Надежда Попова - Утверждение правды

Приняв бой, Браун уже не оборонялся – наступал; первые секунды, когда еще можно было навязать ему свой ритм, Курт упустил, и теперь, не тратя больше сил на дальнейшие попытки, был вынужден успевать за движениями противника. Браун не обходился одним клинком – однажды удар ногой под колено едва не опрокинул майстера инквизитора наземь, и дважды удавалось увернуться от тяжелой подошвы лишь едва-едва.

Третий удар Курт пропустил, сам не поняв, как и почему, на миг растерявшись, настолько он был прост и безыскусен – просто мощный, короткий пинок в лодыжку. Ногу свело от жгучей боли, рванувшейся вверх до самого колена, равновесие было утрачено на долю мгновения, которого Брауну хватило на то, чтобы, наручем сбив один из его кинжалов влево, ударить в горло. Курт отпрянул, и лезвие хиршфенгера скользнуло по ключице, прикрытой кольчугой, уйдя в сторону, и на миг зондер открылся – на краткий, почти не заметный глазу и не осознаваемый разумом миг.

То, что сделал, Курт осмыслил лишь спустя еще мгновение, когда противник вздрогнул, отшатнувшись и сбившись с ритма: метнувшись вперед и в сторону, он ударил вскользь по держащей хиршфенгер руке, отскочив почти за спину зондеру, и нанес второй удар – кулаком с зажатой в нем рукоятью кинжала под челюсть. Тот покачнулся, и Курт, стараясь не упустить своего внезапного секундного преимущества, ударил снова, снова кулаком – в висок. Браун пошатнулся, ударившись плечом о деревянную преграду, и майстер инквизитор, бросив кинжал, ухватил противника за волосы и без мудрствований, попросту, изо всех сил ударил его головой о толстые потемневшие доски. Зондер упал наземь, выронив оружие; Курт отбросил хиршфенгер коротким пинком и ударил снова – в лицо, и снова, и снова, уже не видя, куда попадает, не сразу и с трудом задержав четвертый удар над самым лицом лежащего в беспамятстве Брауна.

Несколько секунд он оставался в неподвижности, сидя с занесенной рукой над неподвижным телом, все еще не до конца веря в то, что бой окончен и главное – не проигран, а потом отбросил кинжал в сторону; торопливо, скользя пальцами по толстой коже, расстегнул ремень поверженного противника и, с усилием перевернув его лицом вниз, так же спешно затянул ремень на руках Брауна. Подобрав кинжал, Курт разрезал ремни наруча и рукав его куртки, надрезал рукав рубашки и, оторвав полосу, туго перетянул его порезанную под локтем руку, вторым обрывком замотав, как мог, вскрытые вены.

Шаги за спиною – топот, могущий поднять мертвого, – Курт услышал, когда затягивал последний узел; мельком обернувшись на встревоженные лица фон Редера и Бруно, он бросил взгляд на того, кто, задыхаясь от бега, топтался позади них, и недовольно осведомился:

– Парня-то вы зачем с собой притащили, господин барон? – охранитель лишь молча покривился, одарив своего подопечного укоризненным взором, и Курт усмехнулся, вновь отвернувшись к плененному противнику: – Характер начал показывать?

– Да не говорите, – мрачно хмыкнул фон Редер, приблизившись, и осторожно толкнул лежащего на земле человека носком сапога. – Жив?

– В целом, – подтвердил Курт, поднявшись, и кивнул помощнику: – Помоги дотащить его до лазарета, да поскорей, пока он не отдал Богу душу.

– Если я верно понял, душа сия в случае неблагого исхода отойдет вовсе не Ему, – вздохнул Бруно, подойдя и окинув придирчивым взглядом свое начальство. – Взял зондера? Живым? И сам без единого пореза?

– Повезло, – отмахнулся Курт, приподнимая Брауна с земли, и, взвалив его на помощника, подхватил с другой стороны. – Да и параноиком тоже быть полезно для здоровья… Шагай резвей: он должен дожить до лекаря. Сей нечестивый муж, я так предчувствую, будет куда более полезен в общении, нежели бедняга Хельмут.

– Полагаете, он много знает? – тихо спросил наследник, и Курт уверенно кивнул:

– Полагаю, он знает достаточно.

Фридрих, помедлив, лишь вздохнул и отступил с дороги, давая им пройти, ничего более не спросив, и хранил молчание во все время пути до той самой комнаты, откуда меньше получаса назад вышел Хельмут Йегер. Кровь его, никем не убранная, уже загустела, и лоскут кожи все так же валялся на полу, куда Курт и барон уложили связанного предателя. Через минуту явился помощник, волоча за собой задыхающегося лекаря, и умчался вновь, возвратившись в сопровождении фон Дюстерманна и юного Йорга Фридле; зондер был чернее тучи, принцев телохранитель – молчалив и растерян, но никто из них не произнес ни слова, лишь молча встав, как и прежде, по обе стороны от двери.

– И что дальше? – хмуро спросил фон Редер, и в его взгляде, брошенном на Хауэра, промелькнуло неподдельное сострадание. – Что все это значит, майстер инквизитор?

– Это значит, – не дав Курту ответить, зло выговорил инструктор, – что верить нельзя никому. Ни единому человеку вокруг. Может статься, и мне самому тоже. Так, Гессе?

– Альфред, – негромко одернул инструктора Курт, мельком обернувшись на зондера и телохранителя, стоящих у двери, и понизил голос еще больше: – Возьми себя в руки.

– Двое, – свирепым шепотом прохрипел Хауэр. – Двое, Гессе! Парни, которым я годы отдал, с которыми носился, как многодетная мамаша, которым душу вывернутую прямо в руки сунул – держите, гады, пользуйтесь! Попользовались! Кому верить, а? Скажи мне, разумник, кому – теперь – верить?! Если лучшие люди в этой сраной Империи…

– Альфред, – еще тише произнес Курт, и тот запнулся, перехватив сумрачный взгляд молчаливого наследника. – Давай-ка без эмоций, не самое для них подходящее время.

– Не смогу я больше с ними работать, – с усилием вымолвил инструктор. – Просто не смогу.

– Сможешь, – отрезал Курт. – Потому что должен. А сейчас ты глубоко вдохнешь, успокоишься и начнешь мыслить трезво. Это – понятно?.. Вы спросили, что теперь, господин барон. Теперь – когда лекарь окончит свою работу, я начну свою.

– Рассчитываете и его взять на жалость? – с сомнением уточнил фон Редер и, перехватив взгляд Курта, хмыкнул: – Понятно. Но не вы ли, майстер инквизитор, сами говорили о том, что пытать зондера – идея не из лучших?

– Других нет, – передернул плечами Курт. – Разжалобить его, как Хельмута, не выйдет, взять на разговорчивость – тоже, этот явно не станет откровенничать, дабы поглумиться, не тот тип; уломать раскаяться – даже и в мечтах не удастся… Браун работал либо за плату, либо за идею, но и тот и другой случай подразумевает упорное молчание. Вывод неутешительный.

– И полагаете – у вас получится?

– У меня – получится, – невесело усмехнулся Курт.

Фон Редер помялся, снова бросив короткий взгляд на притихшего Хауэра, оглянулся на своего подопечного и медленно, через силу, уточнил: