Алёна Харитонова - Жнецы Страданий
Три года.
Она снова будет ждать. И жить. И надеяться, что однажды он возвратится и что она не перестанет быть ему нужна. А еще она будет бояться. Бояться, что надежды не оправдаются. Тоска стиснула сердце.
Крефф целителей уткнулась лбом в сенник и тихо заплакала.
Солнце было яркое. По всему видно – день выдастся погожий.
Они ехали молча. Клесх чуть впереди, следом за ним Лесана. Ее оружие было приторочено к седлу, в переметной суме на самом дне лежали немудреные вещи: одежда на смену, холстины, ложка, миска… Словом, то, что может пригодиться в пути. Собирая вчера заплечник, послушница даже удивилась тому, сколь малым теперь может обходиться. Только самое необходимое. А из своего покойчика, в котором жила без малого два года, и вовсе ничего не прихватила. Не было у нее ничего на память – ни бус, ни зеркальца.
Окинув прощальным взглядом комнатушку, Лесана вышла, ощущая, как туго натягивается нить, соединяющая ее сердце с каменной громадой Цитадели.
И сейчас, оставляя крепость за спиной, она ощущала почти что боль, потому что понимала – вот-вот эта нить, крепко привязавшая ее к каменному оплоту, порвется.
– Надолго мы уезжаем? – осмелилась она наконец-то спросить наставника.
– На три года, – ответил он, словно бы в этом не было ничего необычного.
– На ско-о-олько?
– Ты глухая, что ли?
– Нет… но… почему на три года? – Она тронула свою кобылку пятками и догнала креффа. – Почему?
– Меня изгнали из крепости на три года. Мы едем с тобой по отдаленным весям искать детей, в которых горит Дар.
Из всего этого она услышала только «изгнали».
– Изгнали? За что?!
– За тебя.
Девушка едва не свалилась из седла.
– Как – за меня?
Клесх хмыкнул и поинтересовался:
– А ты думала, что сделают с наставником, чья выученица показывает себя полной неумехой, ни на что не годной и бестолковой?
Она онемела на мгновение, а потом сдавленным голосом сказала:
– Но ведь ты сам приказал… Я же…
Мужчина обернулся:
– Да. И как твой крефф могу тебя только похвалить. Крайне непросто камлаться, Лесана. Я это понимаю. Ты молодец, справилась. Поэтому мы и уезжаем.
Постепенно до девушки начал доходить смысл его слов, и она неуверенно переспросила:
– Ты хотел, чтобы нас выгнали? Обоих? Вместе?
– Да. Я не очень люблю Цитадель. Да и Нэда тоже. Нет смысла сидеть здесь, я могу учить тебя где угодно.
– Но остальные…
– Остальных обучат Дарен, Осбра и прочие. Или ты хотела остаться?
– Нет!
Она выкрикнула это так поспешно, что крефф удивленно вскинул брови.
Дальше до самой темноты ехали молча.
Когда разбивали ночлег, Клесх сказал:
– Черти обережный круг.
И принялся складывать дрова для костра.
Лесана достала из-за пояса нож Фебра, сжала теплую уютную рукоять, почувствовала, как сердце при этом глухо стукнуло едва не у самого горла, но совладала с собой и пошла царапать землю, выговаривая слова заклинания.
Клесх внимательно наблюдал, и под его пронзительным взглядом девушке казалось, будто она все делает не так.
– Готово.
Он кивнул и вернулся к кострищу. Ничего не сказал, и то ладно. Значит, правильно.
Когда же укладывались спать, девушка узрела, что оружие крефф кладет рядом с собой, чтобы схватить мгновенно. И даже меч вынул из ножен. Поразмыслив, она сделала то же самое. Мечом она владела еще плохо, но пусть уж лежит поближе.
Правда, уснула выученица, едва голова коснулась подложенного под нее свертка с холстинами. А проснулась уже утром. От холода. Костер погас, и под теплое меховое одеяло задувал зябкий весенний сквознячок. Наставник еще дремал. И Лесана принялась разводить огонь.
Далеко от Цитадели
В тишине ночи шум деревьев казался недовольным голосом ветра, который нес над лесом один только клич: «Чужаки! Чужаки! Чужаки!»
Слада, Ива и ребятишки испуганно озирались. Дивен шел самым первым, двое мужчин держались позади, на тот случай, если кто-то вынырнет из чащи с недобрыми намерениями.
Но чаща отзывалась лишь шелестом ветвей. Никто не стремился преградить путь странникам. Холмы, поросшие лесом – крутые подъемы и спуски, – тянулись и тянулись.
Деревья росли все гуще. Стволы могучих сосен возносились высоко-высоко в звездное небо, на котором яркой дорожкой сияло Ожерелье Хранительницы. Густые заросли кустов, еще голых, безлистых, перешептывались о чем-то, и казалось, будто чаща глядит сотней глаз, говорит сотней языков.
