Владимир Романовский - Полезный Груз

– Вещи положите рядом с матрасом.

Он послушался, и положил брюки, рубашку, трусы, носки и свитер в часть кровати, противоположную подушкам, коих наличествовало ровно две. Ботинки, чуть подумав, поставил там же. И присоединился к Пиночету.

Она спросила:

– Вы часто пользуетесь оружием?

Он ответил:

– Почти все время. Как встану утром…

– Надеюсь, стрелять вы умеете?

– Умею.

– Когда последний раз тренировались?

– На прошлой неделе.

– И как?

– Залихватски. Мишень задета, инструктор жив.

– Вытащите обойму.

Она пододвинула один из пистолетов к Муравьеву.

Муравьев потрогал предохранитель, вытащил обойму, убедился, что она полная, сунул обойму обратно в пистолет и щелкнул затвором.

– Есть опыт, – определила Пиночет.

– Есть кой-какой, – согласился Муравьев.

Она отхлебнула чай, и сказала:

– Если все-таки полезут, и начнут с нас, нужно оставить некоторых из них в живых.

– Я бы предпочел всех, – сухо отозвался Муравьев. – Простите, что значит – начнут с нас? А разве есть возможность, что начнут с соседней квартиры? Тогда какого дьявола мы здесь торчим?

– Нет, я не так выразилась. Зачем им соседняя квартира? Они знают, где находится моя квартира. И думают, что Чайковская у меня.

– Что-то мне не нравится во всем этом, – сказал Муравьев.

Пиночет серьезно сказала:

– Может и не придут. Но если придут, то главное – положить их, а потом заставить одного из них позвонить начальству и доложить об успешном выполнении задания.

– А то наш с вами Лопухин сбежит? – насмешливо спросил Муравьев.

– Не совсем так, – уклончиво ответила она, не принимая иронию. – Спать будем по очереди, если очень захочется.

Зазвонила связь. Пиночет сорвалась с места, посмотрела на индикатор номера, притопнула раздраженно ногой.

– Подождите, – сказала она, – это моя ненормальная мать звонит. – Она взяла трубку. – Да, мам. Что? Что-то нужно? … Нет, сегодня не получилось. И завтра не получится. В выходные буду, как обещала. Еще что-то? Да. Да, я знаю, что Лёня примерный любящий сын, а я мерзавка и неблагодарная тварь. Наизусть знаю, с трех лет. Ну и милуйтесь с вашим Лёней, а меня оставьте в покое. Я занята, у меня гости … Ничего ты не знаешь! Ну вот, кто у меня сейчас? Сколько человек? Какого пола? Видишь, не знаешь, а болтаешь … Как хочу, так и говорю … Да, ты меня холила, поэтому я такая вот выхухоль … Сама туда иди … Нет у меня никакой совести, тыщу раз уже говорила, а ты все уяснить не можешь … Нет, я почти не пью, пьешь в основном ты, ты меня с собой не путай … Конечно пьешь. Весь день прикладываешься, от избытка чувств … Я ведь сказала, что приеду, что тебе еще нужно! … Оставь в покое мою личную жизнь, еб твою мать! Всё, я пошла! … Это мое личное дело! … Да, всё, спокойной ночи. Чмоки-чмоки.

Она положила трубку и вернулась к столу и высказалась так:

– Нечего так улыбаться! Подумаешь!

Муравьев возразил на это:

– Я умилен вашими отношениями с матерью, сударыня.

– Не надо иронизировать.

– Я вполне искренне. Вы, судя по всему, очень дружны и ладите.

Она сердито на него посмотрела, а потом взгляд ее помягчал, и появилась улыбка, и Пиночет склонила голову влево и сказала иронически:

– Да, я ведь забыла, с кем разговариваю. Господин гений сыска.

Муравьев пожал плечами.

– А что, заметно? Что у нас с маман хорошие отношения?

– Заметно.

Она кивнула и сказала:

– Да. Она хорошая. И папа хороший. Брат сволочь, но тоже хороший. Вообще на свете много хороших людей. Как вам чай, капитан?

– Хороший чай.

– Вот видите, даже чай хороший. Муравьев, перестаньте меня мучить, это не по-рыцарски как-то даже.

Муравьев нахмурил брови, изображая недоумение, а Пиночет взяла его руку и поместила себе между ног под халат. Там было жарко и влажно.

– Целый день по вам изнываю, – сказала Пиночет будничным тоном.

Не освобождая руку, Муравьев передвинулся, затем придвинулся ближе, и поцеловал Пиночет в губы.

Несмотря на значительный рост и крепкое телосложение, в обнаженном виде Пиночет оказалась женственна до затруднений с дыханием. К матрасу они переместились как-то незаметно, вместе, и вместе на него опустились. Пиночет желала целоваться страстно, но Муравьев ей не позволил, и, запустив свободную руку ей в темные волосы, стал целовать нежно, едва касаясь, и Пиночет замычала и задышала часто, и даже попробовала поскулить, и сжала бедра, а потом расставила их в стороны. Грудь у нее стояла, а не висела, и оказалась античной формы, что означало, что детей у нее нет – не то, чтобы плюс, к примеру, или – ежели есть дети, то ну её – а просто информация, которую Муравьев посчитал нужным отметить про себя. Широкие бедра и крупные тугие ягодицы – в одежде это было почти не заметно. Муравьев медленно перевернул Пиночета на спину, лег сверху, упершись в матрас локтями и следя, чтобы большая часть веса приходилась на локти, и вошел в сочащуюся средиземноморским жаром женщину с высокими славянскими скулами одним движением. Рот ее открылся чуть шире, из горла вылетела короткая высокая нота, глаза сузились, потом распахнулись широко. Она обхватила его за шею, а груди ее, торс, и бедра сделались податливыми, мягкими, послушными, будто бескостными. Муравьев выгнул спину и поцеловал ее в сосок, затем в центр интрапекторальной впадины, затем еще раз в сосок, затем в шею справа, в плечо, в ямку между ключицами, чувствуя губами вибрацию от ее стона, бурлящий грудной звук. Подбородок ее, а затем шея, плечи, груди, живот начали вздрагивать через неравные интервалы, она крикнула длинно, прижалась щекой к его щеке, провела ступней по его щиколотке, и его с головой захлестнула волна невероятной нежности к ней, желанной, единственной, и когда она сказала «В меня … Муравьев … в меня!» он потерял всякий контроль над событиями.

А когда контроль вернулся, его спросили:

– Хотите настоящего коньяку? Совсем немного?

Сидя в позе Диониса на матрасе, спиной упираясь в подушку, которая упиралась в свою очередь в стену, Муравьев сперва оценил запах, затем цвет, и только после этого вкус коньяка. А невозможная Пиночет спросила:

– А сигару?

Муравьев согласился и на сигару, решив посмотреть, не выволочет ли она на свет Божий что-нибудь инкрустированное с плюшевой прокладкой, содержащее какие-нибудь совершенно особые сигары из табака, выращенного в теплицах Ганимеда, хотя, конечно же, на Ганимеде теплиц нет. Но она достала откуда-то из стенного шкафчика на кухне жестянку из-под крупы, в которой расположились две сигары.