Анна Мистунина - Искупление
– Да, ваше высочество.
– Наука?
– Нет, ваше высочество. Война.
– Вот как?
– Да! – вызывающе, с надрывом.
Кар лишь покачал головой. Зубастые мальчишки начали уже его утомлять.
– Хорошо, поздравляю. Скажи мне, Бетаран, где Тагрия?
И будущий воин храма Бетаран вмиг позабыл, что жрецу пристало хранить невозмутимость. О том, что говорит с принцем – тоже.
– Моя сестра, – процедил он тихо и с яростью, – вернулась домой, к своему мужу. Если еще раз тронешь ее, колдун, я…
– Вместо посвящения в жрецы отправишься в тюрьму за оскорбление моей особы, – закончил вместо него Кар.
Бетаран со стуком захлопнул рот.
– Так-то лучше, – согласился Кар. – Можешь идти.
Тот отступил, пятясь, как будто страшился повернуться спиной. Кар не стал допытываться, чем заслужил откровенную ненависть им же воскрешенного парня. Пошел обратно. Голубиные стаи прогуливались вдоль каменных плит. Непуганые, они хлопали крыльями, перелетая с места на место, собирали в пыли невидимые крошки и казались подлинными хозяевами священного места, что никогда не будет уже называться Храмом Силы. Двор узорчатым венцом оплетала высокая ограда – для красоты, не для защиты. Кованое кружево радовало глаз изящностью плетения; повторявшийся узор из листьев и виноградных гроздьев казался живее настоящей лозы. На створках ворот, не закрывавшихся никогда, переговаривались голуби.
Центральная площадь по вечернему времени была пуста, лишь вдалеке сворачивали палатки последние торговцы, да маячила яркими нарядами группа дворян, обступивших кого-то, невидимого за их спинами. Судя по накалу дрожащих в воздухе чувств, там намечался поединок. Кар миновал тех и других, совершенно не представляя, куда идет и что намерен делать, когда услышал:
– Ваше высочество! Принц!
Подняв голову, увидел Атуана. Тот приближался почти бегом. Остановился рядом, запыхавшийся, взволнованный.
– Принц, я искал тебя. Увидел Ветра, думал, ты во дворце, а ты…
Кар молчал. На лице жреца отразилось отчаяние.
– Принц, я знаю, что ты сказал Некриту, что, если увидишь его еще, сделаешь с ним то же самое. Тебе и меня, наверно, хочется убить? Ну… ладно, я согласен, слышишь? Убивай. Только прости!
Голубиная стая с шумом опустилась рядом. Поединщики договорились о времени и месте. Свидетели начали расходиться.
– Знаешь, – сказал Кар, – не хочу возвращаться во дворец. Посидим где-нибудь?
Атуан быстро выдохнул:
– Давай.
Трактир «Дубовый лист», располагавшийся всего в десяти минутах пешего ходу от площади и частенько служивший местом отдыха знатных особ, считался заведением весьма благопристойным. Кар и прежде бывал здесь, Атуан, вероятно, тоже. Опрятного вида человек – лишь накрахмаленный фартук выдавал в нем трактирщика – встретил их у двери. Через набитый общий зал провел в боковую комнату, почти пустую, лишь два сдвинутых у стены стола были заняты компанией веселых рыцарей. Они разразились было приветственными возгласами, на которые Кар и Атуан лишь коротко кивнули. Выбрали стол у самого очага, поодаль от шумного веселья. То пошло своим чередом. Вскоре пирующие уже забыли о присутствии высоких особ, высокие же особы и не стремились о себе напоминать.
На столе возвышался кувшин доброго вина, но в кубках оно почти не убывало. Ни фаршированный фазан с гарниром из бобов, ни кабаний окорок, ни раки, цветом напоминавшие жреческие сутаны, не вызывали сегодня аппетита. Трактирщик наведывался время от времени узнать, не нужно ли чего почтенным гостям и удалялся с разочарованным вздохом. Кар и Атуан не обращали на него внимания.
– Ее положили в императорской усыпальнице, – говорил Атуан. – Церемония получилась странная. Нет обрядов для похорон колдунов – что читать? Проклятия? Император выразился совершенно ясно: похороны царственной особы. Высшие ступени все на востоке, решать некому. В конце концов мы похоронили ее, как императрицу. Его величество провел в усыпальнице всю ночь. А через день… не знаю уж, кто надоумил Люция притащить во дворец свою дочку. Расчет оказался верным. Император принял их милостиво, потом велел выйти всем и добрый час о чем-то с ней говорил. А затем приказал всем вернуться и объявил о помолвке. Лица у молодых были такими, что мы не знали, поздравлять или соболезновать.
– Люций – храбрый воин и преданный слуга, – сказал Кар. – Вряд ли он сам до этого додумался, тут нужен придворный ум. Мать девушки, если я верно помню, из незнатной семьи, да и сам Люций дворянин всего в третьем поколении, вспомни, та история с мятежом. Так что условие близости к народу, можно сказать, соблюдено. Знаешь, это поспешное, разумеется, решение. Но если бы Эриан долго размышлял, все равно не придумал бы ничего лучше.
