Лев Гурский - Есть, господин президент!

Тихонько застрекотал внутренний телефон.

— Да, Софья Андреевна, да, — сказал я секретарше, — что там у нас? Неужто Тима Погодин так быстро вернулся с пиццей?

— Нет пока, Иван Николаевич, — доложила мне Худякова. — Это Крысолов на линии. Он очень хочет с вами пообщаться.

В другое время я бы начихал на Сенечку-коалу но теперь даже им пренебрегать не стоило: если меня все-таки ждет аппаратная битва с шефом, лучше иметь Крысолова союзником, чем врагом.

— Соединяйте, — велел я Софье Андреевне и в ответ на осторожное Сенечкино «Здра!..» сказал ему ласково: — Привет, Сеня! Ты уж извини, мы с тобой в прошлый раз побазарили не лучшим образом… Не сердись, мой дорогой. Настроение было хреноватым, очень уж я из-за Виктора Львовича переживал…

— Конечно-конечно, — с облегчением забасил Крысолов. — Да и я, Иван, тоже погорячился, мы ж друзья… Жаль Виктора Львовича, — через силу выдавил из себя он, пытаясь изобразить сочувствие: вообще-то вождь «Любимой страны» бешено ревновал партию к ее создателю и был не прочь увидеть Серебряного в черной рамочке — уж добрый Сеня не поскупился бы на цветы и венки.

— М-да, стареют наши ветераны, силы давно не те… — пролил я немного бальзама на душу Крысолова. — Так ты ко мне по делу?

— Я, это, мы… ну опять насчет тех, Шалина с Болтаевым. — Сеня замялся. — Раз они вроде как живы, нам бы мероприятие с ними провести, ну праздничное… Оркестр, шарики, конфетти, фуршет, митрополит — все давно на старте, ждут только сигнала, а этих альпинистов нет негде: твой Погодин их, наверное, куда-то к себе уволок… Ну посодействуй, а? Я ведь не настаиваю на их членстве у нас, ладно, обойдемся, но пускай «Почва» сдаст их нам хотя бы в лизинг, на денек… А мы им ссудим летчика-космонавта СССР Порфирия Пшенко — два выхода в открытый космос, доктор наук, член Общественной палаты, за границей ни разу не был…

— Черт с тобой, зануда, будут тебе альпинисты, — пообещал я Крысолову, — и без космонавта обойдусь. Сегодня, правда, не гарантирую, но завтра железно. Можешь заранее надувать шарики… А сейчас прости, дорогой, у меня срочный звонок, пока-пока…

Насчет звонка я, кстати, не слукавил: под конец разговора с Сеней уже вовсю мигала лампочка на другом аппарате, расписанном под Хохлому. Сегодня Ваня Щебнев всем нужен, просто нарасхват.

— Здравствуйте, Иван Николаевич! — В телефонной трубке возник министр культуры России Лев Школьник.

— Здравствуйте, Лев Абрамович! — ответил я. — Какие вести с полей реституции? Не грозит ли нам очередной отток раритетов? Не поминают ли нам старые долги? Не требуют ли, к примеру, шведы обратно свои стенки, американцы — горки, а французы — булки?

— До горок с булками дело пока не дошло, — оценил мой юмор Школьник. — Даже Эфиопия аннулировала запрос о прахе Пушкина… А вот по поводу раритетов я вам, собственно, и звоню. Уже без шуток. Помните, вы спрашивали недавно о латинских книгах?

— Вроде припоминаю, а что? Есть новости? — Я почувствовал прилив охотничьего азарта. — Кто-нибудь у вас наводил справки?

— Да, самые предварительные, — сообщил мне Лев Абрамович. — Буквально вчера вечером у нас в Минкульте, в экспертной комиссии, так аккуратненько позондировали почву, с прицелом на будущее: какие, мол, документы нужны для официального вывоза за рубеж инкунабулы XVI века, на латыни. Вроде как наследство.

