Хранители - Матильда Грин
Первым, что привлекло мое внимание, был большой восточный ковер на противоположной от входа стене. На нем в изобилии висели образцы старинного оружия, на которое падал яркий дневной свет от правой стены, состоявшей из окон от пола до потолка. Я даже успел заметить выход на деревянную террасу или балкон, на который мне сразу захотелось выйти, ибо с него открывался потрясающий вид на город и на реку. В первую минуту я не понял, что так напугало моего гида, однако, когда мой взгляд упал на левую стену с огромным портретом, я понял, в чем дело. Там, на полу, среди больших горшков с растениями катались по полу два официанта в золоченых жилетах. Их раздавленные в пылу драки рации валялись неподалёку, рукав одного драчуна был разорван. Я уже готов был принять их за обычных нарушающих дисциплину шалопаев, когда вдруг заметил, что один всерьез душит другого, и лицо того другого уже синеет, а изо рта вырываются частые хриплые вдохи. Он уже не мог сопротивляться, нога его еще дергалась в судороге, а лежащий сверху, будто не понимал, что происходит. Его лицо было красным от злости, его трясло, его рот продолжал изрыгать какие-то страшные проклятья на русском. Я расслышал слова «фашист», как созвучное такому же слову на других языках, и «сволочь», потому что уже знал это ругательство. Не спрашивайте откуда.
Преодолев слабость в коленях от первого шока, я кинулся к нему и начал отрывать его от несчастного, которого он душил.
– Вадим! – крикнула Арина в рацию. – Вадим! Скорей! Сюда! В Атаманский!
Она выкрикивала имя душившего, в то время как я отрывал его мощные руки от горла его жертвы. К счастью, мне это удалось, хватка ослабла.
– Семен, Семен, – кричала Арина в слезах, пока я пытался освободить несчастного – остановись, отпусти его, Сеня!… Отпусти его!!!
Семен начал приходить в себя, приступ ярости отпускал его, и он, наконец, разомкнул свои железные пальцы. На секунду мне показалось, что уже все. Лежавший на полу был без сознания. Это был довольно тщедушный малый, в отличие от его мощного противника. Не теряя времени, я стащил с него Семена, в этом мне помог вовремя подоспевший управляющий, который на удивление быстро сориентировался в том, что происходит.
Не было времени на поиски носового платка: грудь лежавшего не двигалась, голова запрокинулась, рот был широко раскрыт в последней попытке захватить воздуха. Не помню как, но я стал резкими толчками вдувать воздух ему в рот. Вадим, удерживая вырывавшегося душителя, что-то крикнул Арине, она послушно подскочила и зажала умирающему его посиневший нос.
Я не помню, сколько вдохов я сделал. Мне показалось, что прошло бесконечно много времени, пока я почувствовал слабое трепетание его грудных мышц. Сам я полностью выдохся. У меня не было сил даже дышать, я сам был готов попросить Арину сделать мне искусственное дыхание, ведь я только что провел показательный урок…. Правда, по моим смутным воспоминаниям о спасении жизни, следовало бы совершить еще какие-то пассы с грудной клеткой… Пострадавший медленно возвращался к жизни: его лицо уже было просто мертвенно бледным, а не бело-синим, но дышал он еще едва-едва.
– Вы спасли его! Роланд, вы спасли его! – она радостно обняла меня и засмеялась от счастья. Я, обессиленный, лежал на полу у ее ног и вдруг физически ощутил, как в эту комнату возвращается жизнь.
3
Море и морской пейзаж наполнены для меня особым смыслом. Но еще больше я люблю горы. Горы, как природу, как жизнь, как элемент ландшафта, флоры и фауны, горы, как живые существа! Горы и холмы, покрытые зеленой растительностью, мхом, травой, с их ущельями, рвами и ложбинами. Горы каменные, с редкими кустиками растений и лишайником. Горы снежные, с их царственной неподвижностью созерцания… Глядя на меня сейчас, трудно поверить, что ранняя юность моя наполнена впечатлениями о путешествиях, совершенных с родителями, друзьями и самостоятельно. Еще меньше верится, по словам моих малочисленных друзей, в мою тонкую созерцательную натуру. Сейчас грубая рабочая проза, занимая все мое время, заставляет забыть об увлекательных горных походах и о возвышенных юношеских мечтаниях, но до сих пор воспоминания о горных склонах скрашивают редкие грустные или тяжелые моменты моего существования. Горы, увековеченные Брилем и Рейсдалом в их поющих гимн природе картинах, Момпером, снежные вершины бессмертного Рериха, похожие на Тибетские божества; и солнечные снега на вершинах кисти Луиджи Премацци; негаснущая страсть скалолазов и горных туристов, влекущая их на смертельные кручи – все это лишь малая часть человеческого бытия, посвященного горной природе. Я люблю таинственный горный лес со сказочными деревьями-гигантами, тянущими ввысь свои ветви, горные поляны, туманные озера, бескрайний покой, умиротворение прозрачного воздуха и радость покорения их вершин (должен признаться, что список горных вершин, покоренных лично мною, слишком беден). Прекрасное природное естество мира и изобилия порой кажется абсолютно несовместимым с ненасытной жестокостью человеческого естества. Одновременно с прекрасным процессом созидания, непрерывно совершаемым Природой, мы также находимся в процессе изобретения новых возможностей самоуничтожения, как внешних: холодное, огнестрельное, метательное, колющее, пушечное, ядерное, атомное оружие, так и внутренних, список которых и вовсе бесконечен… Но нам мало войн и массового уничтожения себе подобных – мы время от времени утоляем жажду крови, убивая соперников, противников, врагов и друзей, братьев, сестер, отцов, матерей, мужчин, женщин и детей. Мы убиваем не только оружием, но и словами, взглядом, поступками… Мы убиваем из зависти, злости, ревности, лени… И это