– Ты так думаешь, после всего?
– Да. Он император, а не просто мужчина. Стране нужен наследник… И, клянусь Силой, мне уже надоело это звание! Пусть женится и плодит детей. Я полностью одобряю.
Атуан вздохнул и продолжил рассказ:
– Его величество больше не нуждается в моих услугах. Поскольку война закончена, я могу вернуться к своим обязанностям жреца. Он даже поблагодарил меня за службу! Слышал бы ты это, принц.
– Я представляю.
– Он считает, я его предал. И он прав. Но что мне оставалось, скажи?!
– У тебя не было выбора, как и у меня. Но в отношении к императору – да, мы оба его предали. И неважно, что иначе погибла бы Империя, это ничего не меняет. Что ты намерен теперь делать?
Атуан скривился:
– Вернется его новоявленная святость, определит меня куда-нибудь подальше. Стану опять деревенским священником. Надеюсь, ты будешь меня навещать иногда, принц.
– Обязательно – если буду жив.
– Еще и это. Да, тебя он винит больше, чем меня.
– Еще бы. Я и впрямь виноват куда больше твоего, Атуан.
– Почему? Ты даже не знал, до последнего…
– Потому это я должен был умереть, – сказал Кар. – Я, не она. Должен был настоять, переубедить ее. Не смог, хоть и очень старался. И Эриан это, конечно же, понимает.
– Думаешь, он хотел бы твоей смерти?
– Думаю, мою смерть он пережил бы легче.
– Не знаю, – покачал головой Атуан. – Всем известно, как он тебя любит.
– Хотел бы я в это верить, – пробормотал Кар, поворачивая кубок. Поверхность вина дрожала в нем, темная, словно кровь. – Хотел бы я знать…
– Принц… Карий! Не сомневайся. Не может быть, чтобы… Вы с ним как одно целое, всегда были! Разве можно такое разрушить?
– Раньше я сказал бы – нет.
– Скажи и сейчас. Может, не сразу, но он простит. Должен простить!
– Надеюсь, – прошептал Кар. Горло сдавило. – Кати сказала то же самое.
Оба вздрогнули, когда от дальних столов долетел взрыв смеха.
– Какие у тебя планы? – спросил Атуан.
– Предстать перед его лицо.
– А еще?
– Это все.
– Можно подумать, ты идешь на казнь!
– Именно так я и чувствую.
– Ну нет же! – Атуан отодвинул свой кубок, так что расплескал вино, наклонился вперед. – Что ты себе надумал там, среди трупов, принц?! Никто не говорит о казнях! Империя готовится к свадьбе! Его величество горюет, гневается, сходит с ума… Но при чем тут казнь?
– Не знаю, Атуан.
Жрец еще несколько мгновений пылающим взором смотрел через стол, затем откинулся на спинку скамьи. Сложил на груди руки.
– Я заметил, – изрек он светским тоном, – что ваше высочество почти не притронулись к вину. Осмелюсь признаться, это говорит мне о многом.
– Вот как? О чем же?
– К примеру – что вы, принц, чувствуете себя магом, а не, используя ваше собственное выражение, пьяным дикарем. И что-то мне подсказывает – не просто магом. Правителем магов. Сильнейшим, если я правильно помню титул?
– Ты правильно помнишь.
Атуан молчал, глядя с ожиданием, и Кар наконец не выдержал. Фыркнул и принялся отрезать остывший окорок.
– Устыдился? – спросил жрец.
– Возможно.
– Тогда я, будучи дикарем, выпью, с позволения вашего высочества. За ваше возвращение к жизни.
И Атуан с торжественным видом осушил свой кубок.
Кар усмехнулся, чувствуя, как чернота внутри дает трещину:
– Не знаю, что бы я без тебя делал, Атуан.
– Пропал бы совершенно, – сказал тот с уверенностью.
Но старания Атуана мало помогли Кару при встрече с императором. Эриан вернулся в царственном великолепии, об руку с юной невестой, и хор приветственных голосов вознес их на вовсе недосягаемые вершины славы. Высокий и статный, в осенних цветах пурпура и золота, император был воплощением мужской силы, красоты и счастья – таким желают видеть правителя верные подданные. Блеск драгоценностей в одеждах и венцах слепил глаза, сияние множества свечей было ярче дневного света, а невеста, раскрасневшаяся от комплиментов, без сомнения, прекраснее всех девиц великой Империи. Тем страшнее был мрак в глазах жениха. Мрак, заметный, впрочем, одному Кару. Остальным светила императорская улыбка, звучал смех, а взгляды, украдкой посылаемые спутнице, являли свидетельство неподдельной любви. Искусством притворства Эриан владел в совершенстве еще с юности.
