Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Граф Оливье потяжелел взглядом, и де Брюеру трудно было его взгляд выдержать. Новый фаворит короля даже отвернулся, якобы, чтобы посмотреть, насколько развернулся его строй.
– Сегодня один из моих бойцов, якобы желая спасти меня, тяжело ранил воина-вагра, с которым я дрался. Тот боец уже однажды спасал мне жизнь. Тем не менее, я наказал его. Ты еще не слышал про это?
– Нет, граф, не слышал. Что ты с ним сделал?
– Я отрубил своему спасителю голову.
– Я не могу этого одобрить. Жизнью королевских солдат вправе распоряжаться только король. Это мое твердое мнение.
– Этот солдат спас мне жизнь, но лишил меня чести, запятнав ее предательским ударом…
– И к чему ты это рассказываешь мне? – не понял де Брюер.
– Он запятнал мою честь. И лишился головы. Ты тоже хочешь лишить меня чести. Ты не воспринимаешь всерьез слово рыцаря…
Де Брюер, выслушав и осознав угрозу, побледнел.
– Я только выполняю волю короля.
– Хорошо. Выполняй. Но, когда закончится бой, и если ты останешься жив, я попытаюсь свою честь себе вернуть. Будь готов к схватке, граф…
– Ты мне угрожаешь?
– Я тебя предупреждаю.
– Значит, ты стал предателем короля и интересов своего народа, граф Оливье!
– Говори, что хочешь. Тебе говорить осталось не долго. Без головы люди обычно молчат.
– Ладно… Только я не слишком боюсь твоих угроз. Запомни это.
Тем не менее, де Брюер торопливо развернул коня, чтобы вовремя дать ему шпоры, если граф пожелает принять какие-то меры сразу. Но Оливье тоже развернул своего коня, и уже быстро поскакал к рядам вагров, куда только что подъехали князь Бравлин Второй с княжичем Гостомыслом. Оба встали на крыльце избушки рядом с Русалко и сотником Зарубой. Туда подъехал и граф Оливье.
– Извини, князь, я не поинтересовался у тебя судьбой твоей столицы.
– У Старгорода уже нет судьбы. Город горит, и на этом месте уже никогда, думаю, не возродится. По крайней мере, при мне. Люди, кто смог, покинули его. Вынужден был покинуть его и я.
– Да, я только что узнал об этом от графа де Брюера, посланного за тобой в погоню королем Карлом Каролингом. Я пытался отговорить графа от атаки, рассчитывая на свой военный и рыцарский авторитет, но мне это не удалось.
– И что ты хочешь от нас, граф? – спросил Гостомысл. – Ты хочешь нашего согласия на твое участие в нападении на отряд сопровождения князя Бравлина? Да, это хороший вариант для спасения чести. А то мне тут сотник Русалко только что сообщил, будто ты дал слово, что франки не нападут на нас.
– Нет. Я не прошу такого, – спокойно ответил Оливье, будто бы не замечая резких слов, высказанных в свой адрес едва-едва вставшим на ноги княжичем. – Но я пообещал графу де Брюеру, который не захотел дать мне возможности сохранить свое слово, отрубить ему голову после этого боя, чем бы он не закончился.
– Твой король не одобрил бы твоих действий, – сказал Бравлин. – Я слышал, де Брюер у него в большом почете.
– Наш король уважает рыцарскую честь, и не осудит меня. И многие рыцари двора будут мне благодарны, потому что де Брюер постоянно клевещет то на одного, то на другого. Он был плохим рыцарем, хотя, кажется, славится, как мечник. Но даже хороший мечник без чести не может быть достойным рыцарем. Иного и ждать трудно от стихотворца и музыканта. Согласно нашей вере в Бога, сияющий ангел Люцифер[36] был когда-то музыкантом при Господе. Но играть ту музыку, которую любил Господь, Люцифер не хотел, он создавал свою какофонию. А потом вообще возомнил, что может и умеет все, что может и умеет Бог, и даже лучше и больше. Так сияющий превратился в падшего ангела, музыкант превратился в Дьявола. Я лично из всех музыкальных инструментов выбираю только рыцарский рог, дающий сигнал к бою. Все остальное – ложь, обманывающая слух, и тщета, обманывающая ожидания.
– Мне трудно с тобой согласиться, – возразил Бравлин, который сам был в некоторой степени поэтом и музыкантом. – Но сейчас не время для отвлеченных философских дискуссий. Полк франков готовится к бою.
