Ксения Медведевич - Ястреб халифа
– Твой отец приказал убить его.
– Это правда, что его убили прямо в михрабе, где он искал убежища?
– Да, – Текеш наклонила голову. – И меня печалит, что ты не спрашиваешь о главном – была ли за ним вина?
– Прости, мама, – Аммар сел на первую из четырех ступеней, ведущих к арке входа, и обхватил руками голову.
Сероватая ткань савана мокла на камнях у его ног.
– Так была?..
– Нет, – покачала головой женщина. – Твой отец поверил напраслине. Старый Муса, хоть и приходился ему старшим братом, был смирным и безобидным человеком. Он никогда не искал власти. Обоих сыновей Мусы твой отец приказал казнить тоже по ложному навету – они вовсе не желали завладеть Хорасаном и отделиться.
Аммар встряхнулся и поднялся на ноги.
– Я хочу помолиться за тебя. Пойдем, – и Текеш протянула ему руку, кивая на распахнутые двери масджид.
Аммар кивнул, сделал шаг назад и… поскользнулся.
С маху сев задом на холодный камень, Аммар зашипел от боли в копчике и в ладони. В руку ему впились какие-то острые борозды – глянув вниз, он обнаружил, что припечатал ладонью резьбу на плите пола перед лестницей.
Ошалело таращась на собственные пальцы, распластанные среди каменных завитков вязи, Аммар понял, что его задница расположилась прямо посередине Печати Али – причем второй по счету!
А первая – осталась позади! Перед входом в каменный коридор! На верхней ступеньке, на каменной Сестре, где они сидели с матерью! Матерью?! Призраком! Наведенным нерегилем мороком! Призрачная женщина заманила его! Заставила отступить за первую Печать!
Поднять глаза и посмотреть, что сталось с коварным привидением, Аммар не решился. Истошный крик петуха застал его уже на ступенях масджид.
Крича: «Да будет благословенно имя Всевышнего и его посланца!» – халиф рванулся к дверям и захлопнул их за собой, повторяя Девяносто Девять имен. Впрочем, он едва ли дошел до второго десятка – съехав спиной по холодным створкам, Аммар ибн Амир сел на пол и потерял сознание.
Ночь вторая
– …Амма-ар! – Голос самийа истекал ядом и насмешкой. – Ну же, неужели ты так и не выйдешь к нам?
Кто такие «мы», Аммар не хотел даже представлять. Судя по звукам, за дверями клубилось иблис знает что. Впрочем, нерегиль прав. Нужно выйти наружу.
Голос самийа хлестнул зло и жестко:
– Выходи, смертный наглец!
Аммар толкнул двери и шагнул за порог.
Гадина стояла у нижней ступени, прямо перед Печатью Благословенного. Впрочем, на следующий шаг у твари не было ни сил, ни прав. За второй охранный знак Аммар – слава Всевышнему! – вчерашний призрак не пропустил.
Задрав бледную морду, нерегиль смотрел на халифа снизу вверх. Широко распахнутые глаза не отражали ничего, лицо тонуло в мерзкой переливающейся дымке, похожей на болотный огонь в тумане.
За спиной самийа собралось все, что могло собраться. На стенах висели, уцепившись когтистыми лапами, диковинные твари с заглавных букв в книгах из собрания Яхьи. В самом проходе скакали одноногие рогатые уродцы, за ними носились маленькие всадники в белых чалмах. Ну конечно, миниатюры из Нишапура, правоверный сражается с порождениями иблиса за любовь Всевышнего. Под копытцами лошадок ползали, посверкивая в лунном свете чешуёй, сколопендры и ядовитые змеи. Две рыбы на тонких ножках играли в чехарду прямо у лестницы. С каких страниц соскочили эти порождения больного разума, Аммар не помнил.
– Аммар, у твоего отца было две жены, не считая рабынь, которыми он занимался между шербетом и докладом вазира. А ты – единственный сын? Поверить не могу, – и нерегиль погрозился длинным белым пальцем.
Руки у него тоже светились – противным кладбищенским светом гнилушки.
– Где твои братья? – вкрадчиво осведомился самийа.
– Ты не откроешь мне ничего нового, – мрачно ответил Аммар, хорошо усвоивший уроки прошлой ночи. – Мои двоюродные братья были казнены по ложному навету.
– Любовь отца к сыну может принимать самые причудливые формы, – исчадие ада расплылось в улыбке. – Старика Амира не устраивала даже не воплощенная в намерения мысль об угрозе с их стороны. Ты ведь присутствовал в собрании, когда твоему дяде Мусе принесли голову его сына?
Аммар присутствовал. Старик вышел из задних рядов, приблизился к трону, отдал церемониальный поклон и попросил дозволения забрать с блюда голову сына. После милостивого кивка халифа он положил голову на край плаща и несколько раз обернул ее тканью. Рубашка сползла с одного плеча, обнажив дряблую морщинистую кожу. Из сострадания один из царедворцев сказал: «О несчастный! Позволь мне помочь тебе!» И накинул на плечи старика свой плащ. Милосердие дорого обошлось тому человеку – его и второго сына Мусы казнили вместе, на одном помосте.
