Олег Быстров - Зрячий
Я взял в руки Дагга-Оззи – радостное волнение, предвосхищение чего-то светлого, что ждет впереди и непременно должно вот-вот случиться, вновь охватили меня. Колдовской клинок! Больше меня не интересовали переживания Ришака. Я был ему благодарен за рассказ о Дагомире, еще более того – за кинжал, но впереди меня ожидала важная и интересная работа, и стало не до торговца.
Я попросил Еву ехать обратно в отдел. Сопровождаемые охраной, мы возвратились в особняк. Та́йники остались у входа. В приемной и холле было непривычно тихо, ни одного клиента, зато в коридорах стояли вооруженные гвардейцы. Стояли и сидели, по одному и по двое, опираясь на магазинные винтовки и положив на колени тяжелые армейские палаши.
Господин Аусбиндер встретил нас у входа и пояснил, что в течение нескольких дней прием клиентов приостановлен в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Я не слишком внимательно слушал директора, по мере приближения к Мастерской мною овладевало нетерпение. Видно, всё как-то сложилось – смерть Стефана, бой в кустах, ранение Серого, ночь в госпитале и поцелуй Евы, – но сейчас я точно знал, что делать дальше.
Прижав к груди кинжал и недослушав пространные объяснения, я кинулся в закуток Столба, проскочил его, даже не поздоровавшись, и устремился вниз. За мной следовала Ева, я позволил ей зайти и сесть в свое кресло, но дальше, в Мастерскую, не пустил. Ничто не должно отвлекать меня сейчас, и девушка осталась сидеть в пустой комнате, грустно глядя, как я закрываю за собой двери. Потом, всё потом…
Я зажег свечи, всю дюжину.
Я скинул костюм и надел мягкие бриджи. Голые ступни утонули в ворсе ковра.
Я установил метроном и взял в руки Дагга-Оззи. «Помоги мне найти своего брата!» – заклинал я мысленно.
Неверный свет свечей, трепетные тени по углам, удобная рукоятка кинжала в руке. Чувство радости и взволнованного ожидания притупляется, на смену приходит сосредоточенность. Теперь необходимо расслабиться и отбросить все мысли – о важности миссии, о потерях и находках, об ослепительной перспективе выигрыша и катастрофичности проигрыша.
Выравниваю дыхание, расслабляю руки, освобождаю тело… В груди зарождается в такт ударам метронома робкая мелодия, пока еле слышная… Еще вдох-выдох, теплая волна разливается по телу от затылка до пяток… Раз, два, три, и…
Руки сами распахиваются, как будто я хочу обнять сейчас весь мир! Тело рвется ввысь, вытягивается струной, хочет взлететь! Горло исторгает хриплый вопль восторга и ликования…
* * *Статный человек на коне. Вислые усы, глубокий шрам через всё лицо, серьга в ухе. На голове черная папаха с белым верхом. Он смеется и что-то говорит беззвучно, только губы шевелятся. За ним ватага людей, вооруженных пиками, саблями, старинными пистолетами. Передний ряд я могу разглядеть, остальные сливаются в сплошное людское море – воздетые руки, неразличимые улыбающиеся лица, кто-то подбрасывает шапку. Все они смеются, приветственно размахивают оружием.
Я нигде не встречал описаний внешности Дагомира, но сейчас точно знал, что это он. Человек, в имени которого заключено понятие «счастливый мир» и который мечтал построить этот мир если не для всех, то хотя бы для своих товарищей.
Видение стоит перед глазами еще какое-то время и вдруг сменяется. Те же люди, что стояли в первом ряду со своим предводителем, но теперь в степи спина к спине. Изорванные одежды, непокрытые головы, отчаянная решимость на лицах и окровавленные сабли в руках.
А вокруг кружат на лошадях драгуны. Их много, первый десяток подъезжает почти вплотную и дает залп из карабинов. Беззвучные вспышки выстрелов, султаны дыма, и ватажники валятся один за другим. Дагомир что-то кричит, распялив рот.
Строй рассыпается, всадники разъезжаются, но на их место выступает стройная шеренга новой десятки. И всё повторяется – вспышки выстрелов, дым застилает конников, на телах окруженных разбойников вспухают и лопаются алые пузыри. Валятся убитые. Падает Дагомир.
На мгновение мелькает лицо командира драгун – суровое, брови сходятся на переносице под козырьком фуражки с кокардой, но в глазах нет ни ненависти, ни презрения. Может даже, нечто похожее на уважение. Чем-то лицо командира кажется мне неуловимо знакомым, но видение исчезает, и я вновь оказываюсь в зале…
Осторожно переступаю ногами по ковру, почему-то зная наверняка – сегодня никаких танцевальных па, прыжков и подскоков делать нельзя. Медленно кружусь по залу, за ногами не слежу, всё внимание кинжалу. Руки сами, без участия воли, играют в некую затейливую игру: расходятся, сходятся, переплетаются. Кинжал переходит из руки в руку, хват постоянно меняется с переднего на задний и обратно, клинок описывает затейливые петли, дуги, спирали…
Стоит только моргнуть, и появляется новая картинка. Спешившиеся драгуны собирают оружие: сабли, палаши, ножи и стилеты. Всё укладывают на повозку. В отдалении видны тела, выложенные в ряд и прикрытые дерюгами. На миг мелькает лицо командира кавалеристов: сумрачное, озабоченное. И тут же исчезает.
