Людмила Стрельникова - Феномен режиссера Филина

– Феликс!

Откуда-то из-под земли донёсся ворчливый и недовольный голос:

– Здесь я, осторожней.

– Где? – не понял я, не обнаруживая вокруг ничего такого, куда мог бы спрятаться человек.

Только в одном месте была навалена куча хвороста, каких в лесу встречается множество.

– Видишь кучу веток? – раздался голос из-под земли.

– Да.

– Подойди к ней.

Когда я приблизился к куче, то обнаружил в ней небольшое отверстие – след от провалившегося тела.

– Я здесь, в яме, – донёсся голос снизу. – Браконьеры западню подстроили.

Разбросав ветки, я обнаружил яму глубиной метра в два с половиной. На дне её сидел Феликс, рядом валялся дохлый заяц.

– Как же тебя вытащить? – замялся я.

– Сломай какое-нибудь дерево и опусти палку в яму, – посоветовал Феликс.

Найдя подходящий ствол, я повис на нём; ствол оказался очень гибким, он гнулся, но не ломался. Тогда я отломил толстую ветку от старой берёзы и сунул её в яму. Феликс ухватился за конец и, упираясь ногами в стену, выбрался наверх. Пока он отряхивался, я обрушил нагромождение из веток в яму. Над обнажившейся ловушкой мы установили пирамидой четыре толстые палки, связав концы гибкой лозой, чтобы она была заметна издалека. После этого мы двинулись дальше.

Вскоре лес поредел, и показалась неширокая речка. Здесь мы решили сделать привал, разожгли костёр. Я насадил ломтики колбасы на хорошо остроганную палку и стал жарить этот импровизированный шашлык на огне.

– Как приятно пахнет, – втянул в себя воздух Феликс. – Чувствую – проголодался, как волк.

Он упорно не хотел замечать происходящего. Лицо его по-прежнему оставалось радостным, как у ребёнка. Мрачная задумчивость растворилась на лоне природы, как дым от костра в воздухе. Он извлёк из сумки остальные продукты и, расстелив газету на траве, разложил их на бумажной скатерти. Когда колбасный шашлык подрумянился, мы с аппетитом отведали его.

– Неплохо, – одобрил Феликс. – Ты хорошо готовишь, в тебе пропадают кулинарные способности.

– Это моё хобби, – похвастал я, хотя это и не скромно. От хвастовства всегда поднимаешься в собственных глазах. – Обрати внимание, что многие мужчины готовят лучше женщин.

– Женщины готовят по необходимости, по принуждению, – встал на защиту прекрасного пола Феликс. – Приготовление пищи – ежедневная обязанность, а ко всему ежедневному теряешь интерес. У кого это – хобби, у тех получается лучше.

Пообедав, мы закурили, созерцая природу. Перед нами плавно катила воды сине-зелёная речушка, противоположный берег которой окаймлял кудрявый кустарник. За ним розовели прямые, как мачты, стволы сосен.

И хотя после сытой пищи настроение моё улучшилось, но в норму так и не вошло. Изредка, незаметно для Феликса, я оглядывался по сторонам, подозрительно осматривая местность.

На небе появились тучи. Что-то опять довольно неприятно заскрежетало.

– Дерево? – я вопросительно уставился на Феликса.

– Нет, на этот раз птица.

Мы снова погрузились в созерцанье. Тучи, бежавшие по небу, становились тяжелее, объёмистей и мрачнее.

– Слышишь, какая тишина, – забеспокоился я. – И птицы перестали петь, ни одной не слышно.

– Дождь будет.

Вскоре поднялся сильный ветер, повеяло прохладой и сыростью, какой пахнет во время дождя, где-то недалеко он успел уже смочить землю.

Мы поспешили залить костёр водой.

– Пора возвращаться. Гроза близко, – сказал Феликс.

Мы быстро собрались. Прогулка явно не удалась с самого утра. Не хватало, чтобы мы вымокли. Плащей, конечно, у нас не оказалось.

Назад возвращались быстро, но осторожно, боясь опять угодить в яму браконьеров. Вокруг сильно потемнело, лес выглядел мрачным, чёрным, зловещим. На душе у меня стало совсем скверно.

Ветер ломал верхушки деревьев; стволы, раскачиваясь, стонали жалобно, надрывно, точно люди от какой-то тяжёлой внутренней боли.

И я, находясь среди этих больных и страдающих, внутренне содрогался. А Феликс, оглядываясь по сторонам и ловя опытным взглядом режиссёра кадры из жизни природы, только восхищённо приговаривал:

– Хорошо! Сказка, которую не придумаешь. Замечательно!

Глаза его горели вдохновлённо.

Неожиданно что-то страшно заскрипело, заскрежетало, я оглянулся и увидел падающее на нас дерево.

– Феликс! – вскрикнул я и, схватив его за рукав, увлёк за собой. Сзади послышался треск ломаемых веток и деревьев и гулкий удар о землю тяжёлого ствола. Мы успели вовремя выскочить из опасной зоны, ветки только слегка хлестнули нас по спинам. Мы оглянулись – сзади лежала огромная старая ель.

Лёгкая усмешка пробежала по губам Феликса. Он как бы насмехался над смертью: «Что, опять промахнулась, старая?» А ветер продолжал гудеть и раскачивать деревья. Вскоре полил дождь, настоящий ливень. Загрохотал гром, засверкали одна за другой молнии. Мы побежали, всё ещё надеясь сухими добежать до платформы и укрыться под навесом. Но, несмотря на густую листву над нами, дождь лил так, что уже через десять минут проник сквозь кроны и промочил нас насквозь.

– Может, переждём? – Феликс остановился под густой зелёной елью. – Здесь меньше льёт.

В последнее время мы вели малоподвижный образ жизни и поэтому быстро выдохлись от быстрого бега.

– Попробуем.

Я встал рядом. Гром гремел непрерывно и так, что сердце готово было остановиться от нескончаемого грохота. Молнии сверкали одна за другой. Чёрный лес, освещаемый вспышками молний, казался каким-то дьявольским.

– Природа, однако, коварна, – заметил я. Тонкие струи сбегали с моего лица, как крошечные ручейки с гор. – Пошли. Бесполезно стоять. Что здесь намокнем, что в пути.

Мы двинулись, перебегая от дерева к дереву, и не успели отбежать двадцати метров от места нашего укрытия, как лес весь побелел от сверхъяркой вспышки молнии, словно на негативной плёнке. Сзади что-то затрещало, будто дерево раскололось пополам, затем над нами так громыхнуло, что грудная клетка неприятно отозвалась в резонанс подобно пустой бочке.

Мне стало жутко, я оглянулся: ель, под которой мы только что стояли, горела; ствол с одной стороны обуглился, потоки дождя, обрушиваясь на огонь, не давали ему разгореться, и он шипел ядовито и страшно, как бы злясь, что ему мешают пожирать дерево. Панический страх охватил меня.

– Бежим! – заорал я, кажется довольно дико, потому что Феликс поддался мне, и мы помчались напрямик, не разбирая дороги. Мокрые ветви стегали нас по лицу и телу. Задыхающиеся, промокшие до нитки, с громко колотящимися сердцами, мы домчались до станции. Ноги у обоих подкашивались.

Ждать пришлось несколько минут. Подошла электричка, и мы, обессиленные, плюхнулись на сиденье. Стало холодно, я прижался к Феликсу, чтобы согреться. Мы оба некоторое время молча дрожали.