Лев Гурский - Есть, господин президент!

И я тут же понял, что Большаков с его мусорами подарил мне гораздо больше, чем я мог надеяться еще две минуты назад.

— Спасибо, Александр Данилович, — пробормотал я, разглаживая факс с портретом, — все не так плохо. Сержантов не наказывайте. Против их приемов нашим ломам, конечно, не сдюжить…

— А с бабой-то, Иван Николаевич, что делать? Нам ее в розыск объявлять или что? — неуверенно спросил Большаков.

Глава ГУВД Москвы не допер, почему я смягчился так быстро. И это, как все непонятное, изрядно его пугало. Пожалуй, надо бы рыкнуть на него, подумал я. Обложить пятиэтажно. Тем самым вернув ему гармонию… Нет, обойдется — лишняя трата энергии.

— Не надо розыска, все нормально, отбой. — Я повесил трубку.

Менты сделали свое дело — спасибо, свободны. Теперь начинается тонкая работа. К ней подключать милицию — это примерно то же, что и производить археологические раскопки ковшом экскаватора.

Я прислонил разглаженный факс к одному из телефонных аппаратов, а сам отодвинулся подальше и еще раз внимательно вгляделся в портрет. Да, сходства не отнять! Даже если сделать поправку на ментовское искажение пропорций, драчливая девушка со свалки все равно оставалась похожей на ту самую.

Ту, которая вчера едва не врезалась в меня, когда я направлялся в палату к Виктору Львовичу Серебряному.

Узнать ее имя и фамилию — пара пустяков. Я набрал по мобильному своего шофера Санина и приказал немедленно сгонять в ЦКБ и там разведать по-тихому все, что можно, про эту мадам. Пароли, явки, клички — или, на худой конец, хоть паспортные данные: любому посетителю там нужен пропуск, а данные заносятся в компьютер.

На дорогу туда-обратно и разведку на месте я отвел Санину не больше полутора часов, а сам я за это время надеялся подремать и собраться с силами. Но вышло по-иному. Звук гонга довольно скоро сдернул меня с диванчика: ноутбук известил, что меня желают видеть в онлайне. Я открыл экран и обнаружил на нем плоское лицо давешнего буддийского монашка, секретаря и наперсника ГуРУ-Монашек выдул из бамбуковой флейты скрежепгущую мелодию, которая смахивала на стон роженицы, заполировал ее звоном колокольчика и, прежде чем исчезнуть с экрана, возвестил:

— Просветленный! Он вернулся!

Следом объявился Просветленный лично. У него была опухшая морда и две синие ленточки, туго вплетенные в козлиную бородку.

— Привет! — обратился я к Гуру. — Что у вас там в нирване?

— Свет. Покой. Безмятежность, — с некоторым, как показалось мне, раздражением сообщил Просветленный. — Чего звонил-то?

— «Отринувший пожалеет, — процитировал я на память. — Вкусивший будет править миром». Эти слова что-то обозначают?

— Каждое слово что-то обозначает, — не слишком ласково заметил Гуру. — Для того слова и созданы людьми, чтобы обозначать хоть что-нибудь. Если бы слова ничего не обозначали…

— Эй-эй, а короче нельзя? — перебил я. — Пойми, я чиновник, у меня маленькие практические мозги. Ответь мне кратко, без вашей туманной философии: эти — фразы — откуда — взялись?

— Если кратко, из красного крыла Поталы. В Лхасе, — сухо ответил Гуру. — Я там был последний раз два года назад.

— Что еще за Потала? — не понял я. — Город, что ли?

— Город — это Лхаса, — еще суше объяснил Гуру. Ему явно не нравилось обсуждать сокровенное с дилетантом, даже из Администрации президента. — А Потала — лхасский дворец далай-лам, у него, как всем известно, два крыла, красное и белое. Тринадцать этажей. Сколько комнат — не знает никто, даже Будда. Лично я обошел триста. А сами фразы, о которых ты у меня допытываешься, они — из комментариев к Ганджуре.