— И кто же у нас такой любопытный? — поинтересовался я. Школьник ответил кто. Ага. К чему-то подобному я был готов. Тепло поблагодарив министра и попрощавшись, я вернул

трубку обратно на расписной телефонный аппарат. И сказал вслух:

— Ай да мистер Роршак! Ай да сукин сын!

Наглость эмиссара Фонда Пола Гогенгейма не знает границ, почти с восхищением подумал я. Одно из двух: либо он по-прежнему мечтает получить «Магнус Либер Кулинариус» из рук глупого и доверчивого Вани Щебнева, либо американец перестал ждать милостей от природы и хочет взять быка за рога собственными руками. Второе для меня гораздо интересней первого. Это означает, что Алекс Роршак, быть может, сам уже вышел на след книги Парацельса, а может, успел и захапать ее. Или надеется захапать со дня на день, если не раньше. В любом случае тихий американец становится важной фигурой в нашем деле. Пора его брать. Погулял — и хватит.

Досадно, что я не могу подключить настоящих профи, а моя команда из «Почвы» не сечет в методах наружного наблюдения. По-хорошему, надо было бы осторожненько, на мягких лапках, проследить за Роршаком, но от Тимы с Органоном тонкостей не жди. Напортачат, спугнут американца — и все пропало. Уж лучше никакой слежки, чем слежка никудышная. Что же остается? Как ни печально, идти простым путем. Когда под рукой нет шурупов, сгодятся и гвозди.

Две минуты я мысленно прикидывал, сколько гвоздей можно было бы наделать из Тимы, а сколько — из Органона. На третьей минуте мои философские размышления деликатно прервала Софья Андреевна, доложив, что Погодин доставил пиццу. И она еще горячая.

— Отрежьте себе сколько хотите, а остальное пусть тащит сюда, — распорядился я. — И вы мне попозже дадите кофе, хорошо?

Через полминуты плоская картонная коробка уже лежала на моем столе, а Тима, облизываясь, стоял неподалеку. Он не пожадничал: пиццу купил здоровенную, величиной с колесо от трактора.

— С морепродуктами? — спросил я, осмотрев пиццу и скорчив гримасу: — Э, нет, я такую не люблю. Эту жри сам, если хочешь, а мне изволь принести другую, с мясом… Да шучу я, шучу не дергайся. Эта подойдет. Садись есть, потом займемся делом.

Чемпионат по пожиранию пиццы на время Тима у меня выиграл, несмотря на все его чинопочитание: основной инстинкт едока в данном случае взял верх. Пока я добирался до третьего сегмента, Погодин уже умял свою половину колеса, промокнул губы салфеткой и в ожидании инструкций с готовностью уставился на меня. Метафора «есть начальство глазами» всегда меня слегка нервировала. Применительно к Тиме — в особенности.

— Ну что, — спросил я, — наши кондитеры по-прежнему не очень рады, что вы их спасли от мировой закулисы?

— Совсем не рады, — грустно подтвердил Погодин. — Патриотизма у людей ни на грош. Шумят и возмущаются, неблагодарные. Честное слово, лучше бы им быть не слепыми, а глухонемыми…

— Не лучше! — Я покачал головой. — Тогда бы они не смогли нам рассказать, откуда взялся рецепт и где он теперь.

— Так они по-любому нам ничего не рассказывают, — с видимым огорчением произнес Тима. — Уперлись как бараны и ни в какую: типа, профессиональный секрет. Сами они делиться не хотят, а их старик бухгалтер с продавщицей, похоже, не знают. И, что обидно, политической ситуации все четверо не секут. Знай себе ругаются: нам, говорят, вообще не нравится, куда нас привезли, отпустите домой и все такое… Как будто мы им — какие-нибудь «Красные бригады» и в заложниках их держим! Может, Иван Николаевич, мы деда и девчонку зря прихватили? Они-то ценности для глобалистов не представляют. Это все Органона штучки, он придумал. После того, как старик задел ему по уху, а девчонка его укусила…