Умереть за любовь, убить за любовь… - Ксения Корнилова
– И?..
– И все. Я каждое утро просыпалась, вспоминая о том, что еще один день – еще один подарок. А потом просыпалась ты. И напоминала мне о суровой реальности, где твоя дочь может тебя ненавидеть, твой муж может не считаться с твоим мнением, а ты сама можешь быть связана по рукам и ногам. Я боялась, что ты упадешь, потому что любила тебя. А хотела этого, потому что иногда мне казалось, что эта любовь – всего лишь обязательство, которое берет на себя каждая мать, рожая своего ребенка.
– Ты винила меня за то, что я как отец. Винила меня за то, что я напоминаю тебе его. И в то же время ты навязывала свое говенное мнение своей маленькой дочери, заставляя ее ненавидеть собственного отца. Не оставляя ей шанса на то, чтобы почувствовать, что хоть кто-то ее любит.
– Я не… – Кортни удивленно распахнула глаза. Взгляд бегал, пытаясь зацепиться хоть за что-то спасительное, что поможет подобрать нужные слова.
Робин больше не хотела ничего слушать и не собиралась ничего говорить. Схватив девочку за волосы, собранные в упругую толстую косу, она потащила ее через двор, через поляну высокой травы. Она спотыкалась о камни и ветки и почти падала, но не выпускала жертву из рук. Кортни кричала и пыталась своими маленькими пальчиками разжать мертвую хватку. Все зря. Когда они были у самого обрыва, ей показалось, что ее дочь передумала, – та остановилась, всматриваясь вниз, в острые камни.
– Роро…
Это были ее последние слова. С силой рванув девочку в сторону, Робин поставила ее на самый край, посмотрела ненавидящим взглядом и разжала онемевшие от напряжения пальцы. Несколько черных волосков прилипли к коже, и девушка смотрела на них удивленно, будто специально пытаясь не замечать, как летит вниз тело ее матери, как разбивается об острые скалы.
***
Второй раз спуск дался ей легко. Почти скатившись к подножию, Робин подбежала к тому месту, куда несколько минут назад упало тело Кортни Вайсс, в девичестве Бейл.
На камнях, болтая ногами и всматриваясь в волны, сидела девочка. Ее белое платье было запачкано кровью, но следов на коже почти не осталось. Как не осталось и следов на черепе, только что расколовшемся об острые скалы.
– Полегчало? – улыбнулась Кортни.
Робин подошла и села рядом. Она прислушивалась к себе, стараясь понять, что чувствует, и боялась только одного – не почувствовать ничего.
– Не знаю, – честно призналась она. – Но впервые я чувствую слабость. Это нормально?
– Нормально все, что с тобой здесь происходит, Роро. Когда я попала в этот мир и до тех пор, пока не оказалась здесь, от моих рук умирали десятки. Сотни. Тысячи.
– Тысячи? – не поверила девушка.
Кортни засмеялась тоненьким голоском и прижалась к плечу своей дочери, сейчас больше подходившей на роль матери. Пухлые пальчики обжигали кожу, оставляя на ней чуть розоватые следы.
– У меня была одна неприятная история в школе. И они, кажется, заслужили этого. Но сейчас все в порядке.
– Интересно, решилась бы ты сделать то, что сделала, знай, что возврата не будет?
– Я уже не решилась, Роро, – улыбнулась Кортни.
Робин, чувствуя тепло тела матери, прикрыла глаза, стараясь насладиться моментом. Никогда при жизни они не проявляли так свои чувства, как сейчас. Никогда она не обнимала мать, а мать практически никогда не прикасалась лишний раз к ней, видимо, боясь привязаться чуть больше, чем следовало, к той, кого так легко было ненавидеть. Отражение ее отца. И, наверное, стоило скинуть свои старые обиды с обрыва, протащив за волосы через усыпанное камнями и ветками поле, чтобы наконец прожить этот момент, закрыв очередную дверь.
– Я пойду, – нехотя произнесла она.
– Ты ищешь друга, – кивнула Кортни. – Кто он?
– Тот, за которого стоило умереть, – грустно улыбнулась Робин и спрыгнула с камня.
Она шла, не оборачиваясь, по пляжу, пока не получилось уйти достаточно далеко, чтобы не видеть маленькую девочку, сидящую на камнях у подножья высокого обрыва. Черный песок уже не поглощал ее ступни, и идти было легче. Как будто весь этот мир благоволил к тому, чтобы оказаться поскорее подальше. Солнце все никак не хотело сдаваться, подсвечивая кроваво-красным цветом разбушевавшееся море.
Прокручивая мысленно и их последний разговор, и все те недосказанные слова, прозвучавшие при жизни, Робин чувствовала себя частью матери, наверное, больше, чем когда-либо прежде. И ей не нужно было смотреться в зеркало, чтобы увидеть сходство. Они думали одинаково, смотрели на мир одинаково. И одинаковой больной любовью умели любить.
Глава 5. Их всегда достаточно
От тихой глади моря уже мутило. Бесконечный черный пляж с острыми, как лезвия, песчинками сменился снова белым песком, чтобы вновь привести Робин к отвесной скале. Нечего было и думать, чтобы забраться наверх, но и по воде пройти было нереально – волны бились о камни, взвивая в воздух мириады брызг. Оставалось одно – обойти стороной по темному запутанному лесу, надеясь найти обход или путь на вершину.
Робин долго стояла, вглядываясь в густую чащу. Ветки деревьев и кустарников переплетались так плотно, что, казалось, пути вглубь леса нет. Тут и там раздавались сомнительные шорохи, на которые можно было не обращать внимание, когда идешь по открытой местности и не собираешься нырять в зеленый омут. Но теперь звуки усилились, разрывая барабанные перепонки.
Вспомнилось одно слишком жаркое лето, когда ей было почти семнадцать, и они с компанией одноклассников решили перед выпуском из школы пойти в поход. Разбить палатки, пить дешевое вино из коробок, жарить на огне зефирки и сосиски, цепляя их на прямо тут же собранные кривые палки, в глубине души надеясь, что вместе с сочным картонного вкуса полуискусственным мясом ты не съешь какого-нибудь зазевавшегося жука. Они взяли рюкзаки, доверху набитые снедью, палатками и прочей необходимой ерундой. Единственное, о чем они тогда не подумали, – это предупредить кого-то из взрослых. Каждый напридумывал, что ночует у другого, а проверять никто не стал.
Начиналось все хорошо. Их было всего девять: пятеро парней и четыре девочки. Некоторые наспех сбились в пары,
