Василий Горъ - Щит

— Мэтр Сезар, я уже говорил, что…

— Кром! Я не хочу слышать тот бред, который ты нес своему дознавателю. Давай я лучше продолжу.

Естественно, я заткнулся.

— Закупив все необходимое для путешествия в Аверон, вы поехали к выезду из города и столкнулись еще с одной шайкой. Которая, по уверениям нескольких свидетелей, состояла то ли из десяти, то ли из двенадцати человек! Так вот, Кром, даже жертва, насмерть запуганная своим похитителем, увидев такое количество вооруженных до зубов мужчин, должна была понять, что ты, вступив в бой, не сможешь из него выйти… достаточно быстро! Если она не уехала, значит, жертвой она НЕ БЫЛА!

— Хейсары называют это эйди’ло’суари — умиротворением Эйдилии…

— Это?! — удивился защитник. — Искренне сомневаюсь: ты похитил баронессу д’Атерн в ночь с пятого на шестой день четвертой десятины второго лиственя, в Меллор въехал всего через два дня! А насколько я знаю, теплые чувства к мужу у похищенной им девушки появляются в лучшем случае через полгода после свадьбы. Кстати, баронесса д’Атерн — не хейсарка. То есть выросла не на историях о похищенных невестах, а на романтических балладах о принцах, годами воспевающих красоту любимой, стоя под окнами донжона ее родового замка!

— Она растерялась.

— Ага, конечно: она, дочь воина, стояла в растерянности все то время, которое тебе понадобилось, чтобы изувечить двенадцать вооруженных до зубов грабителей… Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Не веришь! И правильно делаешь — история, которую тебя заставили рассказать дознавателю, не стоит и гнутого копья.

— Мэтр Сезар, я…

— Можешь не благодарить — я человек долга, поэтому доведу расследование до конца и…

— Не надо!!!! — рявкнул я. — Суд должен состояться в назначенное время и ни днем позже! Ясно?

Вместо того чтобы выйти из себя, вызвать стражу и отправить меня обратно в камеру, мальчишка задумчиво посмотрел куда-то сквозь меня:

— Хм… Видимо, тут есть еще один слой правды.

— Какой, к Двуликому, слой? — взвыл я.

— У каждого поступка есть мотивы, — совершенно спокойно ответил он. — Насколько я понимаю, тебя поставили в такие условия, в которых единственный достойный выход — это путь на эшафот.

Я похолодел… и вдруг понял, что он это почувствовал!!!

— Что ж, давай сделаем так — я не буду подавать это прошение… Пока не буду… За два дня, которые остались до крайнего срока, оговоренного в Праве Крови, я о-о-очень старательно покопаю.

— Не надо… — попросил я. — Вы сделаете только хуже. Всем.

Он растерялся:

— Даже так?

— Да, ваша милость.

— Так что, мне сидеть и тупо смотреть, как ты взойдешь на эшафот?! — заорал он.

Я промолчал.

Сообразив, что мое молчание и есть ответ, мальчишка… сломался: сгорбил плечи, обессиленно поставил локти на стол и спрятал лицо в ладонях.

— Жизнь — странная штука, мэтр Сезар, — примирительно сказал я. — В ней много чего несправедливого…

Мэтр Сезар убрал руки от лица и посмотрел на меня полными слез глазами:

— Да, странная. Поэтому Бездушные ведут себя, как защитники, а защитники — как Бездушные…

Глава 28

Баронесса Мэйнария д’Атерн

Перешагнув порог кабинета графа Генора д’Эркуна, я слегка растерялась — по моим представлениям, обиталище королевского казначея должно было быть заставлено здоровенными сундуками, окованными стальными полосами и закрытыми на массивные замки, увешано дорогущими картинами и завалено россыпями долговых расписок. Здесь всем этим и не пахло: поперек сравнительно небольшой комнатки стоял самый обычный стол, на котором мирно соседствовали стопка чистых листов пергамента, чернильница, блюдо с песком, подсвечник с парой прогоревших свечей и перевязь с метательными ножами. Перед столом стояло видавшее виды кресло, почему-то затянутое не бархатом, а воловьей кожей и «радующее» глаз потертостями и трещинами. Еще пяток таких же кресел, правда, в чуть лучшем состоянии, стояли по обе стороны от входной двери.

Вся левая стена оказалась увешана оружием. Но не парадным — усыпанным каменьями и отделанным золотом и серебром, — а самым что ни на есть боевым: заботливо смазанными маслом мечами, чеканами, клевцами и топорами. Правая — вернее, проем между двумя распахнутыми настежь окнами — украшена портретом миловидной девушки, одетой в роскошное платье в цветах рода д’Молт. А дальней стены в кабинете не оказалось — все пространство от пола и до потолка занимал чудовищный уродец, который при всем желании нельзя было назвать шкафом. Почему? Да потому, что он состоял из одних только петель и дверей. Глухих — без единого стеклышка — и лишенных малейшего намека на фигурные вставки или резьбу!