И снова повозка с наваленным окровавленным оружием. Тело Дагомира, сабельный удар через всё лицо, и теперь там одна сплошная рана, но видна знакомая серьга в ухе, а на голове двухцветная папаха. Спина в зеленом мундире заслоняет убитого атамана, кавалерист тянется к отброшенной в сторону руке трупа, чтобы забрать зажатый клинок. Сейчас я увижу Дагг-Ош!
И в тот же миг черная тень заслоняет картину. Тень в форме птичьего крыла! И здесь ты успел, Ворон!
Но теперь всё не так, как прежде. Он уже не нападает, не атакует, не целит в меня острым своим оружием. Не дает разглядеть картинку, но это лишь тень силы былого Ворона. Значит, я на правильном пути, нужно продолжать!.. Драгун забирает оружие из охладевших рук и исчезает из поля зрения. Опять повозка, клинки навалом, где здесь чей – теперь уже не разберешь…
Танцую медленно и плавно по залу. Кинжал в руках продолжает выписывать затейливые пируэты, а я топчу ковер, стараюсь тверже ставить стопу, будто троплю дорожку к заветной цели. Знаю – сейчас надо именно так. Спросите почему? – не отвечу, просто знаю, и всё. Уже не только Дагга-Оззи, само поле ведет меня, беззвучно подсказывает правильные ходы. Я сроднился с клинком, вошел в информацию с головой, я слился с ними – проводником и тропой! Теперь только вперед!..
Комната казенного вида, и в ней такой же казенный человек: в круглых очках, сером сюртуке, с желтым недовольным лицом. На широкий стол перед ним руки в зеленой кавалерийской форме вываливают трофейное оружие: клинки беззвучно сыплются из мешка, скользят друг по другу, падают на пол.
Человек что-то гневно выговаривает невидимому собеседнику, размахивает руками, мол: «Забирайте весь этот хлам к чертовой матери и проваливайте!» Потом сокрушенно качает головой и обреченно машет рукой…
А следом в поле зрения появляется витрина, стандартный музейный застекленный шкаф с помещенным туда клинком, но даже форму его я рассмотреть не успеваю, потому что вновь вмешивается злосчастное крыло. Вот как, Ворон?! Ты заслоняешь от меня Дагг-Ош! Мешаешь из последних сил, пакостишь по-мелкому… Я различаю только смутный силуэт, и видение сменяется.
Пожар, пламя, языки огня! Мечущиеся люди, остроконечные пожарные ведра с выплескивающейся водой, багры, топоры… Горят картины в золоченых рамах, сияющий кубок темнеет на глазах… Пожарный в каске неловко и размашисто орудует багром, цепляет прекрасную статую – женщины в венке из роз, – та падает и беззвучно разлетается на сотни осколков. Пожарный не обращает на это внимания, продолжает тушить…
Внутренний двор, обгорелые экспонаты свалены кучами на землю, между ними суетливо бегают люди. Появляется знакомый желтолицый служитель, растерянно разводит руками, выговаривает что-то невидимому собеседнику. Всё это время я не слышу ни звука, но краски ярки, предметы – объемны, игра теней, движения, выражения лиц – всё это различимо.
Служитель показывает собеседнику на ближнюю кучу изуродованных вещей, нагибается и вытаскивает из навала удлиненный предмет. И опять я не могу его рассмотреть – налетает тень, делает изображение расплывчатым, неузнаваемым. А следом – мелькание искаженных картинок, каких-то обрывков, сумбур без смысла и порядка. Появляется давление в висках. Судьбу клинка до пожара я знал и раньше, а вот потом?..
Я понял, что таким образом дальше не продвинусь. У Ворона есть эффективный метод блокады моего восприятия, и я могу сейчас видеть всё что угодно, кроме Дагг-Ош. И его нынешнего места хранения. Так найти саблю не удастся, надо предпринять что-то иное, новое.
Я кинулся к двери, распахнул – в кресле испуганной птицей встрепенулась Ева. В глазах вопрос и тревога.
Стацки рассказывал, что ты не чужда способностям сенса? В тот незабываемый вечер, проведенный в твоих апартаментах, ты говорила, что любишь танцевать? Пришло время поучаствовать в увлекательном путешествии по образному миру – миру информации и энергетических каналов, ясновидения и разгадок самых страшных тайн…
