Людмила Стрельникова - Феномен режиссера Филина

Глава 8

Придя домой, я запер дверь и тут же сообщил в милицию, что нас ограбили.

Затем начались звонки. Сначала позвонил неизвестный человек — и оставил угрожающую записку, что в случае обращения в милицию нам будет плохо. Но принять к сведению их угрозу мы не могли, так как милиция была уже вызвана.

Потом пришли трое милиционеров и, расспросив о случившемся, составили акт об ограблении. Следствие началось. Заодно мы показали и последнюю записку, полученную за полчаса до их прибытия. Они посоветовали нам держаться осторожнее и ушли.

Затем опять позвонили и принесли телеграмму с известием, что умерла моя тётушка из Пензы. Нас явно хотели выманить из квартиры. Но на последнюю телеграмму мы решили не реагировать, достаточно было первой провокации. Пусть придут телеграммы хоть от всех родственников сразу с сообщением об их смерти — не сдвинусь с места.

Вечером, когда мы пили чай, и я насыпал ложечкой сахар в чашку, Феликс заметил:

— У тебя дрожат руки. Нервишки расшатались.

Ложка и в самом деле дрожала в моих пальцах мелкой отвратительной дрожью.

— Да, — вздохнул я, — измотался. Постоянно в страхе за твою жизнь. Мне кажется, за последние два месяца с нами произошло больше, чем за целую жизнь.

— Ты преувеличиваешь. Подобное в жизни людей случается ежедневно и даже ежечасно, если иметь в виду общемировые масштабы. Кто-то кого-то грабит, вымогает, запугивает. Нам угрожают машины, некачественные продукты питания, ловушки браконьеров и шаровые молнии.

— Ты не обобщай, — рассердился я. — Какое мне дело до других, когда я сам попадаю в водоворот и могу захлебнуться. Ты всё-таки не отрицай, что в нашем случае — не чисто, — я широко раскрыл глаза и поднял палец кверху, намекая на вмешательство судьбы, в которую начинал верить, как в сверхъестественную силу.

Мне даже показалось, что она, то есть судьба, как нечто невидимое и одушевлённое, присутствует в данный момент на кухне. Я невольно оглянулся на распахнутую дверь. Тёмный проём чернел таинственно, и в душе моей появился неприятный холодок. Вдруг вспомнилось нечто аналогичное из далёкого детства, когда я маленьким мальчишкой с опаской стоял у двери в неосвещённую комнату, ожидая от её мрака самых неприятных и неожиданных вещей, и в основном это была чёрная лохматая лапа чудища, готовая схватить тебя.

— Налей-ка мне ещё чашечку чая, — попросил Феликс. — С индийской заваркой не могу довольствоваться одной чашкой.

Когда я пододвинул ему вторую чашку, он продолжил:

— Пока эксперимент не закончен, трудно что-нибудь сказать. Попытаемся прибегнуть к трезвым рассуждениям. Все мы знаем, что свою судьбу делаем сами, однако иногда попадаем в такой водоворот событий, когда начинает казаться, что не мы делаем судьбу, а она, гоняясь за нами, ставит перед нами какие-то одной ей понятные барьеры и границы. По этому поводу в народе говорят: «от судьбы не уйдёшь», «что на роду написано, то и сбудется». А что на роду написано, где и почему? Почему трус не способен стать героем, подлец сделать доброе дело, равнодушный — откликнуться сердцем на чужое горе, а порядочный человек, диаметрально противоположно этому, не способен оставаться равнодушным к тому же чужому горю, чужим неудачам и примет максимум усилий, чтобы помочь другому?

Рассуждений по этому поводу множество. Возможно, каждый шаг, каждый поступок наш предопределён личным: характером, чувствами, наследственностью, как магнитофонная лента, на которой сделана запись, предопределяет последовательность звуков, записанных на ней человеком. Кто знает, может быть, в каждого из нас природа вложила такую же магнитофонную ленту, на которой записано будущее. Нам кажется, что мы строим жизнь сами, а оказывается, мы действуем согласно записи на хромосоме.

Я иногда хочу поступить против своей воли, однако не могу. Помнишь драку в электричке? Я предвидел, что эта компания появилась в вагоне не для того, чтобы покататься, и по их лицам видел, что они вышли «на дело». Мысленно я постарался заранее настроить себя на невмешательство. Пока они пели, во мне боролись два «я»: один убеждал, что именно сейчас, когда идёт эксперимент и опасность наиболее вероятна, не стоит вмешиваться, что нужно повременить, хотя бы раз изменить собственным принципам. Другой голос, тихий, но упорный, твердил: «нет, ты не можешь оставаться равнодушным к безобразию». Этот голос был какой-то странный, бессловесный, но всесильный. Я понимал его внутри себя без слов, это было одно ясное понятие — ты должен восстать против зла, и тогда ты будешь «ты». Если не восстанешь, не остановишь — поступишь вопреки самому себе и будешь мучиться от угрызений совести. Нет, мой разум убеждал меня ослушаться внутреннего голоса, я убеждал себя не вмешиваться и в то же время знал, что обязательно вмешаюсь. Это меня злило, раздражало, но я всё-таки надеялся переломить себя, хотя знал, что не смогу пойти против внутреннего «я».

И вот, когда женщина закричала, меня словно обожгло. Все мои убеждения, доводы вылетели из головы подобно пуле пистолета, курок которого спустили с предохранителя. Я вскочил и бросился на помощь, уже ничего не помня и не сознавая. У меня было только одно желание — помочь человеку. В этот момент я не ощущал страха, не слышал голоса рассудка и инстинкта самосохранения, во мне сработал подсознательный приказ — спасти человека, ему плохо, он нуждается в твоей помощи. Крик женщины подавил во мне все прочие инстинкты. Главным стало — помочь другому, именно это записано на моей «магнитофонной ленте» — хромосоме или на чём-то ещё, и я не смог заставить себя действовать иначе. Понимаешь — не мог.

— Ты хочешь сказать, что люди при рождении распределяются на порядочных и подлецов? — проговорил я. — А воспитание?

— Каждый из нас усваивает в воспитании то, что соответствует его программе развития. Одно мы воспринимаем, другое отбрасываем.

— Тогда преступником человека делают не обстоятельства, а природа, наследственность? — переспросил я.

— Природа создаёт психологические типы и бросает их в жизнь, экспериментируя, с какой наследственностью вид лучше выживет, приспособится. Я думаю, в связи с этим нужно не столько воспитывать, сколько научиться «стирать» с «магнитофонных лент» — хромосом то, что вредно для нашего общества.

— Сколько человека не изучают, а всё оказывается мало, — сказал я. — Человек кажется самым доступным объектом для изучения, а получается, что в своих знаниях о «гомо сапиенсе» мы скользим по верхушкам. Природа упорно не хочет открывать нам свои тайны. А может, мы недостаточно упорны?