Константин Соловьёв - "Нантская история"

— Но ведь… Простите, святой отец, это же треска… Сушеная треска, отваренная… Как вы изволили сами…

Я смотрела на отца Гидеона в этот момент, и видела, как изменились глаза за тонкими стеклами. Всего на мгновенье. Но даже мгновенье — это достаточно много.

Просто некоторые истории…

— Извините, — отец Гидеон рассмеялся, — Это я от неожиданности. Знаете, очень уж контраст… кхм… Уж не ожидал увидеть эту рыбешку тут. Разумеется, с удовольствием ее съем чтобы доставить удовольствие и повару.

Бальдульф с облегчением сел на свое место. Отец Гидеон почувствовал мой взгляд и, подняв голову над рыбой, озадаченно спросил:

— Альберка, вы выглядите… так задумчиво.

— Извините, святой отец, глупая мысль. Можно вас кое о чем спросить?

— Спросить? Ах да, конечно. С удовольствием удовлетворю ваше любопытство, если это в моих силах.

— Что случилось с настоящим отцом Гидеоном?

Вопрос повис над столом, неуклюжий и неловкий — точно бесформенный клуб дыма.

Некоторое время отец Гидеон, улыбаясь, смотрел на меня сквозь стекла очков, но я не могла понять выражения его глаз, почему-то ставших невыразительными и серыми, как истрепанные пуговицы.

— Эх, Альберка, — сказал он с сожалением, аккуратно откладывая вилку, — А я надеялся, что вы не зададите этот вопрос…

Он сделал все так быстро, что мой предупреждающий крик не успел покинуть горла, так и оставшись обжигающим комом в гортани. И он двигался слишком быстро чтобы человеческие глаза могли поспеть за ним. Мгновенье назад я видела его черную сутану, и вот уже вместо нее осталось лишь зыбкое пятно, лишенное человекоподобного контура. Раздался треск дерева и дважды что-то ослепительно вспыхнуло синеватым мертвенным светом.

— Ламберт! — закричала я, — Осторожно!

Но было поздно. Наверно, в Ламберте все же осталось слишком много от человека. Он не успел. Когда все закончилось, великан в сияющих доспехах лежал ничком на полу без движения. Как и Бальдульф. Вокруг них не было видно крови, но их неестественные позы говорили о том, что застигшая их врасплох сила излишне не церемонилась.

Отец Гидеон вздохнул. В его руке я заметила что-то вроде пистолета, короткого и с уродливым широким дулом. Убедившись, что кроме него на ногах остался только Клаудо, священник спрятал свое странное орудие в рукав сутаны.

— Жаль, что так вышло, — сказал он извиняющимся тоном, — Я не хотел подобной развязки. Это вы виноваты, Альберка.

На слова не хватило дыхания. Я глотала воздух мелкими глотками, которые не насыщали легких, и весь мир, ставший плоским и неестественным, звенел перед глазами тысячами черных точек. Наверно, так себя чувствуют, когда теряют сознание. Никогда прежде я не теряла сознания.

Отец Гидеон снова сел за стол и, отодвинув от себя тарелку с треской, стал задумчиво крутить в руках солонку.

— Это вы виноваты, — повторил он, качая головой, — Конечно, мне в любом случае пришлось бы все закончить, но я приберегал более мягкую концовку. Они бы даже не успели понять. Впрочем, их страдания не будут очень велики. Нет, сейчас они просто оглушены. Шокер. Когда я буду уходить, мне придется закончить работу. Для этого мне потребуется стилет. Если бы вы не были столь нетерпеливы, они могли бы покинуть этот мир куда приятнее. У меня был подходящий яд аэрозольного действия. Надежная, проверенная вещь, но я выбрал его из других соображений — он убивает легко, как милосердный убийца, вы все бы просто уснули. Видит Бог, мне не хотелось омрачать нашу последнюю встречу подобным… И уж тем более я бы не хотел пускать кровь. Но эта ваша интуиция… Теперь видите, сколько проблем она вам приносит? Нет, вас оглушать я не стану. К чему? Проклятые стекляшки, как же они мне надоели…

Резко сняв очки, отец Гидеон ударил ими об угол стола. На пол посыпались осколки.

— Так лучше.

Без очков он сразу стал выглядеть иначе, хотя все остальное осталось на прежних местах. Высокий человек с обильно испещренными сединой волосами, чей внимательный взгляд изучал меня с беспристрастностью объектива. Это был отец Гидеон, но в то же время это был уже не он.

Совсем не он. Но кто-то настолько похожий на него, что захватывало дух, как если окатиться ледяной водой или нырнуть в прорубь.

— Ну что, обрели голос? — поинтересовался этот кто-то терпеливо.

Воздуха в легких было слишком мало, но я все же выдавила из себя:

— Вы… Вы пожалеете об этом, когда придет… настоящий отец Гидеон.

Он беззлобно усмехнулся.

— Сомневаюсь, что он придет. Отец Гидеон предстал перед своим Создателем. Я надеюсь, его преданное и беззаветное служение Церкви не будет забыто. Я буду молиться за него. Несомненно, он заслужил Царствие Небесное.

— Мразь! — крикнула я, но крик получился таким слабым и беспомощным, что прозвучал не громче шепота, — Это ложь! Его охраняли в соборе, и гвардейцы, и… Вы не могли убить его!

— Святая простота. Отец Гидеон погиб еще семь дней назад.

Я уставилась на него, не в силах понять, правда это или какая-то изощренная ложь, которой он пытается меня запутать. Но если так, то зачем?

— Вы врете. Я видела его.

— Ты видела меня, глупая девчонка, — человек в сутане хмыкнул, — Что, не веришь? Это я рассказывал тебе про путь веры, и еще выслушивал твои дурацкие истории. Это был я.

— С самого начала?

— Практически. В первый раз ты действительно видела самого отца Гидеона, и это был единственный раз. Проклятая рыба… Я наизусть знал любую мелочь из его биографии, с закрытыми глазами мог пересказать любой факт его жизни, и этот ваш разговор тоже прослушал в записях не один раз. Но как не обманывай свое тело, так до конца его и не обманешь. Треска, подумать только… Впрочем, я сам виноват. Слишком расслабился. Всякая победа усыпляет бдительность. Я должен был быть готов к подобному. С другой стороны, это уже не играет никакой роли. Партия закончена. Фигуры складываются.

Это прозвучало так зловеще, как мог бы прозвучать шелест вынимаемого из ножен кинжала. Фигуры складываются. Даже сидя на другом конце стола, человек, носивший личину отца Гидеона, нависал надо мной. Он казался огромным, как скала. А я была неподвижной и занимала в пространстве так мало места, что эти отвратительные слова — фигуры складываются — загудели в ушах. Как будто он в самом деле мог достать большую пыльную коробку и, схватив меня двумя пальцами, положить туда, в душную темноту, и унести с собой. Просто одну выбывшую из игры фигуру. Одну слишком маленькую и слишком глупую фигуру. Которая вечно была уверена в том, что она умнее других.

— Извини, мне придется тебя убить, Альберка.

Он произнес это искренним извиняющимся тоном, как человек, вынужденный совершить что-то неприличное и принести кому-то неудобство.