Светлана Зорина - Агентство "Лилит". Сказка об обречённой царевне

С чем я не люблю связываться, так это с поисками людей. Когда речь идёт о человеческой жизни, соблазн вмешаться в происходящее, вернее, в уже произошедшее, слишком велик. В академии у нас целый семестр был спецсеминар на тему "Парадоксы научного прогресса". Помню, на двух занятиях обсуждалась возможность путешествия во времени. Некоторые говорили о том, как это хорошо — возвращаться в прошлое и исправлять свои ошибки. Преподаватель обязал нас всех прочитать повесть тогда молодого и подающего надежды автора Итана Кимбела "Беды прошлого и настоящего". Эта небольшая вещь принесла Кимбелу известность и покровительство знатной урмианки. Теперь Итан Кимбел популярный писатель и нажил приличное состояние, вот только почти все его книги, написанные после "Бед прошлого и настоящего", кажутся мне какими-то мёртворождёнными. Герой повести изобрёл машину времени и решил подкорректировать свою жизнь, исправив ошибки, допущенные по молодости да по глупости. Но любая поправка, которую он вносил в своё прошлое, давала толчок самым неожиданным переменам и в его жизни, и в жизни других, причём далеко не все перемены были к лучшему. Герой возвращался в прошлое снова и снова, исправляя то одно, то другое. На месте замытых пятен появлялись всё новые и новые. В конце концов герой едва не устроил катастрофу вселенского масштаба, испугался, вернулся к прежнему положению вещей, а машину времени уничтожил.

Я уже тогда знала, что вмешиваться в прошлое нельзя, и тем не менее, получив такую возможность, несколько раз это сделала.

К счастью, люди в Деламаре пропадают нечасто. Обычно это подростки, которые, поссорившись с родителями, убегают от них, готовые (как им кажется) начать самостоятельную жизнь. Чаще всего их находят в домах друзей, иногда в другом городе, но всегда в пределах Ателланы. В другой штат и уж тем более на другую планету несовершеннолетний может отправиться только в сопровождении взрослых. Совершеннолетних, которые желают изменить свою жизнь, не поставив в известность близких, найти труднее, но их мне тоже обычно удаётся разыскивать без особых проблем. Единственное, о чём я сразу предупреждаю клиента, который обращается с просьбой найти человека, так это о том, чтобы он не впутывал меня в личные разборки. Искать сбежавших мужей, жён, невест и женихов я отказываюсь.

Маленькие дети в нашем городе теряются крайне редко — закон запрещает оставлять их без присмотра, а нарушение этого закона карается приличным штрафом. Бывает, зазевавшаяся няня упускает резвое дитя из виду, но местный полисмен с собакой как правило тут же его находит — чаще в соседнем дворе или ближайшем парке. Случаи похищения детей ещё реже, а убийство ребёнка за последние три года произошло лишь одно. Вернее, произошло бы…

Мать пятилетнего Майки пришла ко мне на второй день после его исчезновения. Вся полиция города была поднята на ноги, но Линда Дженкинс почему-то считала, что от полиции нет никакого толку. Многие люди уверены, что хорошо оплачиваемый частный детектив сделает гораздо больше, чем служащий муниципалитета. Отказать я ей не могла — надо было её видеть.

Я почувствовала, что Майки мёртв, едва она показала мне его фотографию. А выйдя в тайминг, убедилась в этом. Неполное перемещение надёжно защищает от той среды, в которой оказываешься, совершив переход, будь то хоть эпицентр пожара или дно океана, а почему — это для меня загадка. Перемещаюсь я не в астрале, а целиком — вместе с душой, физическим телом и всеми тонкими телами, о количестве которых до сих пор спорят оккультисты и знатоки древних учений. Перемещаюсь-то я целиком, но при неполном переходе моя материя как бы не совпадает с материей того места, куда я попадаю вопреки всем известным физическим законам. При неполном перемещении я могу только наблюдать, меня же не видно и невозможно нащупать… Впрочем нет. Животные меня видят и нередко на меня реагируют, но их хозяева не придают этому никакого значения. Люди редко задумываются над странностями в поведении своих домашних питомцев, в поведении которых вообще-то гораздо меньше странностей и гораздо больше логики, чем в нашем.

Перейдя туда, где в данный момент находился маленький Майки, я оказалась среди мутной зелени и длинных, тёмных колеблющихся силуэтов. Это были подводные растения. А я была на дне моря. К счастью, неглубоко. Большая глубина внушает мне страх — моя единственная фобия, которую мне так и не удалось победить окончательно. Мальчика я увидела не сразу. Его тело застряло между двумя гнилыми корягами. Я так до сих пор и не знаю, что он пережил, перед тем, как был задушен. Вернее, что пережил бы, если бы был задушен. Если бы я не вмешалась в его судьбу. Тёмные пятна на его шее я разглядела даже в полумраке подводного мира. Он был полуобнажён и, скорее всего, изнасилован.

За годы службы я много чего повидала. Тот, кто видел жертв терактов и побывавших в плену у арахатов, надолго потеряет покой. Будущих тамплиеров учат быстро возвращать себе душевное равновесие или хотя бы подобие такового, а тех, кто на это не способен, отчисляют. Я никогда не была кандидатом на отчисление, и во время службы ни разу не вставал вопрос о моей дисквалификации, однако это не значит, что я стала бесчувственной, а ведь некоторые из нас, к сожалению, именно к этому и пришли. Я просто научилась загонять свои чувства так глубоко, что они не мешали мне действовать соответственно обстоятельствам. Так глубоко, что о них мало кто мог догадаться. Джоанна могла. Всегда. "Ты молодец, — сказала она, когда мы с ней встретились на четвёртый год моей службы. К тому времени у меня уже было несколько наград за успешно проведённые операции. — Тренинг тренингом, но хороший тамплиер вырабатывает свою собственную защиту. Ты создала хорошую броню, и всё же не думай, что она защитит тебя от всего на свете. Под ней ты всё та же девочка, которую я увидела десять лет назад. Девочка, истерзанная грифоном, которая ни за что не хотела показать, как ей больно, и даже нашла в себе мужество улыбнуться. Ты так хорошо скрывала свою боль, что поразила всех санитаров, но я-то видела, каково тебе. Нам никуда не спрятаться от боли, мы лишь можем загнать её поглубже. Тот, кто этого не умеет, никогда не становится настоящим тамплиером. Но тот, кто теряет чувствительность к боли, не станет им тоже". Она была права. Я так и не притерпелась к виду чужих страданий, а философское отношение к смерти, которое во мне воспитывали все пять лет учёбы в академии Тампль, забывалось, когда я видела чью-то жестокую и бессмысленную смерть. А убитый ребёнок каждый раз ассоциируется у меня с трещиной в мироздании, которая не затянется никогда.