Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— Значит, вы к тому же и художник?

Уилл едва заметно склонил голову и опустив глаза. Прямо-таки образчик смущения для благовоспитанного юноши, мысленно усмехнулся Лэйд, прямо хоть картину пиши.

— В некотором роде, сэр. Это часть моего ремесла.

— Это как… Дюрер? — осторожно спросил он.

— Как Дюрер, — согласился гость, — Как Пиранези, Брейгель и Доре. Только я, к несчастью, не наделен и толикой их таланта. Как говорит мой учитель, мистер Бесайер с Грейт-Куин-стрит, моих способностей хватает лишь на то, чтоб украшать загоны для свиней — и то только тех, которые от природы обделены художественным вкусом. Кроме того, я имею дерзновение попробовать себя в поэзии, но, боюсь, там мои успехи еще более безнадежны.

Скромник, мрачно подумал Лэйд. Скромник, художник и, в придачу, поэт. При этом отвратительно молод, хорош собой и наивен, как вывалившийся из гнезда птенец. Такие, как он, обязаны нравиться девушкам. Неудивительно, что Сэнди сразу заметила, когда он вошел в лавку. Наверно, и посматривала тайком…

Он опять ощутил во рту едкий лимонный привкус.

— Не думайте, что я стану критиковать ваши творения, мистер Уилл. Во мне нет ни на драхму художественного вкуса, если я что-то и разглядываю, то сатирические карикатуры в субботних номерах «Луженой глотки», но мы, лондонцы, должны держаться друг друга, не так ли?

Близорукие глаза Уилла на миг округлились.

— Меня выдает говор, сэр?

— Скорее, отсутствие осторожности. Вы только что упомянули Грейт-Куин-стрит, а я, видите ли, не так уж плохо знаю Уэст-Энд, поскольку прожил там первые двадцать лет своей жизни.

— Там работает мой учитель. Сам-то я с Броад-стрит, сэр.

— Броад-стрит, говорите? О, так значит и Сохо все еще на месте? Отрадно слышать, что боевой клич старого герцога Монмута все еще звучит в веках[17]!

— Определенно, на месте, сэр. Хоть и не сделался украшением Лондона.

— Вот как? — Лэйд улыбнулся, — Когда-то мне приятно было пройтись его тесными улочками. В них есть особое очарование, которое, впрочем, раскрывается не каждому. Картинные галереи, переоборудованные из старых пабов, крохотные частные театры, уличные кафе, забитые горланящими пьяными поэтами и самоуверенными декламаторами…

Ему пришлось прикусить губу, оборвав поток неуместных воспоминаний, и сделать это было так же тяжело, как заткнуть овсяным печеньем дырку в стофутовой высоты дамбе. Нельзя выбиваться из образа. Едва ли самодовольный лавочник мистер Лайвстоун, окажись он в Сохо, стал бы завсегдатаем подобных заведений. Скорее, отправился бы в ближайший паб опрокинуть пару пинт светлого и посудачить о новом диковинном фантаскопе[18], которому поражается публика за океаном…

Он спохватился, поймав на себе удивленный взгляд гостя.

— Театры и вернисажи, сэр? Отродясь не припомню подобного в старом добром Сохо. Боюсь, вся культурная программа, которую он может предложить, заключается в пьяной поножовщине между французскими разбойниками.

— Апаши[19]? — удивился Лэйд, — Вот те на. Я читал про бесчинства этих разбойников в Париже, но никогда бы не подумал, что они совьют себе гнездо в старом добром Сохо!

— Апаши? Боюсь, это слово мне незнакомо, сэр. Просто уличные разбойники, потомки переселенцев-гугенотов.

Лэйду пришлось мысленно на себя шикнуть.

Спокойно, Чабб. Лондон, о котором говорит этот тип, это не тот Лондон, что ты когда-то покинул. Между этими двумя городами лежит четверть века, двадцать пять лет. Многое должно было измениться, многое — сменить форму. Не удивительно, если сейчас по Лондону, который на твоей памяти знал лишь стук лошадиных копыт, раскатывают тяжелые локомобили и бредут механической походкой автоматоны…

Мысль эта была неприятна, Лэйд поспешно спрятал ее в дальний сундук.

