Анна Мистунина - Искупление
На один короткий миг встретились их глаза. Эриан кивнул, Кар склонился в поклоне. Потом император отвернулся и заговорил с кем-то другим. Кар отступил назад. У него, прошедшего тьму, смерть и предательство, тряслись руки.
Только поздним вечером остались они вдвоем, в мирной тишине императорского кабинета. Кар вошел без предупреждения, отстранив раскрывшего было рот слугу. Запер двери. Эриан, отвернувшись, стоял у окна. Одинокая свеча на столе выхватывала из полутьмы его силуэт – напряженные плечи, рассыпавшиеся по кружевному воротнику локоны.
– Эри, – прошептал Кар, опускаясь на колени.
Эриан обернулся.
– Не нужно этого, встань. Прошу, Кар.
– Прости меня.
– Встань, – повторил император. – Сядь куда-нибудь и слушай.
Под его прямым взглядом Кару пришлось подчиниться. Он не глядя выдвинул стул, сел. Эриан остался на месте.
– Мы не сможем быть, как раньше, – сказал он. – Ты понимаешь это, Кар?
Кар промолчал, но император и не ждал ответа.
– Ты теперь правитель колдунов, – продолжил он. – Я поклялся моей любимой, что сохраню им жизнь и свободу. Я сдержу клятву, это все, чем я могу почтить ее память.
Сразу по возвращении я отправил гонцов на север, сейчас жрецы покидают Долину колдунов. Возвращайтесь туда. Долина получает статус независимой области Империи; ты – мой вассал и единственный представитель моей власти там. Колдуны приравнены в правах к остальным моим подданным и могут селиться, где пожелают. Но занятия колдовством в Империи караются смертью. У себя же в Долине можете колдовать, сколько угодно, жрецов там не будет. Вассальные повинности мы обсудим с тобой позже.
– Ты… отсылаешь меня, Эри? – спросил Кар, когда император замолчал.
Эриан резко отбросил волосы со лба. Руки у него тоже дрожали.
– Ты все еще мой наследник, Кар, пока будущая императрица не родит мне сына. Твои обязанности остаются за тобой. Тебе придется бывать здесь, и, разумеется, ты должен участвовать в свадебной церемонии как мой брат. Но я буду признателен, если ты не станешь появляться здесь слишком часто. Ты понимаешь меня?
– Да, повелитель.
– В таком случае не о чем больше говорить. Ступай.
Все внутри императора кричало «Уходи». Кар встал, повинуясь не словам, а этому неслышному крику. Вопрос настиг его в дверях, тихий, измученный, как будто Эриан обессилел в споре с самим собой:
– Кар?
– Да, государь?
– Если я позову… когда-нибудь. Ты придешь?
– Да.
– Оставишь все, своих колдунов… Все?
– По первому твоему слову.
– Хорошо, – прошептал император. – Иди.
Мягкие сапоги из кожи дракона ступали почти неслышно. Только иногда мелкий камушек или выпавший из чьей-нибудь подковы гвоздь попадались под ноги, чтобы выкатиться и звякнуть на брусчатке, на крохотный миг оживив ночное безмолвие. Потом опять смыкалась тишина. Кар не знал, куда идет. Спящие фасады домов провожали его слепыми глазницами окон, узкие провалы переулков зияли дырами в никуда. Неровные полосы лунного света расчерчивали мостовую искаженными, безумными тенями. Редко, словно из другого мира, долетали звуки: чья-то сонная ругань из-за плотно закрытых ставен, хриплые крики ночных пьяниц из бессонных трактиров, далекий стук подков. Одни раз, минуя переулок, Кар услышал возню, тонкий вскрик и звук входящего в плоть клинка. Магические чувства обожгла чужая боль и липкая радость насилия. Кар даже не повернул головы. Один раз мимо шагом проехали всадники, однажды повстречался ночной гуляка – он шел, вихляя от одной стороны улицы к другой и во весь голос распевал песню о некой красотке, так и не дождавшейся возвращения любимого с войны. Кар слушал его, не слыша. Дома и люди казались ему призраками, порождением больного разума. Настоящей была лишь темнота. В ней звучали голоса мертвых. Они замолчали навсегда – наверное, поэтому ничто не могло их заглушить. Они обвиняли, спорили. Звали. Кар напрягал слух, надеясь различить между ними Кати, но ее не было.
«Тьма, как и свет, всегда рядом, – сказал Дингхор. – Люди каждый день выбирают между ними, и никакого проклятия в том нет. Проклятие – сделать неверный выбор. Тьма не завладеет тобою без твоего желания, мальчик».
«Я сделал неверный выбор, – ответил ему Кар. – Я познал тьму и проклятие, я прошел их насквозь. Но я победил их, Дингхор. Почему же мне нет покоя?»
«Мы верили тебе, – сказал Гарион. – Разве ты не проклят?»
«Я хотел бы все вернуть, Гарион. Но не могу».