– Дивен, не рады нам тут, – тихо сказала Слада. – Зря пришли.
– Не зря, – ответил он, продолжая упрямо идти туда, в черные кущи.
– А ну, стой! – Путь странникам преградили несколько вооруженных рогатинами и луками мужчин. – Кто такие?
– Я Дивен, из Помнящих, нареченный семнадцать лет назад. Со мной моя семья.
Мужчина окинул всех быстрым взглядом и покачал головой:
– Что ж так мало вас?
– Остальные сгибли.
Незнакомец горько вздохнул.
– Идемте. Да детей давайте.
И махнул рукой.
Его спутники тут же взяли едва плетущихся ребятишек на руки.
Пошли быстрее. Ива, настороженно озиравшаяся, мало-помалу успокоилась. Дети дремали, положив головы на плечи незнакомцам. Лес шумел.
Продирались через кусты, казалось, чуть не три оборота. Но то, видно, от усталости. Чаща отступила резко, и под ногами разверзся глубокий провал с глинистой кромкой и корявыми корнями деревьев, торчащими из земли.
– Там спускаемся, – скомандовал старший из провожатых и махнул рукой в сторону, где в зарослях прошлогодней травы свисало над провалом поваленное дерево.
Двинулись, куда указано, и, цепляясь за ветки, начали медленно спускаться по крутому скользкому склону.
Слада боязливо протянула руку Дивену и теснее прижала к себе малыша.
– Можно пройти Лебяжьими Переходами, – тем временем говорил один из незнакомцев, – но то долго. Здесь короче. Осторожнее, под ноги глядите, – предостерег он. – Дети совсем заморенные. Да и сами вы…
Он окинул странников сочувственным взглядом.
Дорогу по дну провала Слада и Ива запомнили плохо. Они петляли между камней, обходили деревья, спотыкались о торчащие из земли корни. Потом долго поднимались наверх, затем шли через узкий каменный мосток, соединяющий один провал с другим. Сладе казалось, будто Радош с каждым шагом становится все тяжелее, но она упрямо не отдавала ребенка мужу. Казалось, разлучи их сейчас, и точно упадет без сил. А пока на груди сладко сопит дитя, в усталом теле откуда-то находились силы двигаться, переставлять ноги.
Наконец их странствие завершилось. Через сухой малинник, выросший, казалось, на голых камнях, путники подошли к узкому зеву пещеры. Из провала повеяло прохладой.
Спускаясь по пологому склону вниз, Слада слушала, как шуршат под ногами мелкие камешки, и озиралась. Высокие своды и широкие ходы разбегались во все стороны.
Человек тут заблудится. Но обитатели этих мест не были людьми.
Под высочайшими мрачными сводами было спокойно и тихо. Сдевой услышал, как облегченно вздохнула Ива. Здесь и впрямь дышалось легче, без вечной боязни оказаться под ослепляющими, выжигающими глаза лучами солнца. Шли долго; казалось, что дорога уже никогда не кончится, но главный провожатый вдруг сказал:
– Вот и на месте.
Рагда восхищенно ахнул. Они вышли круто спускающимся вниз ходом в огромный каменный зал. Своды пещеры раскинулись так высоко, что захватывало дух.
Дивен же во все глаза смотрел на другое – на дома. Изб было так много, что здесь – под землей – пролегли настоящие улицы. Слада привалилась вдруг к плечу мужа и тихо заплакала. Их путь был окончен. Их не гнали. Скоро у них будет дом. Свой дом, в который никогда не войдут охотники.
– Идем к старшому, а вы – вон туда, в ту избу. Там все пришлые останавливаются, пока свое жилье не срубят.
Дивен кивнул и двинулся следом, удивленно оглядываясь.
Это поселение отличалось от людского. Избы тут не обносили заборами, даже ворот, и тех не было, как не было скотных дворов. Но где-то кудахтали куры. Курица – птица глупая, ей все одно, кто сыплет зерно – человек ли, нет ли, было б что поклевать. Это собаки, кошки да скотина чуяли Ходящих и бесились, курам же не до того, им бы все квохтать.
Тем временем Дивена провели по длинной улице к добротному крепкому дому с широким крыльцом. Двери здесь не запирались, поэтому провожатый лишь постучал и сразу вошел.
В доме пахло щами. Из глубины избы донеслось:
– Мирег, ты?
– Я! Вот, тут к нам чужин из-за Черты пришел.
Послышались шаги, и в горницу вышел мужчина лет пятидесяти, с седой бородой, но черными смоляными волосами. Он торопливо приглаживал густую шевелюру.
– Это ты, что ль, из-за Черты?