– А где твои младшие единокровные братья? – Самийа ядовито улыбнулся.
– Они умерли естественной смертью, – вскинулся Аммар.
– Да ну, – между бледных губ, казалось, вот-вот покажется раздвоенный змеиный язык.
И нерегиль пошевелил пальцами поднятой руки.
Из них засочилась белесая дымка. В этом тумане халиф аш-Шарийа увидел горный склон, на склоне замок, под стенами речку с перекатами камней. На стене замка что-то блеснуло. Приглядевшись, Аммар заметил двух прогуливающихся вдоль зубцов малышей в нарядной одежде голубого шелка. За ними вереницей поспешали няньки в расшитых золотом платках. Дети держались за руки, женщины смеялись, перекидываясь апельсинами и орехами. Вдруг у одной из башен процессия остановилась – между зубцов показались мужчины: видимо, поднялись по лестнице с внутренней стороны стены. Женщины смешались и принялись оглядываться – за их спинами тоже замелькали шлемы и острия копий.
Несчастных хватали и сбрасывали вниз, на камни обрыва и в реку. Кто-то упал во внутренний двор. Малышей взяли за руки и за ноги и перекинули через каменный парапет. Тело одного из них долго билось между камнями внизу, застряв на перекате, – наконец голубой кафтанчик смыло вниз по течению. На обрыве ветер трепал обрывок золотистого шелка. Еще через некоторое время в ущелье со стены полетели тела тех, кто упал во двор, – кто-то еще был жив и дергался. Им заматывали головы окровавленными платками и сбрасывали вниз.
А потом река снова потекла серебристо-зеленым. Даже шелковый лоскут унесло ветром и утопило между порогами. Стена замка оставалась безлюдной. Где-то в пустом небе кричал ястреб.
– Мне сказали, что они утонули, – хрипло выдавил Аммар.
– Вместе с няньками и мамками? – ласково поинтересовался нерегиль. – Ах, прости… про рабынь ты спросить забыл… или не захотел вспомнить, а, Аммар?!
Последние слова самийа выкрикнул. Аммар отшатнулся, закрывая лицо руками, – и отступил.
Нерегиль шагнул через Печать.
– Признайся, наследный принц, ты ведь обрадовался, а?
Аммар замотал головой.
– Ты обрадовался! – рявкнул самийа. – Ты обрадовался, потому что подслушал разговор братьев матери – а они сговаривались убить малышей.
– Я ничего не слышал! – выкрикнул Аммар.
И отступил еще на шаг. Самийа поднялся вверх на ступень.
– Лжешь! – хлестнуло в ответ. – Лжешь! Не смей мне лгать! Ты слышал достаточно, чтобы подозревать и сказать об этом отцу. Но ты промолчал. Ты побоялся, что отец откроет следствие и прикажет казнить тебя вместе с дядюшками – потому что Амир любил своих младших. «Мои последыши, мое утешение в старости» – так он говорил? Сначала утешение, а потом, глядишь, и наследники, правда? А ты так боялся, так боялся оказаться лишним, верно я говорю?
Аммар пошатнулся и качнулся назад. Нерегиль шагнул вверх.
– И тебе полегчало на душе, когда сказали, что мальчики сбежали от прислужниц на речку и утонули. Ах да, я вспомнил вместо тебя: негодных рабынь побили камнями – как удобно, правда? А еще удобнее то, что матери обоих мальчиков удавились в тот же вечер, как получили известие об их смерти. И ты – ничего – не спросил.
Халиф аш-Шарийа кивнул и отступил. Самийа сделал еще один шаг вверх.
– Хотите избавиться от напастей с моей помощью? Не выйдет! Нет ничего омерзительнее в глазах Единого, чем лицемерие и фальшивая праведность. Сколько раз вы молитесь на дню? И сколько раз убиваете? Единый покарает тебя и весь твой род за преступления, которые вы совершаете, прикрываясь Именем!
Аммар пошатнулся и ухватился рукой за холодную бронзу дверной петли. Самийа поднялся на последнюю ступень и встал с ним лицом к лицу.
– На вас идет страшная напасть из степей, и никто и ничто вам не поможет! Вас смоет! Ибо вы – лицемеры!
Ледяные, ненавидящие глаза.
Аммар прошептал: «Я виноват, горе мне».
Над ним каркнула ворона, и на щеку шлепнулось что-то холодное и влажное, словно здоровенная сопля. «Тьфу ты, пропасть», – сказал себе Аммар и мазнул по гадости рукавом.
Во дворе покинутого дома Яхьи пронзительно заорал петух. Хлопанье крыльев и суетливое квохтанье эхом заметалось между стенами. Аммар опустил взгляд и увидел у себя под ногами разделенный на три части каменный резной круг.