— Ага, понятно, — буркнул я, уже не рискуя переспрашивать, что такое (или кто такая) Ганджура. — А теперь, пожалуйста, в двух словах про этот самый комментарий. Кто там чего вкусил?

Гуру потянул за конец одной ленточки и выдернул ее из бородки. Кажется, это было больно. Таким образом он, надо думать, усмирял свое недовольство любопытными существами, не знающими мудрости.

— Если совсем коротко, — сказал он, — никто ничего пока не вкусил. Это конечная фаза. Возможность, а не долженствование. Последняя инстанция. И вообще, ты можешь не обращать на эти слова внимания. Многие считают данный канон неканоническим, а все комментарии к нему апокрифами… Я так, правда, не считаю.

— Вот и прекрасно, и не считай, тебе я доверяю, — торопливо подтолкнул я Гуру. — Валяй дальше про канон, ближе к сути.

— Суть в том, — продолжал Гуру, — что у бхавачакры, то есть колеса жизни, имеются метафизические обод и спицы, а каждая спица… Ладно, объясню еще проще. Есть нечто, которое хотя и часть целого, но обладает свойствами этого целого… ну как патрон в автоматном магазине: вне его он все равно патрон и потому может выстрелить. Если у тебя есть куда его зарядить…

— Погоди-ка, — вмешался я, — уточни, кто куда стреляет. Гуру намотал на кончик пальца конец оставшейся ленточки и дернул изо всех сил. Лицо его на миг исказилось страданием.

— Никто никуда не стреляет, — с видом бесконечно утомленного жизнью человека объявил он, — это моя аналогия для тебя, притом грубая. Вы там в вашем Кремле погрязли в суете. С тобой, Иван, вдаваться в толкования высокого — все равно, что из сансары масло давить… Э-э, ну представь свиток и клочок свитка. Тот, кто посвящен, может и без свитка, с одним клочком достичь… как бы тебе подоходчивей… многого, короче, достичь. Понимаешь?

— Примерно, — кивнул я. Среди смутных образов что-то неуловимо забрезжило. — А на клочке — какое-нибудь заумное заклинание?

— Нет, это не заклинание, — ответил Гуру сдавленным голосом мученика. Чуть ли не Яна Гуса за минуту до костра. — Это скорее руководство к действию, вроде списка будущих покупок или кулинарного рецепта… Ну все? Я свободен от глупых расспросов?

Рецепт! Вот оно что. Нужное слово упало, тотчас же проросло и заколосилось. Машинально я кивнул Гуру. На экране вновь возник монашек, дзынькнул на ситаре — и онлайновое окно закрылось.

Я вскочил с кресла, обежал вокруг стола и сделал несколько прыжков на правой и на левой ноге. Ну конечно. Кусочек. Очень, очень своевременная подсказка. И почему я втемяшил в голову, что книга Парацельса — едина и неделима? Сработало давнее табу умненького мальчика Вани: книги уродовать нельзя. Но если допустить обратное, то Арманд Хаммер, например, мог без рефлексий отделить одну страницу… Как там мне говорил Серебряный — для чуда достаточно и листа с рецептом?

Если так, то пазлы неплохо складываются. Этот Хаммеровский «piece», «ту charm» и «little souvenir» — допустим, листок из книги Парацельса. Книга у него пропала, зато оригинал одного рецепта любимчик Ленина уже ссудил Херсту. От Херста чудо перешло к Генри, другу фюрера, от Генри — к самому фюреру, потом 44-й, покушение, полковник Штауфенберг, а через много лет хитрожопый родственничек героя 44-го года продает его наследство… Все сходится. То есть почти все. Нескольких важных пазлов в картинке еще не хватает, но теперь я уверен: они у меня будут. Сегодня — день удачи. Истина где-то рядом, ее хвост в лабиринте мелькнул совсем близко, и я ее догоню…