«Ты удивительный», – сказала Зита.
«Спасибо, милая. Ты тоже».
«Выполни волю своего отца, дикареныш, открой нам дорогу в нашу землю!»
«Прости меня, Оун. Прости».
«Я сделал из тебя мага, – сказал отец. – Знай, ты будешь чужим везде, и в конце концов все равно погубишь их. Так я предрек, зачиная тебя им на беду, и так будет».
«Ты ошибся, отец, – ответил Кар. – Я погубил тебя, не их. Ты мертв, мертв навсегда. Ты ошибся!»
«Не думай, что вечно будешь уходить от расплаты, Карий, – сказал Налмак. – Ты крадешь чужих невест, ты предаешь, колдуешь и убиваешь, и тебе все сходит с рук. Но однажды ты ответишь за все».
Смех Кара безумно прозвучал в темноте:
– О нет, мой премудрый враг! Ты был прав во всем, я ворую чужих невест, предаю и убиваю, но расплаты мне не видать. Здесь ты ошибся. Вместо смерти, которую заслужил, я получил Долину и кресло Сильнейшего. Покойся с миром, Налмак, я рад, что ты этого не увидишь!
Улица закончилась внезапно. Оглядевшись, Кар понял, что вышел к набережной. Крупная брусчатка доходила до самой воды. Река, в действительности широкая, в темноте выглядела бескрайней, она блестела и дышала зовущей прохладой. В шуме воды, вечно и неизменно оттенявшем людскую суету, чудился покой.
Левее начинались ступени моста, перекинувшегося через реку изящной аркой, что поднималась выше самых высоких башен; центральная часть ее с берега казалась парящей в небесах. Кар знал, что неправдоподобную при такой высоте прочность сооружению обеспечивала магия, древняя, но по-прежнему действенная. Этот мост по праву считался одним из прекраснейших творений колдунов и самой красивой, после дворца и храма, достопримечательностью столицы.
Не думая, что делает, Кар начал подниматься на мост. Резные перила, ограждавшие лестницу с двух сторон, казались легкими, будто кружево. Через каждые десять ступеней от них поднимались, переплетаясь над головой идущего, украшенные листьями каменные побеги. Идти пришлось долго. Оказавшись наконец на самом верху, Кар остановился, посмотрел через перила вниз, где подрагивали водные двойники луны и звезд. Их обманчивый свет не заслонял черной глубины, скорее, подчеркивал ее. Там, под мостом, ждала бездна. Сюда нередко приходили сводить счеты с жизнью. Где они просыпались, шагнув с перил навстречу глубине? Что там, по ту сторону? Если правы жрецы… Но нет. Если жрецы правы, там не будет Кати.
– Кати!!!
Кар не решался, не тратил время на раздумья. Эхо его отчаянного крика еще перекатывалось в ночном воздухе, когда он вспрыгнул на перила и на следующем ударе сердца шагнул вниз.
Воздух ахнул в ушах, звезды ринулись навстречу. В тот же миг твердые когти подхватили Кара, безжалостно вонзились в плечи, разрывая плоть. Вынесли его на берег и швырнули на брусчатку.
Кар поднялся. Одежда на его плечах была разорвана в клочья. По спине текла кровь. Грифон возвышался между ним и рекой – спина выгнута, шерсть и перья дыбом, в глазах бешеное сверкание искр. Молчал.
– Ветер, – сказал Кар. – Ветер, я не хотел. Не знаю, о чем я думал… Кажется, вообще не думал. Прости, Ветер.
Грифон не ответил.
– Ветер, прошу тебя! Брось, ничего бы не случилось. Ты же видишь – во мне все еще слишком много Силы. Я мог бы сутки пролежать на дне и остаться жив!
Не получив ответа во второй раз, Кар шагнул вперед, уткнулся лицом в золотистую шерсть и разрыдался.
«Ты – мой, – прошептал тогда в его мыслях Ветер. – Я не хочу, чтобы ты умирал».
Кар медленно опустился на камни. Ветер – тоже, баюкая его, как ребенка. Ни одной живой души не было поблизости, и мертвые не стали тревожить их, только луна сочувственно глядела сверху. Обычная, человеческая луна. Свет ее был теплым, без призрачного налета. Ночь тихо отсчитывала мгновения, не мешая Кару приходить в себя.
«Прости меня, Ветер. Я помню, в тот раз, когда я умер, ты тоже хотел умереть. Я ни за что не допущу этого снова, клянусь!»
«Теперь бы я не умер».
– Да? – от неожиданности Кар снова заговорил вслух. – Но… Это хорошо, Ветер, я рад. То есть…
«Мне нельзя».
– Нельзя?
Грифон молчал, только в глубине его мыслей что-то светилась. Гордость? Удовольствие?
– Ветер, я ничего не понимаю!
Но Ветер определенно решил дать ему догадаться самому. И Кар наконец понял:
– Вот оно что! Значит… вот чем ты был занят, да? Ветер!
