Джо Аберкромби - Полукороль
И теперь, когда имя было произнесено, Ярви увидел, как похожи два мужчины, и холод пронзил его до кончиков пальцев.
Его дядя Утил, чье несравненное воинское искусство славили перед каждой тренировкой; чье утонувшее тело не выплыло из жестокого моря; чей курган на продуваемом ветрами берегу стоял пустым.
Его дядя Утил месяцами был рядом с ним.
Его дядя Утил стоял теперь перед ним.
— Вот и расплата, — сказал Ничто. Сказал Утил. И с мечом в руке шагнул вперед.
— В Зале Богов нельзя проливать кровь! — крикнула Мать Гандринг.
Утил лишь улыбнулся.
— Боги любят кровь больше всего, мой министр. Какое же место лучше подходит для того, чтобы пролить ее?
— Убить его! — взвизгнул Одем. В его голосе теперь не было спокойствия, но никто не поспешил ему подчиниться. — Я ваш король!
Но власть бывает хрупкой штукой. Медленно, осторожно, словно они думали как один, воины отступили от него и встали полумесяцем.
— В самом деле, Черный Стул одинокое место, — сказал Утил, глядя в сторону пустого стула на помосте.
На скулах Одема заходили желваки, когда он посмотрел на круг угрюмых лиц вокруг него, на лица охранников, наемников, на лицо Матери Гандринг, на лицо Ярви и, наконец, на лицо Утила. Оно было так похоже на лицо Одема, только прошедшее через двадцать лет ужасов. Он фыркнул и плюнул на священные камни под ноги брату.
— Что ж, да будет так. — И Одем выхватил позолоченный и украшенный драгоценностями меч у оруженосца, и оттолкнул его в сторону.
Ральф предложил свой щит, но Ничто покачал головой.
— Дереву есть свое место, но здесь ответ — сталь. — Он поднял все тот же простой клинок, который пронес через пустынные земли — ровную сталь, отполированную до морозного сияния.
— Тебя так давно не было, брат. — Одем поднял меч, выкованный для отца Ярви. Его навершие было из слоновой кости, а рукоять из золота, и на зеркально-ярком клинке были выгравированы благословенные руны. — Давай обнимемся.
Он так по-скорпионьи быстро бросился вперед, что Ярви задохнулся и отпрянул на шаг назад, дернувшись влево-вправо в ответ на движения дяди. Одем сделал выпад, еще, зашипел, рубанув сверху вниз, чтобы разрубить Утила пополам. Но каким бы быстрым и точным он ни был, его брат был быстрее. Утил двигался, как дым на бешеном ветру, крутился и качался, и яркая сталь Одема резала воздух, но его даже не коснулась.
— Помнишь, как мы в последний раз видели друг друга? — спросил Утил, отскакивая назад. — В тот шторм, на носу отцовского корабля? Когда я хохотал на ветру, а мои братья стояли позади?
— Тебя никогда ничего не волновало, кроме хохота! — Одем снова устремился вперед, ударяя слева и справа, и заставляя осторожных охранников отпрянуть назад. Но Утил кругом ушел на безопасное расстояние, даже не поднимая меча.
— Поэтому вы с Утриком бросили меня в жестокое море? Или так он мог украсть мое право по рождению? Чтобы ты в свою очередь смог украсть это право у него?
— Черный Стул мой! — меч Одема описал сияющую арку над его головой. Но Утил со звонким лязгом остановил его своим мечом. Прижал его к щиту Одема, и на мгновение оба дяди Ярви сцепились; их клинки скрежетали. Потом Утил опустил плечо и толкнул щит вверх, кромка ударила Одема в челюсть. Он крутанул другим плечом и отбросил Одема, тот каблуками запнулся за камни и, запутавшись, упал на людей позади него.
Они оттолкнули его, и Одем сжался за своим щитом. Но Утил лишь твердо стоял в центре круга.
— Я не утонул, хоть мой пустой курган и стоит на берегу. Меня выловили из моря работорговцы и заставили драться на арене. И за эти годы тьмы, на потеху кровожадным животным я убил девяносто девять человек. — Утил прижал палец к уху и на миг снова стал выглядеть как Ничто. — Иногда я слышу их шепот. Ты слышишь, как они шепчут, Одем?
— Ты сумасшедший! — Одем сплюнул кровь с губ.
Но Утил лишь улыбнулся шире.
— А как может быть иначе? Мне обещали, что сотая победа меня освободит, но меня обманули и снова продали. — Одем кружил вокруг него в охотничьей стойке, подняв щит, и от тяжести посеребренной кольчуги на его лбу выступил пот. Утил стоял прямо, меч свободно покачивался в его руке, и он даже почти не запыхался.
— Я был боевым рабом, потом рабом-гребцом, потом… ничем. Дюжину горьких лет я провел на коленях. Хорошее место для раздумий.
