Надежда Попова - Пастырь добрый

– Попроще, Гессе, у меня сердце кровью обливается, когда я тебя слышу. Словом —?..

– Словом, он фактически наш. Он еще этого не сказал, однако по тому, как мы распрощались, можно сделать такой вывод. Не думаю, что он дозреет скорей, нежели недели через полторы, однако ж – как знать, быть может, завтра, не протрезвев окончательно, он внезапно решится и явится в Друденхаус. Если, а точнее – когда это случится, и меня не будет в Друденхаусе, пошлите за мной немедленно; пусть меня достанут откуда угодно, из постели, из гроба – плевать. Упустить такую возможность будет обидно, а я сомневаюсь, что он придет во второй раз.

– Придет ли в первый?

– Готов спорить на собственную голову.

– А я готов поспорить о факте ее наличия, – с бессильной злостью выговорил обер-инквизитор; Курт покривился.

– Рад, что вы по-прежнему высокого мнения о моих достоинствах, Вальтер, – заметил он кисло. – И еще одно. После «Кревинкеля» я зашел к студентам; поскольку там я и прежде появлялся довольно часто, на беседу с ними ушло меньше времени – столь порицаемое вами мое состояние было основным обстоятельством для установления общения вполне человеческого…

– Приписал к нашему штату еще с полсотни агентов из школярской среды?

– Вот о них и речь. Имейте в виду, что большинство из них известны и преподавателям, и сокурсникам, id est – какой в них смысл?.. Выводы делайте сами, тем не менее одно заключение и я могу подсказать: надо проредить агентурную сеть в университете. До тех пор, пока я в Кёльне, я смогу найти пусть немногих, но зато куда более скромных и осторожных. Вот теперь всё.

– «Всё»… – передразнил его Керн, глядя на подчиненного с сострадающим осуждением. – Это, разумеется, ценная добыча, Гессе, однако ж – я что вчера сказал? Я сказал – в постель. Я сказал – лечиться. Взгляни на себя – на тебе жарить можно! Можешь ты о работе забыть? Хотя б на день?

– Нет, – отозвался Курт уже нешуточно. – В этот раз – не могу.

– На сегодня, тем не менее, служебного рвения довольно, – возразил обер-инквизитор настойчиво. – Именем Господним заклинаю, Гессе – домой! Спать. Выздоравливать. Говорю на сей раз серьезно: увижу на улицах, в трактире или Друденхаусе в ближайшие два дня – клянусь, посажу под замок. А теперь вон отсюда.

– Два дня безвыходно, – заметил Курт, медленно отступая к порогу. – А если мне в трактир просто поесть, или если выйти в церковь…

– Вон, паршивец! – повысил голос обер-инквизитор, и он нырнул за дверь; отойдя на три шага, подумав, вернулся, приоткрыл створку и заглянул в комнату вновь.

– А отчет о вербовке? – уточнил он, и Керн приподнялся, ахнув кулаком по столу:

– Гессе!

– Я подумал…

– Еще слово… – угрожающе предупредил тот, и Курт поспешно возвратил голову в коридор, закрыв дверь за собою.

Откровенно говоря, об отчете было упомянуто лишь для того, чтобы лишний раз позлить Керна, чей гнев сегодня веселил особенно, и виной тому, бессомненно, было не слишком здравое состояние майстера инквизитора второго ранга. Сейчас он, если говорить по чести, был полностью солидарен с начальством и намеревался любые дела на сегодня отринуть, возвратиться в постель и провести в ней остаток дня и все завтрашнее утро по меньшей мере.

Добрейшая матушка Хольц в этот час отсутствовала, что немало порадовало ее постояльца, ибо Курт слишком хорошо знал, какое лицо увидит и какие слова услышит, попадись он ей на пути; хозяйка, взявшая на себя самовольно заботу о «бедном мальчике», возражений не слушала и мнением самого бедняжки на этот счет не интересовалась. Без церемоний послать ее куда подальше даже у Курта не поворачивался язык, посему он предпочитал конфликтных ситуаций попросту избегать.

Конфликтная ситуация возникла на пути внезапно и имела вид Хольца-младшего.

До сей поры с вызывающим у него приступы тихого бешенства сыном своей хлебосольной хозяйки Курт предпочитал не пересекаться – мирно общаться с неопрятным и туповатым великовозрастным оболтусом у него недоставало сил, повести же себя так, как тот заслуживает, было бы черной неблагодарностью по отношению к его матушке. Сегодня парню отчего-то пришло в голову поздороваться, столкнувшись с майстером инквизитором на узкой лестнице, и Курту пришлось выдавить из себя нечленораздельный набор звуков, долженствующий обозначать смешение понятий от «доброго дня» до «пшел вон, дурак».

– А я с вами поговорить, – пояснил тот свое присутствие вдогонку постояльцу, и Курт остановился, мысленно застонав. – По важному делу.

– Да? – не слишком приветливо уточнил майстер инквизитор, с омерзением отодвинувшись, когда тот подошел почти вплотную – даже ореол ароматов, приобретенных в подвальчике Бюшеля, не сумел скрыть того факта, что Хольц пребывает в состоянии, навряд ли лучшем.

– Так я вот о чем, – сообщил тот, подозрительно заговорщицки ухмыляясь. – Вы, говорят, из Кёльна – того, свалите через пару недель?

– Уеду, – поправил он строго, и парень закивал:

– Ну, это как угодно, как угодно. Тут главное, что мы вас больше не увидим, да?

Главное тут, мысленно отозвался Курт, отступив еще на полшага и стараясь не дышать, что я кое-кого больше не увижу…

– Допустим, – согласился он, и Хольц попытался придать лицу выражение, каковое он назвал бы укоризненно-строгим, будь его собеседником кто-то другой.

– А как же моя бедная сестренка? – страдальчески вопросил парень, и Курт, уже понимая, что воспоследует дальше, вздохнул.

– И при чем здесь Береника? – уточнил он терпеливо.

– Ну, как же; оставите бедную девушку… не девушкой уже, заметьте… одну, и все знают, почему и как… Вы-то поедете себе дальше, а ей как быть? Мне ее замуж пристраивать, между прочим; и кто возьмет – попорченную и бедную? Вот если б должное приданое, тогда бы никаких неприятностей, косились бы, конечно, но с замужеством проблем бы не было. Вам, майстер инквизитор, не кажется, что это самое приданое вы бы и должны ей обеспечить? Искупить, так сказать, свою вину перед несчастной девицей.

– Ах ты, мразь, – отозвался Курт ласково, и тот умолк, растерянно хлопнув глазами. – Нет, я всегда знал, что ты невеликого ума, но сегодня ты сам себя превзошел. Решился рассудка вовсе, иначе как объяснить тот факт, что у тебя хватило тупости требовать с меня денег, торгуя собственной сестрой, пусть и двоюродной… Тебе ее замуж отдавать, тварь ты безмозглая? Это ее забота и твоей матери, а ты в этом доме на правах кота, которого кормят из доброты душевной; так кот хоть мышей ловит, ты же… Нажрался еще для храбрости, скотина… – заметил он презрительно и без предупреждения прицельно саданул в почку, сдержав силу ровно настолько, чтобы не оставить синяка. – С Береникой мы разберемся как-нибудь сами, – продолжил Курт все так же тихо, когда парень отвалился к стене, подавившись вдохом. – Это первое. Любовница инквизитора выскочит замуж легко и просто, еще и за честь почтут – и тебе это прекрасно известно. Это второе. И третье. Поблагодари еще за то, что о твоей выходке я не расскажу твоей матери… Ну?