Оксана Демченко - Воин огня
Во второй раз выжигали тоже пробную лодку, из относительно тонкого ствола, вдвоем, слушая друг друга и Шеулу. Корпус получился кривобокий и неровный, ошибки учли, договорились, как оставлять запас и где он должен быть побольше, а где поменьше.
Смотреть на изготовление настоящего корпуса пришла вся столица, даже самые дряхлые старики добрались: вождь выделил коней и отменил все иные работы. Принесли на носилках Утери и Гуха. Бывший ранвари очнулся и начал уверенно узнавать людей как раз в утро большой работы. Говорить еще не мог, только хрипел горлом и моргал, вполне успешно общаясь таким нехитрым способом. По крайней мере, Лаура понимала его до последнего невысказанного слова. Гух бредил, лежал совсем серый, обескровленный и похудевший до невесомости, но оставить его в городе не захотели. Как можно не присутствовать на берегу в столь важный день? Глаза не увидят, так душа разберет… Тем более что рядом с больным сидел Томас: жалостливо вздыхал и гладил руку названого внука, чутко вслушиваясь, не попросит ли пить. И запоминал все важное, чтобы позже пересказать. Жена вождя тоже пришла, ее привел Джанори. Долго убеждал, отведя в сторону, даже ругал: было слышно, как он укоряет в излишней робости. Наконец женщина кивнула, позволила провести себя и усадить рядом с Шеулой.
– Она станет петь, – уверенно сообщил Джанори. – Это важно. Она сама не понимает, как много ей дано и как важно очистить душу и настроить перед работой. В храмах Дарующего не зря поют. Ищут короткий путь к духам. Объединяют силы для прошения. Юити, сперва то, что каждое утро поешь асари, ведь корабль родственен ветру и именно ветер его повлечет в путь. Затем то, что ты записала относительно ариха: огонь создаст этот корпус и сделает его надежным, красивым и правильным по форме. Наконец – хоть несколько слов для амат, чтобы наш корабль добрался до удобного берега и избегал скал. А для асхи ты споешь, когда корпус коснется воды.
Джанори говорил так уверенно, спокойно и буднично, словно строить корабли махиги умеют давно и все прочее, помимо песен, уж всяко удастся им без ошибок. Шеула вслушивалась и улыбалась. Гимба виновато косился на пустое место там, где недавно он испепелил часть ствола. Магур стоял у комля секвойи, прикрыв глаза, просто слушал море, ветер… и голос дочери, впервые за много лет решившейся спеть при всех, в полную силу… Даргуш тоже слушал и смотрел на жену с нежностью и теплотой, с какой-то неожиданной для взрослого и жесткого мужчины кроткой лаской, совсем необычной во взгляде вождя.
Работали в несколько приемов. Первым делом сняли излишек древесины сверху, обозначив край бортов и создав ровную площадку. Туда, почти что на место будущей палубы, поднялись Магур, Гимба, Сагийари и еще два профессора. Обозначили, много раз уточнив и проверив замеры, среднюю ось корабля, его борта, всю форму корпуса, как он виден сверху. Затем ранва убрали излишки древесины с боков, создавая самое грубое подобие внешних обводов корпуса. Начали выбирать углубление и внутри, снова и снова замеряя и уточняя, обращая дерево в пепел тонкими пластами.
К закату корабль уже был виден весь. Черный, чуть шершавый на ощупь, еще не отшлифованный. Обожженный бережно и без ошибок: стукни в любом месте по корпусу, отзовется здоровый гулкий звук, станет ясно, что дерево цельное, а слой черноты – не толще ногтевой пластины… И снова вымеряли и проверяли, внимательно поглядывая на котлы, в которых готовилась смола для обработки днища, на густую темную массу, наносимую на пласты коры. Готовый корпус сразу решили одеть, защитить – незачем ему оставаться голым и впитывать влагу неровно и случайно. Скелет создавали заодно с корпусом, всю ночь выглаживая руками «ребра».
К рассвету сдался и признал усталость даже могучий Гимба. Спрыгнул с высокого борта, ворча и порыкивая, зевая и вздыхая, добрел до мягкой перины из стружки и опилок, рухнул – и задышал тихо, ровно, улыбаясь во сне. Мавиви села рядом, тоже не способная уже двигаться от утомления, ощущающая себя озером, чье дно обнажила засуха… Нет силы, нет жизни, нет ничего, только спекшаяся корка сплошной усталости. Остается прикрыть глаза и провалиться в сон, надеясь, что глубинные ключи сильны и озеро наполнится снова, быстро. Дело-то важное и полезное, не для войны и беды творимое – для спасения и жизни. Уже сквозь туман полузабытья Шеула подумала о том, что рядом с Гимбой ей спокойно. Стоит ли от себя скрывать, что бешеный огонь в глазах Ичивари тогда, при первой встрече, на какое-то краткое мгновение показался хоть приятным, но невозможным. Она давно не общалась с людьми и считала себя невзрослой. Но сын вождя дал понять, что Шеула ошибалась: она уже выросла, ею можно восхищаться. Бешено, жадно, даже грубо… То, что сделал Ичивари, – это мавиви знала с самого начала, – было не его виной, а скорее его бедой и знаком безумия. Велика заслуга сына вождя, одолевшего в себе тьму ревущего пламени и обуздавшего разум – самого норовистого коня, тем более непокорного в пожаре гнева, в кольце ловушки знака наставника… Понять можно все. И простить тоже. Так, как прощают дорогим и даже родным людям. Но вернуть покой и доверие, на миг связавшие, соединившие души до того, как Ичивари подошел вплотную и грубо рванул за руку, причиняя боль и пугая… Мавиви судорожно вздохнула, погладила широкое запястье Гимбы и оставила ладонь на его руке. Ичивари смотрел на нее, и было жарко. А вот Гимба словно специально прячет взгляд, наполняя его то небом, то лесом… С ним рядом спокойно, но души никак не удается связать и создать большое тепло. Потому что магиор не допускает этого. И кажется, что недавно она, Шеула, была взрослой, а теперь опять стала ребенком. Обидно.
Утром обида окрепла. Гимба разбудил мавиви, усадил на одеяло, бросил под спину две подушки и подбил опилки. Принес миску с кашей и начал кормить с ложечки. Силы рядом с огромным воином из рода хакка возвращались быстро, он делился ими, он улыбался и уже не помнил вчерашней усталости. Удивительный человек, рожденный степью, где арих бывает редко, асхи гостит недолго, зато поет свои самые долгие и сложные песни асари, вплетая душу в голос ветра больших степей. И слушает его сама твердь земная, подставляя дуновению мягкий мех травы…
– Пока ты не пришел в лес, – тихо сказала Шеула, отбирая миску и ложку у заботливого магиора, – я еще верила бабушке и не принимала слов деда.
– О чем же они спорили?
– Дед Рёйм твердил: «Духи не враждуют между собой, а перетекают из одной формы в иную, и все они – лишь лики единого». Но бабушка иногда соглашалась, а иногда кричала: «Ты пень горелый»! – Мавиви показала, как кричала бабушка, и рассмеялась, слушая эхо, откликнувшееся родным и давно не звучащим в мире живых голосом… – Слышишь? Точно так шумела и она. Потому что амат и асари слишком разные. Движение и покой. Перемены и незыблемость. Легкость летящего пуха и тяжесть извечной скалы… Но в тебе они слиты. Это удивительно.
– А ты внимательно смотрела? – нахмурился Гимба, отбирая пустую миску и усаживаясь рядом, чтобы глядеть в небо через кроны врастающих в синь секвой.
– Внимательно. Это ты на меня не глядишь. Словно я тоньше хвойной иглы. Сквозь меня можно увидеть небо, да?
– У тебя глаза синее неба, – улыбнулся Гимба. – Кушай как следует, хорошо? Ты и впрямь совсем худенькая. Пойду я, мы налаживаем основу под мачту. И не все гладко, ум у нас есть, а опыта нет… По бортам два усилителя уже положили. Теперь еще смотрим, где что неладно. Плыть-то нам то ли три месяца, то ли и полгода. Никто не знает точно. А как я могу позволить своей мавиви взойти на ненадежный корабль? Какой я тогда ранва? Ох, как мне долго еще расти до деда Магура! Вот уж великий он, да… И с дедом Ичи повезло, и не только с ним.
Гимба вздохнул, поднялся и, не оглядываясь, зашагал к кораблю, за ночь покрытому слоем коры и смолой, нарядному. Шеула вскочила, чтобы побежать следом и получше расспросить, и поникла. Поди догони и останови эту гору! Шагает широко, одно его движение – три ее шага, пожалуй… А что ему сказать? Ведь нечего, он во всем прав: надо работать и не отвлекать других от их занятий. На глаза попался дед: сидит поодаль, разговаривает с вождем. Мавиви вздохнула, еще разок глянула в спину Гимбе – и пошла к Магуру. Тот заметил издали, душой почувствовал, оглянулся, в глазах засветилась улыбка. Хлопнул по сосновому стволу рядом с собой:
– Садись. Гимба утром проснулся, пришел, заворчал, как дальний гром. Мой сон прогнал вмиг, хотя такой был красивый сон: словно Чара мы спасли и уже возвращались домой. Твой новый ранва деловит, да… Велел найти полезное и сделать вот что…
Магур раскрыл ладонь, показал плетеную цветную нитку с подвесками – деревянными бусинами, золотыми солнышками, каменными рыбками, а также парой рыжих перьев. Погладил одно, второе перышко:
– Чар в волосах носил. Искать его станем, как нить натянуть без памяти? Это память. Солнышка в моем внуке много, рыбку он запекал, тебя угощал. Перья ты ему подарила новые, белые, вместо этих, вот я и взял с них верхушки. Красивое ожерелье?
