Ксения Медведевич - Кладезь бездны
– Пусти!
Не пустил, но зеркало уже закрылось, снова приняв обманчиво-безобидный полированный вид.
Стоявший перед Марвазом самийа вдруг заглянул каиду за спину и резко крикнул – по-ханьски.
Быстро обернувшись, ашшарит застыл перед лезвием меча-цзяня, направленного прямо в грудину. Зеленая кисточка на темляке тихонько качалась в воздухе. Лицо державшего меч молодого монаха оставалось совершенно бесстрастным.
Сумеречник гаркнул снова. Ханец медленно опустил отливающий странной зеленью клинок. Каид расслабил локоть с занесенной джамбией. Остальные ханьцы держали руки на виду и ничего такого особенного не предпринимали.
Маленький сумеречник наконец-то отцепился от Марваза и кинулся отряхивать своего спутника. Оба самийа одеты были совершенно как люди: желтая тряпка от груди до пят – вот и все платье. Впрочем, главному еще полагалось длинное ожерелье из красных бусин.
А потом вылезшие из зеркала сумеречники обратились к Марвазу.
Главный, мелко переступая, подошел ближе и оказался каиду аккурат по подбородок. Задрав личико, самийа вдруг сложил ладошки, поднял руки над головой и завалился на пол в земном поклоне, потешно припадая при этом на один бок. Спутник его проделал то же самое. Ханьские монахи бухнулись на колени.
Марваз почесал голову под куфией и сказал:
– Ээээ… я… ээээ…
Сумеречник мгновенно перетек обратно в стоячее положение и серьезно сказал на ашшари:
– Ты спас нас от страшного чудовища, о юноша.
– А что это было, во имя Праведного? – поинтересовался Марваз.
– Зеркальная Рыба, – мрачно сказал сумеречник. – Опасней ее на Дороге Снов нет никого.
– Значит, пырнул я зеркальную рыбу, – пожал плечами Марваз. Рыба эта ничего ему не говорила. – Не впервой.
И сообщил ханьцам:
– Вообще-то я за зеркалом. Поручение у меня – арендовать зеркало. Вот это. Понимаете меня, нет, чурки бестолковые?
– Меня зовут Луанг Най, – остро сверкнув зубами, улыбнулся сумеречник. – Я знаю, кто дал тебе это поручение. Тебе помогут доставить это зеркало, не изволь беспокоиться.
– А господин нерегиль знает, что вы про это знаете? – обескураженно пробормотал Марваз.
Когда дело касалось магии и сумеречных плутней, ему становилось как-то не по себе.
– Об этом тоже не изволь беспокоиться. Господину нерегилю будет любопытно узнать, что о нем знаю я – и Зеркало Люнцуань.
Каид опасливо покосился на поблескивающий в свете ламп металлический кругляш. Зеркало как зеркало, даже чуть поцарапанное.
– Ладно, – вздохнул Марваз. И прикрикнул на суетившихся ханьцев: – Эй вы, чурки понаехавшие! Ну-ка позовите сюда кого-нибудь! Не тащить же мне это зеркало на себе, во имя Всевышнего! Живее, живее шевелитесь, а то я уж незнамо сколько в вашем вертепе валандаюсь! Баня закроется, и что мне делать, снова не мыться? Завтра ж женский день!
* * *Окраина Хиры близ Старого кладбища,
некоторое время спустя
– …Почтеннейшие! Почтеннейшие! Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, да пребудет Его благословение на благородных сынах пустыни вроде вас, не извольте беспокоиться, сейчас ваш ничтожный раб уладит это дело!..
Между шипастыми железными стременами и боками верблюдов метался джазир, выборный староста, отвечавший в квартале ас-Судайбийа за размещение путников. Про себя он, конечно, проклинал злую судьбу и козни иблиса, намутившего своим крысиным хвостом эдакую пакость.
Да покарает Всевышний сынов скверны – так думал про себя староста – откупившихся от амиля большими подношениями еще в прошлом месяце! Иначе как объяснить то, что градоначальник отправляет на постой в ас-Судайбийа уже второй вооруженный отряд! И какой! Рожи-то, рожи какие бандитские! Впрочем, у бедуинов всегда рожи бандитские…
– А ну, пойди в дом, скажи – пусть выметаются! Нас много, а их всего дюжина, им такая усадьба ни к чему! Пусть идут куда хотят!
С высоты верблюда орал и потрясал плеткой главарь этой банды – ох знал, ох знал что делал сидевший у южной таможенной заставы города катиб, когда сказал этим хмырям ехать к нему, к Ясиру, мол, Ясир староста в том квартале, он вас и разместит… А как же, какому разумному человеку охота связываться с шайкой разбойников – а что это разбойники, а никакие не возвращающиеся из хаджа паломники, это ж ишаку ясно…
– О благороднейший из мужей! Позволь мне переговорить с этими правоверными!
– Поторапливайся! Всадникам бану куф не пристало ждать, пока им окажут гостеприимство!