— Подумай об этом! — Одем снова напал, сплевывая кровь, сделал ложный выпад и закрутил его в шипящий удар под углом. Но Утил широко отвел удар, и меч Одема врезался в камень пола, высекая искры и наполняя Зал Богов оглушительным эхом.
Одем задохнулся, споткнулся, содрогнулся от удара; Утил шагнул назад и с ужасающей точностью рубанул его по руке, прямо над усеянным гранатами ободом щита.
Одем завыл, яркий щит выпал из его обмякшей левой руки, и кровь закапала на него с болтающихся пальцев. Он смотрел на Утила широко раскрытыми глазами.
— Я был лучшим среди нас троих! Я должен был быть королем! У Утрика не было ничего, кроме жестокости, а у тебя ничего, кроме тщеславия!
— Это так верно. — Утил нахмурился, тщательно вытирая меч рукавом. — И как боги наказали меня за это. Их уроки научили меня, Одем. А теперь они послали меня, чтобы преподать урок тебе. Они делают королем не лучшего, но перворожденного. — Он кивнул на Ярви. — И в одном наш племянник был прав. Они не позволят узурпатору долго сидеть на Черном Стуле. — Он оскалился и прошипел два слова: — Он мой.
Он бросился вперед, и Одем встретил его, рыча. Клинки столкнулись, еще раз, еще, быстрее, чем Ярви мог уследить. Третий удар Утила скользнул низом, разрубая ногу его брата, пока сам он отпрыгивал прочь, заставляя Одема снова зареветь. Одем вздрогнул, колено подогнулось, он стоял, лишь опираясь на меч.
— Для тебя открывается Последняя Дверь, — сказал Утил.
Одем обрел равновесие, его грудь тяжело вздымалась. И Ярви увидел, что посеребренный кольчужный чулок на его ноге окрасился красным, и быстро текущая кровь капала с сапога на щели между камнями.
— Я знаю. — Одем поднял подбородок, и Ярви увидел, что из уголка его глаза потекла слеза, оставив на лице полоску. — Она была открыта для меня все эти годы. — И с чем-то средним между фырканьем и всхлипом он отбросил меч в тень. — Всегда с того дня в шторм.
Кровь застучала у Ярви в ушах, когда Утил высоко поднял меч, клинок отразил свет, и острие холодно блеснуло.
— Только ответь мне на один вопрос… — выдохнул Одем, глядя вверх, на свою смерть.
На миг Утил помедлил. Меч закачался и опустился. Одна бровь вопросительно поднялась.
— Говори, брат.
И Ярви увидел, что рука Одема двигается, медленно двигается за спину, пальцы смыкаются на рукояти кинжала за его поясом. Длинного кинжала с навершием из черного янтаря. Того самого, который он показывал Ярви на крыше башни Амвенда.
Мы должны делать то, что лучше для Гетланда.
Ярви одним прыжком спрыгнул со ступеней.
Он может и не был лучшим учеником на тренировочной площадке, но знал, как ударить человека. Он попал Одему под руку, и изогнутый клинок меча Шадикширрам почти без звука пробил кольчугу и вышел из груди.
— Каким бы ни был вопрос, — прошипел Ярви ему в ухо, — сталь мой ответ! — И шагнул назад, вырывая клинок.
Одем булькающее вздохнул. Он сделал шаг, как пьяный, и упал на колени. Медленно повернул голову и на один миг, через плечо, встретился удивленным взглядом с Ярви. Потом завалился на бок. Он спокойно лежал на священных камнях, под взглядами богов, в центре круга людей, и Ярви с Утилом смотрели друг на друга через его тело.
— Похоже, племянник, между нами остался один вопрос, — сказал последний выживший дядя. Его бровь все еще была вопросительно поднята. — Будет ли сталь нашим ответом?
Взгляд Ярви метнулся к Черному Стулу, тихо стоявшему над ними.
Он может быть и жесткий, но жестче ли скамей Южного Ветра? Он может и холодный, но холодней ли снегов дальнего севера? Ярви больше его не боялся. Но хотел ли он его по-настоящему? Он вспомнил, как его отец сидел на нем, высокий и мрачный, и его покрытая шрамами рука всегда была вблизи меча. Слепо преданный сын Матери Войны, каким и должен быть король Гетланда. Такой, каким был Утил.
Статуи Высоких Богов глядели вниз, словно ожидая решения, Ярви посмотрел, переводя взгляд с одного каменного лица на другое, и глубоко вздохнул. Мать Гандринг всегда говорила, что его коснулся Отец Мир, и он знал, что она была права.
Он никогда не желал Черного Стула. Зачем драться за него? Зачем умирать ради него? Чтобы у Гетланда был полукороль?
Он раскрыл ладонь и со стуком уронил меч Шадикширрам на окровавленные камни.
— Я получил свое возмездие, — сказал он. — Черный Стул твой. — И он медленно опустился перед Утилом на колени и склонил голову. — Мой король.
