Гай Орловский - Ее Высочество
Как я понял, самые фанатичные, пусть даже в меньшинстве, но они самые сплоченные и снова сейчас пытаются сплотиться уже не вокруг нового вожака, а пока вокруг самой идеи независимости. Сражение идет на всех этажах и даже перекинулось вниз во двор.
– Не вмешиваться, – велел я строго. – Мы ни при чем! Нельзя со своим уставом, это их личные суверенные проблемы, хотя, конечно, умело подосрали мы, но им о такой мелочи знать необязательно. У нас миссия, хотя я понимаю глерда Фицроя, что подождал бы конца, чтобы перебить оставшихся и обобрать до нитки… Это хорошо и правильно, война должна кормить сама себя, как сказал один мудрец в военной форме.
Фицрой вскрикнул оскорбленно:
– Как хорошо, что ее высочество не слышит твои инсвинуации! Как ты постоянно на меня клевещешь, как клевещешь!.. Как будто это не самое правильное дело: добить и ограбить!
– Быстрее, – поторопил я.
– На нас смотрят, – сказал Понсоменер с предостережением в голосе.
– Дадим бой, – пообещал я, – если пустятся за нами. Но принцессы с нами нет, всем видно, а им нужна только она. А мы, как ни печально, никому на свете не нужны…
– Переживу, – пообещал Фицрой. – Я знаю пару таких, кому я нужен.
– Покажи, – сказал я, – хочу на таких дур посмотреть…
Не скрываясь, это было бы подозрительно, мы вывели своих коней, оседлали, только тогда один спохватился, подбежал к нам.
– Почему уезжаете? Кто разрешил?
– Все бегут, – ответил я печально, – никто не жаждет умирать за идеалы погибших вождей… Вы уверены, что вашего еще не убили на втором этаже? Там так страшно кричали…
Он дернулся, оглянулся на двух помощников.
– Проверить второй этаж!
– Мудро, – похвалил я, и мы двинулись на рысях от замка в сторону дороги.
Принцесса так и сидит, как испуганная птичка под грудой веток, Фицрой отбросил их в сторону, принцесса даже сейчас не рискнула встать, поглядывая на меня опасливо, все-таки обещал удушить, но я милостиво кивнул, и она со счастливым всписком бросилась Фицрою на шею.
В сердце моем шелохнулась черная зависть, когда он снова посадил ее впереди себя, а она прижалась всем телом, счастливая и довольная, еще не знает, что прижиматься ко всем мужчинам нехорошо, неправильно, сейчас ею руководит всего лишь инстинкт начала пробуждения женственности…
Мы проехали всего несколько миль, когда Понсоменер впереди остановился и торопливо замахал рукой, подзывая всех как можно скорее.
На дороге между стенами леса справа и слева идет настоящее сражение, я не поверил глазам, но около сотни конных уламров сражаются с крупным отрядом из Нижних Долин и, как мне показалось, уламры постепенно побеждают.
– Мастер, – сказал я быстро, – одолжите на минутку посох…
Рундельштотт тут же сунул его мне прямо в руку. Я соскочил на землю, оперся спиной о ствол дерева для устойчивости и, положив посох на плечо, тщательно прицелился.
– Давай, – сказал Рундельштотт яростно, – уничтожь этих… мерзавцев!
Понсоменер смотрел на меня так, словно только что проснулся. Я уловил момент захвата цели, нажал на выдвинувшуюся скобу.
В плечо легонько толкнуло, а ракета вылетела с дымным следом и пошла, набирая скорость с каждой долей секунды.
На поле боя никто не заметил, а мы смотрели, как дымный след оборвался в груди командующего отрядом уламров. На его месте вспыхнуло расширяющееся кровавое облачко, а вместе с ним разнесло на более крупные куски около десятка то ли младших командиров, то ли телохранителей.
– Есть! – сказал я. – Мастер, там еще заряд… Последний, но разве мы не на родной земле?
Среди уламров наступило замешательство, а воодушевившиеся нижедолинцы перестали отступать, качнулись и пока что неуверенно, но попробовали перейти в контратаку.
Вторая ракета ударила уламрам в тыл. Вверх взлетели окровавленные клочья, а взрывная волна бросила на землю десятки воинов.
Началась паника, многие бросились бежать, кто-то вообще ронял оружие и скидывал тяжелый шлем, а нижнедолинцы с победными криками пустились в погоню.
Фицрой вздымал меч и воинственно орал, а принцесса трусливо прижималась к его груди, ища защиту от дикого крика у существа, которое как раз и орет так страшно.
В контратаку повел рослый всадник на горячем красном коне, доспехи кожаные, но в какой-то миг из-под шлема выбились черные как смоль длинные волосы, что показались мне черным пламенем, и я закричал:
– Гекара!
