Дэн Симмонс - Пятое сердце
Несмотря на сдавившую сердце тяжесть, Джеймс постарался ответить весело:
– Что ж, это значило бы, по крайней мере, что нас будут читать через тридцать или через сто лет.
Несколько минут тишину нарушали лишь уличные шумы четырнадцатью этажами ниже да булькающее дыхание Сэмюеля Клеменса.
– Если мы и впрямь всего лишь вымышленные персонажи, введенные, чтобы составить общество Шерлоку Холмсу, то что нам делать дальше? – спросил наконец Джеймс.
Клеменс рассмеялся:
– Завтра я поеду в Нью-Йорк и, возможно, задержусь в Элмайре. Едва ли у меня будут силы посмотреть на большой парад кораблей в Нью-Йоркской гавани, но я готов отдать два пальца, чтобы не пропустить это зрелище. Нет, сэр, если Бог-Писатель… жалкий поденщик, нимало не сомневаюсь!.. хочет прикончить Сэма Клеменса, ему придется убить меня за сценой, как Шекспир убил Фальстафа.
«Мне тоже надо бежать, – подумал Джеймс. – Вернуть свободу воли. Вернуть себя».
– Что вы делаете завтра? – спросил Клеменс.
– Холмс сказал, что хочет взять меня на пароходную экскурсию к Белому городу.
– Что ж, любуйтесь тем, чего я никогда не увижу.
– Я загляну завтра после экскурсии, узнаю, не надо ли вам чего, – сказал Джеймс.
– Скажите коридорному – тому щуплому, с заячьей губой, – пусть скажет врачу, что мне нужен еще кувшин лауданума. И соломинка.
Джеймс кивнул.
– Что до вашего обещания навестить меня завтра, то не трудитесь, – сказал Сэм Клеменс. – Так или иначе, к вечеру четверга меня в этой истории уже не останется.
Глава седьмая
Пятница, 14 апреля, 10:06
Хотя утро пятницы, серое и промозглое, обещало дождь, Холмс для поездки на Выставку нанял открытое ландо. Джеймс прихватил зонт. Холмс намотал на шею красный шарф, который надевал всякий раз, как температура опускалась ниже семидесяти градусов по Фаренгейту. Кучер был одет как на зимовку.
Холмс, такой разговорчивый на вчерашней экскурсии, сегодня молчал. На вопрос Джеймса, ездил ли он прежде этой дорогой на Выставку, сыщик ответил, что в пятницу они ехали здесь с мэром Чикаго.
– И как вам мэр Харрисон? – спросил Джеймс.
– Говорливый, – ответил Холмс. Несколько минут тишину нарушал лишь стук подков и скрип встречных экипажей, затем сыщик добавил: – Но странно обаятельный. Почти наверняка вор, но избиратели его любят.
– Какова цель нашей сегодняшней поездки? – спросил Джеймс.
– Надо определить, откуда собирается стрелять Лукан Адлер, – почти шепотом ответил Холмс.
– Я ничего не знаю про мыслительные процессы убийц, – прошипел Джеймс.
– Ничего страшного, – обычным голосом произнес Холмс, – но я подумал, что вам интересно будет осмотреть Выставку до того, как вы завтра уедете из Чикаго.
– Мы завтра уезжаем из Чикаго?
– Вы уезжаете, – сказал Холмс и забросил алый шарф за плечо.
* * *Поездка на южный край города казалась нескончаемой, хотя и заняла меньше получаса.
– Этой улицей поедет на Выставку президент Кливленд? – прошептал Джеймс.
Холмс кивнул.
Джеймс глянул на дома, крыши, проулки:
– Я бы подумал, что убийца спрячется именно здесь.
– Чикагская полиция выставит по маршруту более тысячи человек, чтобы никто не прорвался к экипажу, – вполголоса ответил Холмс. – Еще сотни полицейских будут следовать за кортежем, поскольку, по прогнозу мэра Харрисона, к процессии присоединятся по меньшей мере двести тысяч горожан. – Сыщик наклонился к самому уху Джеймса. – Однако это не имеет значения. Лукан Адлер не станет прорываться к президенту с револьвером. Он будет стрелять из винтовки. Вероятно, с очень большого расстояния.
Мысль эта ужаснула Джеймса.
– Обоих президентов, убитых в этом столетии, застрелили из револьвера с близкого расстояния, – прошептал он.
Холмс кивнул:
– Лукан Адлер будет стрелять из винтовки. И мы можем не беспокоиться о маршруте кортежа и здесь, и на территории Выставки.
– Почему? – спросил Джеймс. – Почему, ради всего святого?
– Лукану Адлеру плевать на идеалы анархистов, – сказал Холмс. – Он работает на них, потому что они хорошо платят. Он живет, чтобы убивать, предпочтительно издали. За последние два года он застрелил одиннадцать иностранных руководителей высшего звена.
– Не может такого быть! – воскликнул Джеймс.
Холмс вытащил из кармана твидового пиджака листок с фамилиями и названиями стран.