Единственной дорогой вещью в кабинете казначея был пол: причудливо уложенные «чешуйки» из десятков пород дерева образовывали самую настоящую картину.

Увы, разглядеть ее целиком не позволял стол, но видимый мне берег, часть морской глади с куском дорожки от Дэйра и нос покачивающегося на волнах корабля выглядели просто потрясающе.

В общем, если бы не граф Генор, при моем появлении вскочивший со своего кресла, то я бы решила, что мои телохранители ошиблись и привели меня не к казначею, а к кому-то еще.

— Что, ожидали увидеть тут россыпи золотых монет? — учтиво поклонившись, с улыбкой поинтересовался он.

Откровенно говоря, после беседы с королем я пребывала, мягко выражаясь, в раздрае, поэтому сначала хотела проигнорировать шутку и сразу перейти к делу. Однако, вовремя сообразив, что королевский казначей не виноват ни в моих бедах, ни в полном отсутствии у меня настроения, передумала. И ответила в его же стиле:

— Не россыпи, а ряды сундуков и горы долговых расписок…

— Надо завести. И то, и то. Для вида. А то у меня скоро морщины появятся.

— Простите, а какая взаимосвязь между их отсутствием и появлением морщин? — удивилась я.

— Самая простая: каждый, кто переступает порог моего кабинета, впадает в ступор. При этом большинство строит такие гримасы, что удержаться от улыбки становится совершенно невозможно. А морщины появляются от чего?

— От многого. В том числе — и от улыбок.

— Правильно! — рассмеялся граф Генор. — А улыбаться мне нельзя: это очень плохо сказывается на отношении посетителей — по их мнению, казначей должен быть предельно серьезным и даже хмурым, а еще вечно страдать от отсутствия денег.

Д’Эркун вел себя настолько обаятельно и непринужденно, что я на миг забыла обо всем, что ждет меня за пределами этого кабинета, и пошутила в ответ:

— Да, вы правы! А еще казначей должен быть маленьким и толстым. Вернее, не толстым, а опухшим от постоянного недоедания.

— Ну да, вы правы. Должен, — притворно вздохнул д’Эркун и «расстроенно» посмотрел на свой плоский живот. — А пузо почему-то не растет… Может, я слишком мало ем?

— Скорее, слишком много двигаетесь.

— Видимо, — сокрушенно вздохнул хозяин кабинета и перешел к делу: — Насколько я понимаю, вы бы хотели получить содержание за месяц?

Я почувствовала, что краснею:

— Скорее, узнать, имею ли я право получить его чуть раньше.

Казначей удивился:

— Как это «раньше»? По векселям, подобным вашему, казна всегда платит вперед, так что вы еще задержались.

Процесс получения денег занял чуть больше пяти минут — королевский казначей вытащил из шкафа увесистый фолиант, быстренько нашел страницу, украшенную нашим гербом, вписал в одну из вертикальных колонок цифру «50» и дал мне расписаться. Потом вытащил из стола совершенно неподъемный полотняный мешок, без тени сожаления отсчитал мои пятьдесят монет, сложил их в невесть откуда взявшийся на столе кошель и рявкнул:

— Эрих!!!

За моей спиной тут же скрипнула дверь:

— Да, ваша светлость?

— Позови кого-нибудь из телохранителей баронессы д’Атерн.

— Зачем? — удивилась я.

Граф подкинул на ладони увесистый кошель и улыбнулся:

— Ну, не вам же его нести?

По дороге в Западное крыло настроение, слегка улучшившееся во время беседы с графом Генором, испортилось окончательно — чуть ли не каждый обитатель дворца, попадавшийся на пути, смотрел на меня, как на юродивую! Или на дешевую розу, возвращающуюся домой после тяжелой рабочей ночи!

Некоторые не только смотрели, но и выражали свои чувства. Так, как могли или умели: те, кто был ниже меня по титулу, кланялись или приседали в реверансе чуть менее глубоко, чем было положено по этикету, равные — ограничивались едва намеченными кивками, а те, кто выше, — проходили мимо так, как будто меня вообще не существовало! Или презрительно фыркали.

Нет, конечно же, так вели себя не все — какой-то безземельный дворянин, с которым я чуть не столкнулась, выходя из приемной казначея, увидев меня, ослепительно улыбнулся и рассыпался в комплиментах. Пара молодых повес, пожиравших взглядами картину, на которой полуобнаженная девушка грустно смотрелась в зеркало, довольно поэтично «воспели» все достоинства моего лица и фигуры. А совсем молоденький паж, несшийся куда-то с запечатанным свитком, при виде моего декольте чуть не захлебнулся собственной слюной.