– Но ты, граф, строишь планы такие, будто этот отряд франков обязательно уничтожит нас, – с усмешкой сказал слабосильный еще Гостомысл, теперь уже без стеснения открывая свое знание франкского языка. – Для тебя это, наверное, выглядит странно, но мы не можем с этим смириться. И даже не можем пообещать тебе, что граф де Брюер доживет до конца этого маленького сражения. Кстати, они всерьез готовятся к атаке. Пехота перестраивается, чтобы пропустить рыцарей. Русалко! Дай сигнал готовности. По четыре стрелы…
Русалко дал отмашку стрельцу с берестяным рожком, который стоял рядом, и хорошо слышал слова княжича, стрелец протрубил особый сигнал, а сам сотник не удержался, и посмотрел на графа Оливье с некоторой долей торжества, обещая доказать тому силу славянских стрельцов, в которую граф так не хотел верить…
Глава семнадцатая
– Он умер, княже… – сказал сухо и печально волхв. – Прикажи готовить погребальный костер. Глашатный Сташко до последнего издыхания был верным тебе человеком. Он в своей верности пережил твоего деда и твоего отца. Достойно служил трем князьям верой и правдой. Таких сейчас не много встретишь. Проводить его нужно будет с почестями.
Годослав стоял перед распахнутыми двойными дверьми, украшенными затейливой резьбой из растительного симметричного орнамента. За его спиной затаил дыхание, не понимая, что происходит, посланец князя Бравлина мудрый тысяцкий князь Куденя. После того, как три с половиной года назад князь-воевода Дражко вместе с княгиней Рогнельдой разгромил боярский мятеж, княжество бодричей, казалось, жило в спокойной уверенности и безмятежности, и вне обычных интриг, происходящих внутри любого княжества. Это было впечатление от взгляда со стороны. Правда, в княжестве вагров тоже было давно уже спокойно, и власть Бравлина Второго выглядела непоколебимой среди вагров, хотя в годы молодости Бравлина тому пришлось подавить несколько мятежей знати, тяготеющей с одной стороны к данам, с другой с закатным соседям, часто не близким. И поэтому, тем более, удивлялся тысяцкий, столкнувшись с таким кровавым убийством прямо у княжеских дверей Годослава.
– Работай, Ставр! – сурово приказал Дражко. – Ты лучше меня знаешь, как творить сыск.
Волхв медленно выпрямился, но к двери пошел быстро, хотя со стороны его походка казалась совершенно обыденной. Просто необычайно длинные ноги Ставра совершали один шаг там, где любому нормальному человеку требовалось совершить три. И потому двигался он быстрее, чем кто-то другой.
Едва Ставр скрылся за дальней дверью коридора, закрыв ее за собой так же неслышно, как и открывал, князь-воевода резко повернулся к Годославу, и сказал, не очень стесняясь тысяцкого Куденю, представляющего соседнее государство, и не опасаясь того, что странные события станут обсуждаемыми соседями, что вообще-то само по себе бывает обычно неприятно…
– Ой, княже, не нравится мне что-то у нас в княжестве, ой, не нравится… За время моего отсутствия многое здесь кардинально изменилось. Словно цвет неба стал иным. Так изменилось, что не знаешь, чего завтра ждать. Чего сегодня вечером ждать – не знаешь! На меня готовят покушение, на мой дом нападают. Это еще ладно, хотя я тоже не последний человек среди приближенных к тебе людей. Но когда убивают верных князю служителей прямо в княжеском доме, это уже становится похожим на порядки двора твоего кузена конунга Готфрида[37]. Лично мне такое положение вещей совсем не по нутру, княже. Надо срочно принимать меры, и наводить порядок. Жесткие меры! Беспощадные! Чтобы другим неповадно стало. Иначе распустятся все. Тогда беда за каждым углом сидеть будет. А у нас бед и без того хватает.
– Да, мне это тоже не нравится, – сказал Годослав, склонив густую гриву своих светлых и заметно вьющихся волос. – И меры придется принимать срочные и весьма жесткие, как ты верно заметил. Но давай дождемся сначала Ставра. Что он скажет. Я пока даже не предполагаю, против кого нам следует предпринимать меры. Вернемся в приемный зал, уважаемый Куденя, и закончим наш разговор.
– Может быть, стоит говорить здесь? – предложил князь-воевода. – Здесь, по крайней мере, видно в две стороны, и здесь никто не подслушает.
– Нет уж! Никто не заставит меня в моем собственном доме, всего-то из-за боязни шпионов, нарушать приличия в приеме послов уважаемого мной соседа и государя. Я бы попросил тебя, Дражко, кликнуть стражу, и поставить у двери часового, который не запустит к нам никого, кроме Ставра, и не позволит никому подслушивать под дверью. А мы пока с уважаемым послом, чтобы не беседовать без тебя, отведаем нашего меда. Я знаю, что в вашем княжестве меду предпочитают пиво. Наверное, на ваших обычаях сказывается влияние соседей-саксов, а они известные «пивные бочки». Нас с саксами все-таки река разделяет, а у вас граница сухопутная. И влияние посуху легко к вам приходит. Но пивом посол будет угощать меня, когда я приеду в Старгород. А здесь я предпочту угостить его нашим медом[38]. Он у нас знаменит на всю Европу. Даже король Карл заказывал у меня несколько бочонков для своего двора, и, помнится, хотел отправить что-то в подарок ко двору Римского папы.