– Господи! – выдохнул Джеймс.
– Они с Себастьяном Мораном едва не убили ее величество королеву Елизавету в восемьдесят восьмом, – сказал Холмс. – А Лукан был тогда еще мальчишкой. Теперь он больше не работает с Мораном. Все убийства в списке совершены им единолично.
Джеймс надолго утратил дар речи.
* * *Они подъехали к самым северным воротам на западной стороне Выставки. Двое колумбийских гвардейцев в ярких мундирах голубого сукна проверили их пропуска, два других гвардейца распахнули ворота.
Впереди более чем на милю тянулась Мидуэй-Плезанс. По табличкам Джеймс видел, что они сейчас на авеню Народов. Он слышал про Мидуэй-Плезанс раньше и представлял себе что-то вроде центральной ярмарочной аллеи, только побольше. Однако перед ним лежали тринадцать городских кварталов, застроенных аттракционами, каждый – размером с хороший поселок.
Они проехали бревенчатую лачугу, которая показалась Джеймсу неуместной в этом парке увеселений.
– Дом ужасного Сидящего Быка, – сказал Холмс. – К несчастью, мистер Бернем, директор Выставки, не смог привезти сюда Сидящего Быка, поскольку военные убили его три года назад. Так что теперь в этом доме обретается Дождь-в-Лицо, когда он не выступает в шоу Буффало Билла рядом с территорией выставки. Дождь-в-Лицо утверждает, что именно он убил генерала Кастера, и другие сиу этого не оспаривают.
Джеймс глянул на людей в тяжелых одеяниях из меха и кожи. Даже в сегодняшний прохладный день им наверняка было нестерпимо жарко.
– Лапландская деревушка, – пояснил Холмс. – Не позавидуешь им в июле.
Мимо прошли несколько чернокожих, одетых лишь в набедренные повязки из листьев.
– Каннибалы, – сказал Холмс. – Из Дагомеи.
– Зачем на Выставке каннибалы? – спросил Джеймс.
– Это Всемирная выставка, – ответил сыщик. – Дэниел Бернем хочет привезти весь мир миллиону американцев, у которых нет денег на путешествия.
– Что за человек этот Бернем? – спросил Джеймс.
– Красивый. Властный. Деятельный. И усталый. Очень, очень усталый.
– Неудивительно, если он воздвиг столь огромный комплекс в такое короткое время. Однако строительство не выглядит завершенным.
– К первому мая оно и не завершится, – сказал Холмс. – Однако, за исключением Колеса обозрения, которое еще будут монтировать, все остальное приберут и придадут ему законченный вид. Рабочие Бернема трудятся круглые сутки, вполне буквально.
Дорогу перед экипажем перешел мужчина со страусом на коротком поводке.
– Калифорния, – заметил Холмс.
Что это означало, Джеймс так и не понял.
– Господи, – выдохнул он, когда они проезжали мимо целого австрийского поселка с каменными домами, башенками и трактирами.
– Отличное место, чтобы заказать кружку пива и шницель, как только откроется Выставка, – заметил Холмс.
Джеймс заметил большой пустой участок, снабженный вывеской «ПАРК ПРИВЯЗНЫХ АЭРОСТАТОВ», однако никаких аэростатов там не было.
– Что значит «привязные»? – спросил Джеймс.
– Что они привязаны тросами, – ответил Холмс.
Они доехали до середины Мидуэй-Плезанс, и теперь Джеймс видел, каким огромным будет Колесо. Лишь половина 264-футовой конструкции была завершена, однако ось наверху законченной половины казалась уложенной горизонтально стальной секвойей. Строительный участок был обнесен дощатой стеной. Внезапно один из рабочих на верхнем ярусе лесов что-то крикнул и запрыгал вниз, словно обезьяна. Добравшись до нижнего уровня, он заскочил на семифутовое ограждение и оттуда приземлился на улицу рядом с остановившимся ландо.
Джеймс с изумлением узнал Уиггинза-второго – юного Мотылька, – одетого так же, как остальные рабочие на строительстве Колеса. Первую ночь в Чикаго мальчишка спал на дополнительной койке в номере Холмса, а позже Джеймс его не видел и даже не вспоминал.
– Доброе утро, жентмены, – сказал Уиггинз.
– Доброе утро, Мотылек, – ответил Холмс. – Вижу, ты нашел себе работу.
Мальчишка ухмыльнулся:
– Точно, мистер Холмс. На полную ставку. Прораб грит, Мотылек – просто козявка, а мистер Феррис, он тут, значит, за всем присматривает, грит, я видал, как он лазит, Бейнс. Он не козявка, а мартышка, и посильнее многих твоих людей. Приставь его к сборочным работам, значит. И еще, грит, нам надо больше мартышек. Так что я теперь не Мотылек. Теперь меня зовут Март, от слова «мартышка».
– Тебе это больше по душе? – Джеймс, опершись на зонт, подался вперед, чтобы лучше видеть мальчика за сидящим слева Холмсом.
