Евгений Филенко - Энигмастер Мария Тимофеева

– «Докучливый шутник», – охотно сообщила Маша. – Если, условно говоря, считать сообщество разумных цивилизаций чем-то вроде большой разношерстной компании, то в ней, как часто случается, найдется некто, чье чувство юмора непонятно окружающим. Причем сам он этого не сознает, а доводы окружающих до него не доходят в силу… м-м-м… альтернативной одаренности. Он из кожи вон лезет, старается, шутит, а на него смотрят, как на больного, потихоньку начинают сторониться. Со временем его шуточки становятся все однообразнее и злее…

– Исчезновение нашей станции – такая злая шутка? – спросил Фазылов.

– Надеюсь, что нет. Возможно, мы счастливо пропустили тот этап отношений ирулкаров и Галактики, когда их юмор выглядел совершенно черным. Шутка со станцией была вымученной, слабой тенью инцидента на Нпанде, даже без намека на фантазию…

– Недурно для дилетанта, – проговорил Аристов покровительственным тоном. – Вы не думали сменить профессию?

– Спасибо, – сказала Маша. Ей и в голову не приходила такая мысль, но, чтобы не задеть одного из немногих союзников, она решила быть деликатной. – Эта перспектива будет согревать меня в минуты досуга.

– Но где же прячутся эти несносные ирулкары? – осведомился Аристов.

– Они где-то рядом, – сказала Маша уверенно. – Медленные и не очень привлекательные. Они нас увидели, а мы их нет.

– Может быть, поищем их вместе? В минуты досуга? – сощурился Аристов.

Все складывалось неплохо. Маше удалось завладеть вниманием и заставить себя выслушать. Это было хорошим знаком. Да, она не преувеличивала своих заслуг. Понимала, что всему порукой вздымавшийся над ее хрупкими плечами мрачный и неоспоримый авторитет Тезауруса. Но в достижении благой цели все средства хороши…

– Понятно, – сказал Вараксин саркастически. – Что ж, мы выслушали вас – из уважения к представляемой вами организации. Благодарю за полезное сотрудничество, госпожа энигмастер. Будем считать его завершенным. Всего наилучшего вам и вашему Тезаурусу.

Кисейное облачко надежды пролилось ледяным дождем разочарования.

Нет, еще хуже: тяжкий удар дикой волны, прорывающей защитную дамбу.

И он застиг Машу врасплох.

Она молчала, вмиг позабыв все аргументы и домашние заготовки, в том числе и многажды отрепетированную под руководством сценических педагогов истерику. Стояла и с большими интервалами хлопала ресницами. Смешная, неуклюжая кукла Маша.

У нее оставалось еще последнее оружие. Или, если угодно, неубиенный козырь. Энигматический Императив. Вербальная формула, которую она могла произнести вслух. В этом случае никто не смел бы ей прекословить под угрозой отлучения от профессии. До сей поры Маша произносила Энигматический Императив только перед зеркалом, в качестве упражнения на твердость убеждений.

Теперь все было иначе, все было реально.

Поэтому она не имела сил на такое радикальное решение. Она боялась.

Потому что не была до конца уверена в собственной правоте.

Смысл Энигматического Императива предполагал абсолютную и бескомпромиссную уверенность энигмастера в собственном решении.

Между тем Вараксин коротко кивнул ей, взял Фазылова под локоть и повел куда-то вдоль рядов мерцающих экранов. На ходу они негромко переговаривались. «…в конце концов, что мы теряем?..» – «…у меня ко всякой бредятине врожденный иммунитет…» – «…если для дела нужно, могу и свечку поставить…» Оба выглядели безобразно спокойными. Как будто ничего важного только что не произошло. Аристов же, пожав плечами… мол, я-то что могу поделать, у меня и права голоса в таких вопросах нет… неспешно убрел в противоположную сторону.

– Они не успеют! – Маша наконец вышла из ступора и в отчаянии взмахнула стиснутыми кулачками. – ¡Diablo! ¡Con mil diablos![5]

– Но ведь ты сделала все, что могла, – отозвался Витя Гуляев, о котором все благополучно позабыли.

– Они мне не поверили! – продолжала Маша, не слушая. – Меня учили убеждать, а я лепетала какую-то бессмыслицу.

– Видела бы ты себя со стороны… – попытался неловко пошутить Гуляев, хотя на душе у него было скверно.

– А если бы я заявилась в платье из черного бархата до пят и вампирском макияже, то поверили бы?

– Нет, – Витя грустно покачал головой. – Не поверили бы ни за что.

Ему чрезвычайно хотелось утешить Машу. Но втайне он тоже не признавал ее правоты. Его сердце ныло от мучительной раздвоенности между чувством и долгом.

– Пойду к себе, – наконец объявила Маша, уставясь в пол. – Усну, если повезет. Расскажешь, чем закончилось.

– Хочешь, я… – начал было Гуляев.

– Ничего я не хочу, – отмахнулась Маша. – Разве что утопиться. Только негде.

8.

Закат на Марге случился, как всегда, внезапно. Будто щелкнули выключателем в спальне. Белый с желтыми наплывами шарик звезды Шастры, удивительно похожий на разбитое яйцо на сковороде, укатился за гряду вздыбленных дюн. Похолодало снаружи, внутри куттера стало темно и неуютно. Антонов, которому ужасно хотелось поговорить, чтобы не было так тоскливо, выразительно откашлялся.

– Мне тоже не по себе, – сразу отозвался Яровой скучным голосом.

– Вы знаете, мастер, – сказал Антонов. – Я не планировал умереть именно сегодня.

– Никто еще не умер.

– Мы сидим тут уже вечность, и ничего не происходит.

– Что, по-вашему, должно произойти?

– Не знаю. Какие-нибудь активные телодвижения по нашему спасению.

– Они происходят. Уж будьте покойны. Только мы их пока не видим, – Яровой усмехнулся. – Могу себе представить, как Вараксин орет на всех, – он призадумался. – Нет, не могу. Он редко повышает голос. Нужно очень постараться, чтобы вывести его из равновесия.

– Думаете, нынче не тот случай? – спросил Антонов чрезвычайно язвительно.

– Конечно, не тот, – сухо сказал Яровой. – Рутинная ситуация.

– Что же рутинного в том, что у нас попятили станцию?! – удивился Антонов.

– Пожалуй, – флегматично согласился Яровой. – Станцию у Вараксина еще никогда не крали.

– Мы так и будем сидеть без дела?

– Да. Так и будем.

– Но, может быть, нужно что-то предпринять… – сказал Антонов нетерпеливо.

– Нужно сидеть и спокойно ждать, – сказал Яровой ровным голосом.

– Чего? – вскричал Антонов. – Смерти?

– Прилета спасателей, – спокойно сказал Яровой.

– А они успеют?

– По моим расчетам, не должны, – честно ответил Яровой.

– И что тогда? Мы умрем?

– Вы не поверите, – сказал Яровой совершенно искренне. – Но даже если нас и спасут, мы все равно умрем, – выдержав паузу, закончил: – Когда-нибудь.

– Вам не хочется как-то меня приободрить? – злобно спросил Антонов. – Ну, там, я не знаю… сказать, что с минуты на минуту все изменится к лучшему?