Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский
– Так говорят, монсеньор, люди, что с ним были.
– Ну что ж, то похвально, но грабить церкви разве дозволено ему? – наконец сказал нунций.
– Так разве грабил он, а не спасал святыни от поругания? – не отступал казначей. – Рака у нас в соборе стоит. У всех на виду.
– А утварь, там и утварь пропала, все серебро! – добавил бургомистр.
– Три мешка утвари и иконы в серебряных окладах у меня в казне, – отвечал брат Илларион. – В сохранности они. А про деньги слышал я, что переданы они курфюрсту Ребенрее под роспись. Как и пушки из арсенала. Вам, сын мой, – говорил он бургомистру, – надо бы к другому курфюрсту обратиться, а не к моему монсеньору. Ехать вам надлежит к принцу Карлу Оттону Четвертому, курфюрсту и герцогу Ребенрее.
На том разговор и оказался бы закончен, не возьми слово канцлер, он, видя, что у викария и бургомистра нет больше доводов, подбросил в огонь новых дров:
– Взял что-либо в бою у еретиков или свершил воровство рыцарь Фолькоф, доподлинно установить трудно будет теперь. А вот то, что человека осудил он и сжег, права на суд не имея, то факт.
– Именно, – оживился нунций, – кто позволил ему брать на себя роль трибунала инквизиции? Кто дал ему такое право? Может быть, вы, монсеньор архиепископ?
Этот вопрос звучал невежливо, архиепископ наливался кровью, словно от пощечины, готов был сжечь взглядом нунция, а хуже всего то, что ответ теперь звучал как оправдание. Архиепископ склонился через ручку кресла к своему канцлеру и зашептал с леденящим холодом:
– А скажи-ка, сын мой, кому ты служишь, а? Мне или нунцию?
Другой кто от такого вопроса и помереть мог, но приор и канцлер Его Высокопреосвященства брат Родерик был не из таких, он не боялся гнева князей, боялся он только Бога и осуждения наставника своего. И поэтому заговорил он спокойно и тихо, чтобы слышал только курфюрст:
– Монсеньор, два месяца назад мы отказали в просьбе императору, когда просил он нас о деньгах, и собрали ему только лошадей, а через пару дней наш ландтаг откажет ему в праве собирать солдат в ваших землях до конца всего будущего года, и теперь мы еще будем покрывать головореза, который, по мнению горожан, ограбил их город; так мы совсем разругаемся с императором.
– Ничего, я выбирал его, – говорил архиепископ, но уже без излишней строгости. – Стерпит.
– И стерпел бы, – продолжал канцлер тихо, – будь на вашей стороне папа, так мы и папе в деньгах отказали и опять же будем покрывать головореза, что презрел дух Святого трибунала и без благословения Церкви сам сжег человека, и говорят, что у него это не первый. И нунций папе об этом обязательно доложит. Мудро ли перечить и папе, и императору одновременно? Даже если и того, и другого вы избирали.
Спесь с архиепископа спадала, он был умен и всю жизнь искусно играл на извечных противоречиях папы и императора. Курфюрст задумался, сел в кресле ровно, чтобы хоть немного унять нарастающую боль в ногах, а брат Родерик не поленился, встал за креслом своего господина и продолжал говорить:
– Умно ли нам злить папу, он всегда утверждал на приходы тех людей, о которых вы просили, а вдруг будет по-другому, и начнет он тасовать приходы? Людей сюда своих ставить. Да и братом вашим вас не попрекал, что бы тот ни делал. – Он помолчал и продолжил, все еще стоя за креслом курфюрста: – Да и императора нам злить не надобно, учитывая, что все наши товары идут через его домены беспошлинно. А мы его разозлим обязательно, ибо нет у императора союзников более верных, чем ненавистные нам свободные города.
Каждое слово приора было истиной, курфюрст сначала молчал, а потом спросил, уже сдаваясь:
– И что ты предлагаешь делать?
– Проявить уважение и к папе, и к императору, раз уж денег им не даем.
– И как мы его проявим?
– Убьем одной палкой двух куропаток. Головореза арестуем, проведем следствие, – курфюрст было хотел возразить, но канцлер не дал ему сказать, – нет, не волнуйтесь, казнить не станем, пять ударов хлыстом будет довольно, лишим его рыцарского достоинства и титула Защитника веры. Посадим под замок, не на цепь в подвал, а в башню, там и мебель есть, и очаг, посидит два-три года, а папе и императору напишем, что чтим их интересы, а вор и самоуправец наказан. И имущество будет возвращено. И все останутся довольны, что мы их уважили, хоть и денег не дали. Если же не дадим денег, да еще проявим пренебрежение…
Брат Родерик замолчал.
Ничего, ничего не смог возразить архиепископ, сидел, дулся и хотел побыстрее уйти, чтобы врач наложил мазь на ноги. Все складывалось не так, как он хотел, но по-другому не получалось.
– Или соберем денег папе? – продолжал тихо говорить канцлер.
– Нет, нету у нас денег! – рявкнул архиепископ и заговорил тихо: – Объяви, что начнем расследование и виновных накажем. Утварь церковную отдадим сегодня же. Но раку возвращать не торопись, скажи, что вернем попозже. Народ к ней ходит, сам же видал.
Архиепископ просто не мог отдать такую прекрасную вещь. Канцлер едва заметно поклонился и, стоя за креслом курфюрста, сказал:
– Его Высокопреосвященство архиепископ и курфюрст города и земли Ланн повелевает брату Августину и судье города Ланна начать дознание о воровстве в городе Ференбурге. А комтуру брату фон Риделю – взять под стражу кавалера Фолькофа, дабы не подговаривал людей своих к сокрытию воровства, – он сделал паузу, – ну, коли оно было, и чтобы не сбежал. И препроводить его в башню. Держать по-честному и без цепей. А брату Иллариону составить доклад о делах казны и возможности изыскать денег в помощь Святому Престолу.
Все это не нравилось архиепископу, сидел он надутый, и не только от того, что ноги болели, а и от того, что прямо здесь, перед отцами Церкви, указали ему место его. А еще думал он, что дознание опять приведет к его брату епископу Вильбурга. И то опять ему будут ставить в укор. Он вздохнул. Имелись бы деньги, так лучше отдал бы денег.
– И уворованное надо бы вернуть хозяевам, – произнес нунций.
Он склонился над столом и поглядел на святых отцов, что сидели по правую от него руку, затем глянул на тех, что сидели по левую от него руку:
– Нет ли среди святых отцов возражений?
Среди лиц духовных, что добились сана епископа или аббата, глупцы встречаются редко, и здесь за столом их уж точно не было. Никто из святых отцов