Она оглянулась, некоторое время мчалась со своими воинами, отдавая им приказы, потом повернула коня ко мне, молодая и широкоплечая, а я с удовольствием смотрел ей в лицо, полное энергии и силы.
– Снова ты? – спросил я. – На этот раз это мы тебя спасаем от разгрома.
Она ответила зло:
– Какого разгрома? Мы всего лишь перегруппировывались!
– Ну да, – согласился я миролюбиво. – Я так и подумал.
Она окрысилась:
– И нечего тебе тут! Подумаешь, колдовскими штучками ударил! Да еще в спину!.. Нечем хвалиться.
– А я и не хвалюсь, – ответил я еще миролюбивее. – Ладно, собирайте тут трофеи, а мы поехали.
Она сказала резко:
– Трофеи соберут без нас. Мы же не на прогулку вышли, Орландия выслала нас навстречу!
– Как это? – спросил я. – Она знала, по какой дороге будем возвращаться?
Она помотала головой.
– Нет, потому послала восемь отрядов по восьми дорогам. Я выбрала эту.
– Почему?
Она пожала плечами.
– Это был самый глупый вариант, а так как командуешь ты, то явно поедете по ней.
– Значит, – сказал я, – и ты малость прибабахнутая. Иначе бы выбрала дорогу получше.
– И ошиблась бы? – спросила она презрительно. – Нет уж.
– Вообще-то, – сказал я, – прибабахнутые выигрывают там, где нормальные терпят поражение… Эй, Фигельмигль… тьфу, Фицрой! Курс на Санпринг! Уже по прямой и без всяких прыжков в сторону.
Она спросила с недоумением:
– Что за Фигельмигль?
– Фицрой, – объяснил я. – Выяснилось, что это его тайное родовое имя. Он принадлежит к древнейшему роду, у которого все права на престол в его королевстве, и вот чтобы его обезопасить, главы кланов назвали его Фицроем и на время выперли из страны.
Она округлила глаза, повернулась в сторону Фицроя, а он, с прижавшейся к его груди принцессой и не подозревая о моем коварстве, послал коня вслед за Понсоменером.
– Вот уж не подумала бы…
– Хорошо скрывается, – согласился я. – Я вообще-то подозревал, что он – принц в изгнании, а он, оказывается, принц на сохранении!
Картер вздрогнул, когда я влетел во двор на взмыленном коне, бросился навстречу.
– Глерд…
Я сказал резко:
– Быстро к королеве!
Он впервые не поправил, что не к королеве, а к ее величеству, почти побежал к главному дворцу, а по взмаху его руки сразу несколько гвардейцев ринулись справа и слева, не позволяя никому приблизиться.
В коридоре на третьем этаже навстречу метнулся один из старших слуг.
– Ее величество проводит совещание!
Картер бросил властно:
– Знаю.
Гвардейцы у двери королевского кабинета подтянулись при виде Картера, а он прошагал быстро и напористо. Слуга не успел, заколебавшись, распахнуть перед ним створки, Картер толкнул сам, вошел, весь в сверкающих доспехах, а я вдвинулся за ним.
Королева сидит в тронном кресле, устало откинувшись на спинку, рядом с нею Мяффнер, а за столом Брандштеттер, Иршир, Джуэл, Кливард, Финнеган… Все оглянулись с неудовольствием, только на лице королевы промелькнула целая гамма чувств, начиная от страха и заканчивая отчаянной надеждой на чудо.
Картер поклонился еще от порога, но не успел рот открыть, как королева поднялась так, словно ее подбросили, сказала задыхающимся голосом:
– Спасибо, глерды! Все свободны.
Члены Тайного Совета, не пикнув, торопливо поднялись и двинулись к двери. Мяффнер придержал меня, я уж было нацелился выскочить первым, а когда мы перед дверью остались с ним вдвоем, за спиной прозвучал холодный голос:
– Спасибо, глерд Мяффнер. Вы, как всегда, все понимаете… Глерд Юджин, останьтесь!
Мяффнер молча вышел в коридор, слуга закрыл за ним двери. Она повернулась ко мне бледная и строгая, но во взгляде я уловил тщательно упрятанный страх.
– Глерд…
– Ваше величество, – ответил я с поклоном. – Народу известно, что ваша тетушка померла?
– Да, – ответила она. – Что с… Адрианной?
– Хорошие новости, ваше величество, – ответил я. – Она сейчас в замке вашей тетушки, скорбит. По тетушке. Продолжает скорбеть… так как никакого похищения не было, а она оставалась там так долго, потому что… ну, привязана к тетушке. Но сегодня ее лучше забрать во дворец, хватит там скорбеть неделю… или две? Я уже потерял счет дням.
Она слушала в напряжении, наконец продралась сквозь вязь моих бессвязно-изящных слов, выдохнула с жаром:
