Ольга Михайлова - Бесовские времена

Камилла побледнела.

— Ты думаешь, дело в деньгах?

— Почему нет? Причины убийств, как выражается мой мудрый дружок-богослов и твой братец Лелио, всегда одни и те же — властолюбие, алчность, злоба, зависть или мстительность. При этом, Даноли едва ли не пятикратно повторил, что это — подлость. А подлость, хоть и совместима со всем перечисленным, легче всего клеится всё же к зависти и алчности. Властолюбие не может иметь отношения к Черубине Верджилези и Джезуальдо Белончини — убийца никуда не продвигался. Следует отбросить и месть: никогда не поверю, что Антонио мог кого-то смертельно оскорбить. Чёрная злоба жертв не выбирает, бьёт всех подряд, а тут убитые тщательно отобраны — и, что любопытно, — среди отравленных нет бедняков. И потому, надо остановиться именно на алчности. Как сказал бы твой ученый братец, quid non mortalia pectora cogis, auri sacra fames? Если это причина… а почему нет? Подлость не знает высоких побуждений. Некто предлагает состоятельному человеку недурную сделку, вложить деньги в землю. Это всегда выгодно, а в эти времена — прибыльно сугубо. Посредник — уважаемый в городе банкир. Что тут подозрительного? Потом деньги прибираются к рукам, а покупатель… травится! Так один и тот же дом можно продавать и трижды, и пятикратно. Но это значит, что Пасарди знает продавца, и он в курсе всего. Странно… он мне подлецом не казался.

Камилла удивилась.

— Ты хочешь сказать, что кто-то из придворных… предлагает жертвам купить замок, а потом забирает деньги и убивает их? Господи, это же подло!

— Все верно. Это и было изначально задано.

— Но почему ты… Мне казалось, тебя эти убийства раньше так не волновали…

— Может быть. Но почему я должен трястись, отпуская жену на четверть часа к герцогине и думать, не найду ли её зарезанной в коридоре? Не будет этого. — Глаза Грандони потемнели. — Одевайся… у нас будут гости. Я поймаю мерзавца… — Камилла торопливо потянулась к платью, но не дотянулась — он оказался проворнее и, схватив её сзади, притянул к себе, ибо вновь возжелал.

— Подожди. Ещё темно, — от него снова повеяло пламенем, — женщина похожа на гитару… — пробормотал он, снова вторгаясь в её лоно и ловя трепет тела, — какие лады… какие округлости, сколько мелодий… — он ласкал её грудь и жарко бормотал ей на ухо, — неаполитанскую тарантеллу и венецианскую серенаду сыграю я на тебе, миланскую павану и падуанскую баллату, карнавальную сальтареллу и пасторальную вилланеллу… Я заставлю тебя играть… — Она трепетала — он любил её.

— Ты же хотел… — она не договорила, в её лоно вторгся жар, и она затрепетала от его стона.

Несколько минут после Чума молчал, сжимая её в объятьях.

— Романы Ариосто так тонко делят любовь и влюбленность… А я, когда стоял с тобой у алтаря, любил тебя…

— Да? А сейчас?

— А сейчас я в тебя влюбляюсь… — усмехнулся Грациано, но неожиданно всколыхнулся. — О, я все забываю спросить!! Кто напал на тебя тогда на лестнице?

Камилла не сразу поняла, о чём он, но потом нахмурилась.

— Не знаю. Но это… был кто-то молодой. И не челядинец. Он набросился в темноте, но… я чувствовала, плащ был из дорогого сукна. И это не старик — кожа была молодая, гладкая…

— Зачем ты вышла?

— Глория воды просила.

— Ладно, и с этим разберёмся, — Чума рывком вскочил, высунулся в коридор и заорал, — Винченцо! Где этот шельмец?

Шельмец был неподалеку и получил распоряжение привести Аурелиано Портофино и Тристано д'Альвеллу. Но только он ринулся, как услышал новый вопль господина.

— Потом приведи графа Даноли.

Камилла торопливо шнуровала платье. Она ликовала, поняв, что любима, что супруг боялся за неё, а его слова о детях и вовсе грели её душу. Он хочет детей! Он любит её! Тут до неё дошло, что Грациано хочет видеть Альдобрандо.

— Граф совсем болен, Грациано… Ему было плохо.

— Альдобрандо? Когда?

— Вчера. Нет… позавчера. Он в коридоре упал в обморок, бредил о какой-то ведьме, твердил о силе злодейки… Я боялась оставить его, хотела позвать Бениамино ди Бертацци, но граф пришёл в себя, поднялся. И ушёл к себе. Мне было так страшно.

— Сила злодейки… Но Тассони же… как же? — Песте чувствовал, что истина, на мгновение промелькнувшая, гаснет.

В эту минуту в дверь постучали. На пороге стояли Тристано д'Альвелла и Аурелиано Портофино, — слуга встретил их в коридоре. Вскоре пришёл и Альдобрандо Даноли.

— Позволь поздравить тебя, я только что узнал, — Тристано д'Альвелла сжал Чуму в объятиях, — ты странный, однако. То змеёй на девиц шипел, а теперь… попался.

Чума снова умно не оспорил это мнение, и сообщил Даноли, что позавчера мессир Портофино соединил брачными узами его и синьорину Монтеорфано. Альдобрандо болезненно улыбнулся и сбивчиво пробормотал пожелания счастья. Он чувствовал себя совсем плохо.

— Мы думали, ты на свадебную трапезу нас позвал, — оправдался Портофино в том, что проболтался д'Альвелле.

Чума рассадил гостей, Камилле пришлось сесть на постель, а сам Песте пристроился на подоконнике.

— Я не хочу бояться за жизнь своих гостей. Поймаем отравителя, тогда и сядем за трапезу.

— Благое намерение, — проронил Тристано, сразу постарев, — может, ты знаешь, кто он?

— Нет, но соображение на это счёт имею. — Чума заметил, что все смотрят на него, не отрывая глаз, и продолжил. — От супруги я услышал, что покойный Антонио Фаттинанти думал о покупке замка в Пьяндимелето. А когда я торговал жеребца у Альджизо Тренуло, Джанмарко Пасарди, мой банкир, мне тоже предлагал… замок в Пьяндимелето. но это ничуть не приближает Тристано д'Альвеллу к поимке убийцы.

Д'Альвелла настороженно слушал. Портофино проронил.

— И что?

— А то, что Тристано сказал, что Тиберио Комини перед смертью виделся с банкиром…

— Пасарди? — Тристано д'Альвелласдвинул брови, — его никто не видел, но слуга Комини, да, говорил, что тот ему записку посылал… И ты полагаешь…

— Я полагаю, что пересчитав мордой ступени, направляемый нашим дорогим Аурелиано, мужеложник понимал, что этим дело не кончится. Он боялся Портофино и решил покинуть замок.

Д'Альвелла не оспорил это утверждение.

— Верно, это и Монтальдо говорил. Он хотел уехать после выздоровления. И что?

— Допустим, банкир приходил. Все утром были на турнире — кто бы его заметил? Он принёс деньги и составил купчую… Но где они? Суть дела, мне кажется, проста. Пасарди сказал мне, что продается замок в Пьяндимилето. Я так понял, что банкир — только посредник, ищущий покупателей, а продавец — кто-то из придворных. Этот придворный раздобыл яд, опробовал его на Лезине, потом брал деньги, оформлял покупку и предлагал выпить за удачную сделку — после чего покупатель отправлялся на тот свет, а убийца спокойно клал в карман дукаты и сжигал купчую. Оставалось убрать следы и исчезнуть. Земля и строения стоят девятьсот пятьдесят дукатов. Если убийца взял такие деньги с Черубины, потом с Джезуальдо, да с Комини, да с Антонио — он стал богаче почти на четыре тысячи золотых. Это целое состояние. За такие деньги стоило рискнуть… — задумчиво проронил Песте.