилые фрукты и не обращая внимания на звон стеклянных осколков. Здесь его мощь была сопоставима с мощью бога.
Пули заколотили по столу, сшибая с него осколки тарелок вперемешку со слизкими комьями блюд. Удивительно, но сейчас Лэйд не ощущал исходящего от них смрада, только сернистую вонь сгоревшего пороха, чье облако мгновенно укрыло комнату густым туманом.
- Др-ррррянь! - Коу зарычал, двумя огромными шагами покрыв половину залы, не обращая внимания на раздавленную утварь и прыгающие по полу гнилые фрукты, превращающиеся под его подошвами в бесцветную слизь, - Хитрр-ррая дрр-ррянь Лайвстоун!
Лэйд пополз под столом, пытаясь не обращать внимания на хруст дерева в десяти дюймах над его головой. Если бы Коу сохранил хладнокровие, присущее ему в человеческом обличье, все закончилось бы вполне быстро. Но ярость, овладевшая им, сыграла на руку Лэйду. Одновременный выстрел из множества разномастных орудий дал чудовищный разнонаправленный импульс, сравнимый с отдачей дюжины смотрящих в разные стороны орудий. Может, Коу и был наделен чудовищной для человека силой, но некоторые из физических законов мироздания, видимо, все еще действовали в сотворенном демоном мире – импульс, пошатнувший Коу и нарушивший его равновесие, сбил ему прицел. Правда, теперь он быстро наверстывал этот недостаток, всаживая залпы через равномерные интервалы, разнося в клочья и щепу все новые куски стола.
Коу рычал и скрежетал, полосуя залу из всех стволов. Дрожащий от возбуждения, сотрясаемый механизмами перезарядки, он выглядел страшно и неотвратимо. Как сама война в ее гипертрофированном нечеловеческом обличьи, сошедшая с карикатуры какого-нибудь остроумного художника, совместившего в одном все известные ему пугающие образы и гротескные формы – горящего корабля, мертвой лошади, палящей пушки, барахтающегося в грязи броневика, марширующего, обожженого огнем, мертвеца…
Струящиеся из вентиляционных решеток раскаленные газы заставляли оставшуюся на Коу кожу трещать, съеживаться и чернеть, отваливаясь от него парящими в воздухе чешуйками. На побелевших от огня казенниках, видневшихся сквозь лопнувшие мышцы, плясало желтое пламя – это горел занявшийся от жара орудий подкожный жир. Кости негромко лопались, как ветки в костре, а вросшие в вентиляционную решетку зубы Коу, скрежещущие о сталь, стремительно темнели, превращаясь в угли.
Лэйд вжался в пол так, что едва не раздавил себе ребра, в скулу больно уперлись обломки паркета. Над его головой ревел огонь и трещало разбиваемое пулями дерево, беспомощно дребезжали в воздухе подброшенные огнем и смятые серебряные крышки. Что-то отчаянно кричал Крамби, но Лэйд не мог разобрать, что – в каждом его ухе словно поселился выводок голодных диких пчел. Крамби, пожалуй, пришлось несладко. Привязанный к стулу, он не мог даже скатиться на пол, как сам Лэйд, лишь беспомощно кричал, взывая не то к благоразумию Коу, не то к защите всех святых. Напрасная трата времени, на взгляд Лэйда, сейчас обе инстанции были от них безмерно далеки…
Пули безостановочно били по столу над головой Лэйда, вышибая в нем дыры, превращая скатерть и салфетки в скользящую над полом снежную вьюгу. Россыпи стекла сыпались ему на спину, издавая жемчужный звон, иногда по полу перед ним рассыпались, подпрыгивая, скрученные и размозженные столовые приборы – продырявленные пулями ложки, вилки с перебитыми черенками, обломки ножей…
Закрывая голову руками, Лэйд бормотал губами слова потерявших силу молитв.
Если бы Коу не изменило его хладнокровие, все было бы кончено в считанные секунды. Но ярость, овладевшая им, превратившая его в не рассуждающее, исполненное ненависти, орудие, мешала ему выверять прицел, заставляя обрушивать на цель куда больше огня, чем требовалось для ее надежного поражения. Открыв бешеный огонь, орудия Коу почти мгновенно заволокли зал клубами не сгоревшего пороха, к которым присоединились облака пыли, вышибленной пулями из мебели и стен, тлеющие обрывки ткани и обивки.
Лэйд полз, скользя по раздавленной еде, которая давно не была едой. Слизкие корки под ним разъезжались, яблоки, похожие на наполненные гноем пузыри, раскатывались в разные стороны и лопались. Несколько раз он падал, едва не утыкаясь лицом в пол, но снова вскакивал – прежде чем управляемые Коу свинцовые плети вспахивали пол на том месте, где он прежде лежал.
Энергия отдачи, сотрясавшая Коу, была чересчур сильна даже для его богоподобного тела. Не выдерживая ее, с хрустом ломались поршни, хрустели сломанные кости, дребезжали вырванные с мясом заклепки. Но Коу не переставал стрелять. Не видя цели, ослепленный пороховыми газами и собственной яростью, он кромсал все, что попадало в поле его видимости, засыпая пол вокруг себя грудами дымящихся гильз.
***
Ощущая оглушительное дребезжание сердца в груди, Лэйд на секунду замер, собираясь духом перед следующим рывком. И эта секунда, должно быть, спасла ему жизнь – паркет в десяти дюймах от его лица вдруг вспенился острым морем из щепок и хлынул в стороны, усеяв занозами его лоб и едва не задев глаза. По дымящемуся полу покатились, беззвучно лопаясь, гнойники размером с кулак, в которых он с опозданием узнал яблоки…
