Надежда Попова - Пастырь добрый

– Всё, как сейчас? – переспросил Финк хмуро. – Да если сюда начнут бегать инквизиторы за советами, мне через неделю глотку вскроют и не посмотрят, какие там штучки, колдовские или нет, расследуются.

– Что же у нас – полные идиоты, по-твоему, служат?.. – возразил Курт и, уловив мелькнувшую во взгляде бывшего приятеля тень, вздохнул, тихо хлопнув по столу ладонью: – Словом, думай, Финк. Если надумаешь – приходи. Я тебя не принуждаю, я не хочу на тебя давить, мы в любом случае останемся приятелями, и я все равно приду на помощь снова, если понадобится, но ты, если подумаешь, поймешь сам, что мое предложение выгодно. В первую очередь тебе… Ну, да Бог с ним. Давай эту тему оставим. Я всего лишь хотел оказать услугу – как ты верно заметил, по дружбе, а вышло так, что приходится снова работать. Не хочу, – решительно отрезал он, встряхнув головой, и налил обоим снова. – Сегодня – не хочу.

Покинуть «Кревинкель» он смог лишь спустя четыре часа; горожане вновь косились, проходя мимо, но теперь в их взглядах просматривалось не ожидание пополам с настороженностью, а смесь удивления с жалостью. В лицах тех кто проходил слишком близко, возникала тщательно скрываемая тень брезгливости, вызванная, однако, не внешним видом майстера инквизитора, умудрявшегося, стоит заметить, оный вид сохранять в приличии, а тем благоуханием, что окружало служителя Друденхауса. По той же причине владелец студенческого трактирчика, в который Курт направил свои стопы, отодвинулся и на миг замер в безмолвии, оглядывая частого гостя с ног до головы и позабыв поздороваться.

– Пришли забрать помощника, майстер инквизитор? – выговорил он наконец, кивнув в угол; Курт обернулся, отметив спящего на столе Бруно, и качнул головой, зажмурившись, когда оная голова настойчиво возжелала скатиться в сторону:

– Боюсь, чтоб присоединиться, – возразил он, и владелец нахмурился:

– А вы правильно боитесь; не довольно ли с вас?

– Следишь за моим нравственным обликом? – недовольно хмыкнул Курт; хозяин покривился, вновь одарив его долгим взглядом, и тяжело вздохнул:

– За вашим здоровьем, майстер инквизитор; будет с вас, в самом деле.

– Итак, отказываешься обслужить?

– Да что ж я – враг себе самому, когда вы в таком состоянии… – пробормотал тот; Курт сдвинул брови:

– Это в каком же?

– В деятельном, – пояснил владелец самым приветливым образом. – Налью, куда же я денусь. Даже денег с вас не возьму; уж только после этого – шли бы вы домой, в постель, хорошо?

– Я, по-твоему, не способен заплатить, так?

– Нет, с вас действительно хватит… По-моему, майстер инквизитор, объем моих запасов меркнет перед тем количеством, что плещется в вашем желудке и, уж простите, в вашей голове – во дни внятности вашего рассудка вы были способны отличить доброе участие от злоумышления или оскорбительного намека. И можете меня арестовать за это, предоставив мне возможность побеседовать с вашим начальством и указать на явные пробелы в уставе Друденхауса. Так вот, когда вы сможете осмыслить, что я сейчас сказал – тогда и возвращайтесь накачиваться заново, ясно?

– Могу повторить слово в слово, – кисло улыбнулся Курт. – Могу по-латыни. Хочешь?..

– Налей уже, в конце концов, – повысил голос один из близсидящих студентов. – Не издевайся над человеком.

– Верно, – согласился Курт. – Это моя работа.

– А это на что намек? – настороженно уточнил хозяин, и он наставительно кивнул:

– Вот видишь; и кто из нас невменяем?.. Налей. Не бойся, пугать посетителей своим видом я буду недолго.

– Повторите это же утром? – с сомнением буркнул тот, однако стакан все же придвинул.

«Веселую кошку» Курт оставил и впрямь довольно скоро; помимо прочих поводов, основной причиной явления сюда было желание смыть с языка и горла ужасающий привкус подаваемой Бюшелем отравы, каковую миссию с успехом исполнило дешевое, но вполне пристойное вино студенческой забегаловки. Теперь, однако, совет Керна принять положение, параллельное линии горизонта, казался все более благоразумным, можно даже сказать – трезвым…

Страж Друденхауса, отперший ему вход, едва не шарахнулся прочь, даже шевельнув губами, словно в беззвучном упреке, однако вслух ничего не сказал, отступив и замкнув массивную дверь за его спиной. Керн же, в чью комнату Курт ввалился едва ли не в самом наибуквальнейшем смысле этого слова, был в эмоциях куда несдержаннее, хотя и столь же немногословен в первые секунды явления подчиненного. Обер-инквизитор явно силился осмыслить, стоит ли устроить зарвавшемуся молодняку нагоняй или же следует не тратить сил и слов, каковые, как обычно, пропадут втуне и лишь развеются в воздухе.

– Это переходит все пределы, Гессе, – выговорил он, наконец, когда Курт тяжело бухнулся на табурет и оперся о стол начальствующего обоими локтями, уронив в ладони голову. – Это переходит пределы твоих полномочий, моего терпения и вообще благоразумия. Мне довольно одного Густава, шляющегося по Друденхаусу в непотребном виде! Знаешь, что он сделал сегодня, когда я отнял у него флягу? Достал вторую – тут же, при мне!

Курт прыснул, соскользнув локтем со столешницы и едва не скатившись с табурета, и осекся, встретя пылающий взор майстера обер-инквизитора.

– Прстите… – выдавил он, возвратившись в прямое положение. – Но я, в отличие от Густава, не шляюсь. Я по делу.

– Господи Иисусе, по какому еще делу?! – страдальчески простонал Керн, и он кивнул, подавив зевок.

– Виноват… – повторил Курт уже тверже. – Я объясню. Сегодня после панихиды я заглянул в «Кревинкель»…

– …что нельзя не заметить. И, конечно же, тоже по делу?

– Дайте договорить, – оборвал он довольно неучтиво. – Заглянул, вы правы, не совсем по служебной надобности, однако сложилось так, что там же объявился Вернер Хаупт, иначе известный как Финк. И, опять же, так удачно вышло, что я сумел провести с ним некую беседу.

– Попроще, Гессе, у меня сердце кровью обливается, когда я тебя слышу. Словом —?..

– Словом, он фактически наш. Он еще этого не сказал, однако по тому, как мы распрощались, можно сделать такой вывод. Не думаю, что он дозреет скорей, нежели недели через полторы, однако ж – как знать, быть может, завтра, не протрезвев окончательно, он внезапно решится и явится в Друденхаус. Если, а точнее – когда это случится, и меня не будет в Друденхаусе, пошлите за мной немедленно; пусть меня достанут откуда угодно, из постели, из гроба – плевать. Упустить такую возможность будет обидно, а я сомневаюсь, что он придет во второй раз.

– Придет ли в первый?

– Готов спорить на собственную голову.

– А я готов поспорить о факте ее наличия, – с бессильной злостью выговорил обер-инквизитор; Курт покривился.