О Всевышний, про себя взмолился Ясир, я так и знал! Это те самые бану куф, небось, с добычи позолотили руку катибу и теперь желают отдохнуть после разбоя в хорошем доме с колодцем и прудом, притомились людей резать, хотя что резать, рассказывают, что эти бану куф кладут голову человека на плоский камень и бьют камнем сверху, пока не размозжат совсем…
И Ясир, боязливо оглядываясь, потрусил к воротам странноприимного дома. За воротами перекликались мужские голоса, с хохотом призывающие какого-то Мусу залезть в колодец к мариду. Вот ведь шуточки у них какие…
Стук в ворота оборвал и хохот, и веселые крики.
– Мир тебе, о правоверный, – гвардеец, по виду настоящий ханетта, недружелюбно высунул смуглую морду в щель между створами.
Стрельнув глазами в сторону вооруженной толпы за спиной, Ясир принялся жалостно лепетать:
– О достойнейший муж! – как много-то их в последнее время развелось, этих достойнейших мужей, чтоб их шайтаны взяли всех и сразу… – Прошу простить за беспокойство, но вот в город прибыли эти достойные люди…
Тут староста показал на темную в густеющих сумерках толпу верховых. Замотанные по самые носы, в черных рубахах и черных же тюрбанах, бану куф смотрелись подлинной инспекцией преисподней: десятка конных и еще пара дюжин рыл в седлах быстроходных верблюдов. Бедуины расслабленно поигрывали копьями, вздергивали морды коней, те сердито переступали копытами. Крепчающий к вечеру ветер трепал полы бурнусов и края тюрбанов, верблюды поревывали.
Гвардеец мрачно оглядел «гостей» и смачно плюнул Ясиру прямо под туфли:
– Ну?..
– Ну вот же ж, – засуетился староста, – а места-то у нас не больно-то и много, и вот я и подумал, о образец мужества и зерцало отваги, не согласишься ли ты и другие доблестные мужи, которые, без сомнения, суть девиз храбрецов…
– Куда ж ты нас сунуть хочешь, о сын греха? – опершись локтем о воротную створу, зевнул ханетта.
И почесал в распахнутом вороте длинной рубахи, искоса поглядывая на угрожающе молчащую, ощетинившуюся остриями пик бедуинскую свору.
– А вот в пристроечку на соседнем дворе, о сын достойнейших родителей! – расплылся в льстивой улыбке Ясир.
И тихо-тихо добавил – в том числе и нарисовавшемуся за спиной ханетты здоровенному тюрку с круглым, как дыня, лицом:
– Вас от силы дюжина, а их сорок рыл. Отъявленные головорезы, отъявленные, да покарает их Всевышний. Прошу прощения за беспокойство, но нам в городе беспорядки не нужны…
Со двора крикнули:
– Чего там, Абдулла?..
Ханетта расслабленно отозвался:
– Да толпа народу еще подогналась, говорят, надо потесниться…
И, еще раз зевнув, сказал Ясиру:
– Старшой отошел, а без него ответа дать не можем… Начальник – он, сам понимаешь…
Староста закивал, но закивал с облегчением: разумно сказано – разумно сделано. На рожон солдатики не полезут, зачем им, у них поручение важное, вроде как кого-то они везут, то ли пленника знатного, то ли еще кого, впрочем, люди говорили, что вроде как сумеречника. Ну и пусть их, лишь бы бедуины в драку не перли.
Но они поперли.
– Эй ты, ханетта!
Так.
За спиной Ясира затопотал верблюд.
Староста сгорбился, когда его обдало пылью и жарким смрадом огромной скотины. Боязливо, на манер ящерицы, Ясир поглядел через плечо и вверх.
Бедуинский главарь носил щегольский тюрбан со свисающим чуть ли не до пояса концом. Одной рукой он поигрывал пикой, другой – в массивных перстнях-печатках – перебирал складки тюрбанного хвоста.
– Выметайтесь, – оскалил зубы главарь. – Не то весь здешний квартал будет должен нам за воду.
У Ясира подогнулись коленки.
Ханетта вдруг дернулся в сторону – мимо уха у него что-то свистнуло и брякнулось о землю прямо у туфель старосты. В некотором ошалении Ясир понял, что это обглоданная кость куриной ноги.
– Кто-кто будет должен за воду?
Хороший ашшари и непривычный звякающий голос так странно не сочетались между собой, что Ясир заморгал: так щуришься и отводишь взгляд, чтоб не смотреть на красное пятно в больном глазу калеки.
Отодвинув ханетту, в ворота, вихляясь и жуя на ходу, засунулся сумеречник. Все-таки они везли сумеречника.
Каким-то тайным чувством Ясир вдруг понял, что ханетта и тюрок резко смылись.
Сумеречник развязно привалился плечом к воротной створке, словно боялся упасть без опоры. Худющее тело торчало даже сквозь просторную рубашку – еще чуть-чуть, и ветром сдует. Возможно, от полета сумеречника удерживал лишь длинный меч в битых ножнах. Оружие самийа нагло держал за ремни перевязи, едва не волоча по земле. Морщась и щурясь, он любопытно шевелил ушами и грыз хрящик второй куриной ноги.
