Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс

Павел принес с печки бачок с кипящей водой, рядом на стол поставил второй, с холодной из водопровода. Сбросал посуду в кипяток, тут же, с помощью вилки, выхватывая по одной миски и тарелки, быстро протирая их тряпкой, составил в ровные стопки. Правда, приходилось то и дело опускать руки в холодную воду. Миски, тарелки, ложки и вилки – чистые, аж скрипят под пальцами. Десять минут – и посуда составлена на подносе аккуратными стопками, рядом лежат вилки и ложки.

Павел протирал тряпкой со стиральным порошком стол, когда увидел в проеме лицо командира. Командир смотрел на значок мастера-оператора на рубашке, и лицо его медленно наливалось бешенством. Павел невозмутимо смыл мыльную пену со стола, протер его чистой тряпкой. Командир молча ушел. До прихода дежурной смены Павел успел помыть горячей водой с порошком стены в посудомоечном отделении.

Дежурная смена пообедала. Еще десять минут мытья посуды, пятнадцать минут на мытье пола в варочном отделении, и на кухне до ужина делать будет нечего. Павел посыпал пол в варочном отделении стиральным порошком, вылил на него бачок кипящей воды, взял тряпку, и окинул задумчивым взглядом кухню. Надо подождать минут пять, пока порошок растворит въевшуюся грязь, накопившуюся за месяц дежурств салаг.

Прищепа стоял в дверях. На нем грязные, засаленные штаны, сапоги в брызгах какой-то дряни, серая, черт знает чем пропитанная рубаха.

– Слушай, ты старик, или кто? – вдруг осведомился он развязным тоном. – Загони пару салаг сюда, и пусть моют. Салагам пахать положено…

– Ты салага? – спокойно спросил Павел.

– Салага, – с достоинством кивнул Прищепа, не чуя подвоха.

– Тебе пахать положено?

– Конечно, положено… – упавшим голосом, что-то заподозрив, согласился Прищепа.

– Бери, мой… – Павел бросил ему под ноги тряпку.

Подошел к печке, и в своем заварнике, который принес со станции, принялся невозмутимо заваривать чай.

Прищепа оторопело посмотрел на Павла.

– Что, не ясно?! Повторить?! – прорычал Павел свирепо. Сел на стул, закинул ногу на ногу и налил себе чайку. Вообще-то, он собирался попить чаю на улице, но шибко уж в глотке пересохло.

Прищепа покорно опустился на корточки, взял тряпку, и принялся тереть пол. Павел прихлебывал чай, равнодушно наблюдая за ним. Вдруг в дверях, бесшумно, как привидение, появился командир. Несколько секунд он молча созерцал сцену злостной дедовщины. Павел продолжал размеренно прихлебывать чай, Прищепа, замерев, смотрел на командира, смешно вывернув шею, как собака, которая "разговаривает" с хозяином.

– Встать! Смирно! – наконец пришел в себя командир.

Павел лениво поднялся, отставил стакан с чаем, вытянулся.

– Пять суток наряда вне очереди на кухню! – проорал командир.

– Есть, пять суток наряда вне очереди на кухню! – рявкнул Павел, выпучив глаз.

Командир отшатнулся от неожиданности, посмотрел на его значок, видно было, что осатанел запредельно, но ничего не сказал. Пошел из кухни, в дверях обернулся, прорычал:

– Ефрейтор, только посмейте еще хоть раз заставить повара мыть полы…

Прищепа стоял, потерянно переминаясь с ноги на ногу, испуганно смотрел на Павла.

– Прачка! Салабон! – вдруг сорвавшись, заорал Павел. – Постирай штаны! Давно пора тапочки заиметь! Топаешь по кухне в сапожищах… – сунувшись головой в амбразуру, проорал остервенело: – Дежурный!! – Гамаюнов тут как тут. – Быстро, чистую рубаху повару! И подменку найди! Новые штаны и гимнастерку! Скоты! Свиньи! Как вас не тошнит от его вида?!

Лицо Гамаюнов вдруг налилось злостью:

– Чего орешь? Большой начальник, что ли?

Павел попытался достать его через амбразуру, но он предусмотрительно отпрыгнул.

Из коридора появился Никанор, сгреб Гамаюнова за шиворот и ласково сказал:

– Я давно вам хотел сказать, что как каптер, вы плохо справляетесь со своими обязанностями. Если повар и дальше будет пребывать в таком затрапезном виде, нам придется принять решительные меры.

Павел ошалело смотрел на Никанора; и где он таких слов набрался? Однако злость и раздражение улетучились, начал разбирать смех. Прищепы на кухне уже не было. Быстро смыв грязь с пола, Павел промыл его чистой водой, и пошел к колонке. Раздевшись до пояса, подставил спину под тугую струю. Муть прошла. Хорошо. Тело будто накачано упругой силой, каждая жилка напрягается пружиной, будто рвется на свободу.

Павел прошел в казарму. Возле помоста со штангой разделся до трусов, и принялся остервенело рвать звенящую расхлябанными "блинами" штангу. Рывок с виса: раз, раз, еще раз, еще… Добавить "блинов". Швунг жимовой. Раз, раз, еще р-раз… Добавить. Швунг толчковый. Хрустят связки, тело наливается звенящей силой. Добавить. Толчок. Взял на грудь в "низкий сед". В ногах страшная сила. Кажется, если не встанет со штангой, ноги пол проломят вместе с помостом. Толчок с груди. Раз, еще раз, еще р-раз… Добавить… "Блинов" больше нет, все на штанге. Звенит железо, сердце лупит в грудную клетку, кровь готова рвануть фонтаном из височных жил…

– Включение "Дубравы" пээрвэ! – вдруг проорал дневальный у тумбочки.

Павел сгреб одежду, и не спеша, трусцой побежал к станции, на бегу потряхивая мышцами, усилием воли расслабляя накрученные нервы. У гаража стоял командир и смотрел ему вслед.

Станции проработали недолго. Павел выгнал Котофеича, без задних ног дрыхнувшего на приборном шкафу после бессонной ночи, и пошел бродить вокруг станции. Уходил еще один день его армейской жизни. Легкий ветерок шелестел травой, лениво тащил по небу белые облака. Тоскливо и пусто вокруг. Тоскливо и пусто в душе. Набрав букет цветов, Павел пошел в казарму. Поставив букет на тумбочку, пошел на кухню. Вокруг казармы – никого, звенящая тишина и тоска.

На кухне Прищепа суетился вокруг печки. Он уже в чистых штанах и девственно чистой рубахе. Постояв в дверях, Павел повернулся и пошел, куда глаза глядят. Шел бездумно, ничего не замечая. Руки в карманах, сапоги путаются в траве. На пути попалась колонка. Постоял у мокрого, заляпанного грязью деревянного помоста, посреди которого торчала нелепая чугунная тумба, отлитая в незапамятные времена. Таких Павлу не доводилось видеть даже на улицах Урмана. Наклонился, нажал на рукоятку, зачем-то напился тепловатой, с железным привкусом, воды. Пить ему не хотелось. Обойдя склад, подошел к проволочному забору. Долго стоял, привалившись плечом к столбу. Пологий склон плавно спускался к огородам поселка. Прошлой весной, пыля сапогами по прошлогодней траве, это пространство пересекал Харрасов, а мушка карабина Павла, как приклеенная, двигалась вместе с ним. Павел знал, что Харрасов служит прапорщиком в одной из северных рот полка ПВО.