— Время течет… — пробормотал он, ощущая себя столетним стариком рядом с этим юным сопляком, на подошвах которого, быть может, еще сохранилась лондонская пыль.

— Совершенно верно, сэр. Как говорится, дорожите временем, ибо дни лукавы.

Лэйд осторожно покосился в сторону гостя, спокойно восседавшего на своем стуле. Уже вторая цитата из Священного Писания за первую же минуту разговора. Недурно. Точно Диоген в те дни, когда воображает себя пророком Валаамом. Уж не анабаптист ли он, чего доброго?.. Может, меннонит или квакер? Пожалуй, есть во внешности что-то такое. Худощавый, задумчивый, тихий какой-то — такие признаки часто указывают на аскезу.

— Давно на острове? — небрежно поинтересовался Лэйд, — Как вам климат южного полушария?

— Вполне сносный, как по мне, сэр. Месяц. Уже почти месяц.

Лэйд осекся, не успев закончить только что придуманный остроумный оборот. Месяц? Этот сопляк в дешевом костюме провел в Новом Бангоре целый месяц — и все еще сохранил способность безмятежно улыбаться?

— Каху[20]! — вырвалось у него, — Вы смеетесь?

Тот не смеялся. Напротив, взирал на Лэйда чрезвычайно серьезно, даже с какой-то неуместной почтительностью, исключающей всякую насмешку. «Может, и не лжет, — растерянно подумал Лэйд, — Может, все эти три месяца он попросту прожил безвылазно в каких-нибудь меблированных комнатах Редруфа, не высовывая наружу и носа, поэтому свято уверен в том, что остров — вполне милый и пригодный для существования клочок Британской Полинезии…» Нет, оборвал он сам себя, едва ли. Он не для того ищет себе новые игрушки, чтоб позволять им пылиться в ящиках. Всякий человек, впервые прибывший в Новый Бангор, может быть уверен в двух вещах. В том, что он неизбежно схватит солнечный удар в первый же день. И в том, что Он обеспечит его должной порцией новых впечатлений.

«А еще он знает тебя по имени, приятель. По имени, которое на всем острове известно, самое большее, двум или трем десяткам человек».

— Сэр, я бы никогда в жизни не осмелился лгать Бангорскому Тигру. Тем паче, насмехаться.

— Прекратите меня так называть! — раздраженно бросил Лэйд, забыв про приличествующую моменту вежливость, — Я же сказал, меня зовут Чабб!

— Совершенно верно, сэр.

Эта молчаливая покорность раздражала сильнее самого едкого сарказма. Пожалуй, подумал Лэйд, если он потребует именовать себя архиепископом Кентерберийским, этот тип, выдающий себя за лондонского гравёра, именно так и поступит, сохраняя при том на лице самую серьезную мину.

— Значит, месяц, — процедил он, — Превосходно. И как вам? Как вам Новый Бангор?

Уилл улыбнулся. Если улыбка полковника Уизерса была призрачной и зыбкой, как мелькнувшая в волнах оконечность бритвенно-острого рифа, улыбка Уилла была явственной и открытой.

— Он прекрасен, сэр.

Психопат. Все-таки психопат. Лэйд рефлекторно стиснул под столом руки в кулаки.

— Находите Новый Бангор прекрасным? — тяжелым голосом спросил он, борясь с желанием навалиться всем весом на стол, чтоб нависнуть над посетителем, — Простите, Уильям…

— Уилл. Для вас — просто Уильям, мистер Лайвстоун.

— Плевать. И что же вам нравится в Новом Бангоре, Уилл?

— Это воплощенный Эдем, сэр.

Прав, тысячу раз прав мистер Хиггс, утверждая, что румяная корочка пирога с бараниной может таить под собой нечто крайне скверное, сырое и хлюпающее. Так и с этим странным типом. Стоило лишь надавить посильнее — и вот…

— Я лавочник, мне привычнее управляться с маргарином, чем с метафорами, — усилием воли Лэйд заставил кулаки разжаться, но вернуть прежний благодушный вид оказалось не в пример сложнее, — Что, черт побери, вы подразумеваете под Эдемом?

— Эдемский сад, — ответил Уилл, глядя ясным взглядом ему в глаза, — Небесный чертог, сотворенный высшей силой чтобы служить обиталищем для самого совершенного и странного его творения. Для человека.