Алёна Харитонова - Жнецы Страданий
– Сейчас высохнут, и можешь спать.
Девушка кивнула, ничего не спрашивая. И так все поняла. Обережник творил охранное заклинание, чтобы к их маленькой ночевке не вышли обитатели Ночи. Но Лесане стоило огромных трудов сдерживаться, чтобы не извергнуть из себя недавнюю трапезу.
– Господин, разве они не придут на запах крови? – несмело поинтересовалась будущая выученица.
Хотелось услышать живую речь, чтобы удостовериться – с ней рядом по-прежнему человек, а не клятый Встрешник, который будет пострашнее Ходящих в Ночи.
– На запах этой – нет, – ответил тем временем ратоборец, перетягивая ладонь чистой тряпицей. – Кровь обережников защищает Дар.
Собеседница успокоилась. Голос мужчины был невозмутим. Похоже, спутник не злился на ее любопытство и неловкость. Да и остатки здравомыслия подсказывали девушке – крефф знает, что делает. Однако спать ночью под открытым небом все равно было страшно… Порядком перетрусившая, она легла, накрывшись с головой плащом, и смежила веки.
Вот пройдет пять лет, и можно будет вернуться в родную деревню. И не просто вернуться! А Осененной – той, которой станут нипочем волколаки, упыри и кровососы. Как будут завидовать ей! Как начнут уважать! Была всего-то Лесанка – дочка гончара, почти голытьба, а станет… Кем она станет? Лучше бы, конечно, колдуньей. Как будет гордиться Мирута!
И тут ведром студеной воды обрушилось запоздалое понимание: пять лет. Пять! И несчастная наконец поняла: не будет гордиться ею Мирута. Потому что не проходит завидный жених бессемейным такой срок. Глупая! Нешто станет молодой красивый парень год за годом ждать возвращения девки, которую только и поцеловал несколько раз?
Нет! Он не такой! Конечно, станет! И Лесана крепче стиснула деревянный оберег, подаренный суженым. Он дождется, обязательно! Но горячие слезы текли и текли по лицу. Девушка смахивала их, размазывала ладонями, подавляя рыдания.
Уставшая от тягостных дум, плача и долгой езды верхом, она провалилась в сон, даже не успев испугаться сгустившейся вокруг темноты.
Проснулась же от того, что стало холодно. Сквозь сон подумалось – поди, опять одеяло на пол сползло. Но горячую кожу обжег холодный ветерок, и девушка вспомнила, где она и с кем, с ужасом вскинула голову и… обомлела.
Хранители пресветлые! Что это? Несчастная поняла: она стоит на грани света и тьмы и тянет руки в сумрак леса, откуда глядят горящие зеленью голодные глаза.
Возле дерева, которого почти не достигал свет догорающего костра, замер высокий мужчина. Он не произнес ни слова, но глаза… Зеленые, словно болотные огоньки, они мерцали, завораживали, манили.
Лесана сделала шаг вперед, но замерла, встретив невидимую преграду. Что-то мешало идти дальше, а она уже не могла противиться зовущему взору, обволакивающему, притягательному, обещающему… Девушка вспомнила: кровь! Вещая руда обережника – вот что не пускает ее за очерченный круг. А ее так тянуло к мужчине… О, как ей хотелось коснуться его! Прижаться всем телом, вдохнуть запах, почувствовать тепло, исходящее от кожи… Как долго она его ждала! Именно его! Зачем Мирута? При чем здесь Мирута, когда напротив стоит он! Рядом с ним можно не бояться темноты, он не даст в обиду… Мысли путались в голове, рассудок туманился, влечение становилось все сильнее и сильнее.
Незнакомец призывно улыбнулся, однако вместо того, чтобы приблизиться, поманил жертву и бесшумно отступил в чащу.
И тогда она наклонилась и торопливо процарапала ногтями землю, прихваченную последним весенним морозцем. Преграда, отделявшая людей от обитателя Ночи, рухнула.
Лесана шагнула из безопасного круга в темноту. Сердце наполнилось ликованием. Вдруг стало хорошо и спокойно. Вот она идет одна по черному лесу и ничего не боится, а впереди в кромешной тьме крадется ее спутник, в каждом движении которого проглядывает звериная хищность, волчья повадка. И он ведет ее… ведет… ведет…
Как долго они шли? Какая разница! Просто вдруг остановились, и мужчина шагнул к спутнице, притянул к себе. Она прильнула к широкой груди, ощутила запах мокрой волчьей шерсти, а на бедрах сильные руки. Сладкое томление разлилось по телу, дыхание Ходящего обжигало кожу, думать ни о чем не хотелось, да и не было сил думать.
И вдруг чудовище, прильнувшее к Лесане, выгнулось, оттолкнуло сомлевшую жертву и взревело от ярости. Чары рассеялись. Девушка отпрянула, вдыхая удушливый запах псины и пота.
В темноте сверкнуло мертвенное голубое сияние, и оборотень покатился по земле, рыча и воя, объятый призрачным свечением. С ужасом несостоявшаяся жертва узрела на человеческих плечах страшную звериную голову. Тварь упала на четвереньки, неестественно выгнула хребет, и одежда с треском расползлась. Волколак метнулся вперед, делая кувырок через голову. Брызнула кровь, и живая кожа лопнула, обнажая мокрую звериную шкуру.
Несколько мгновений – и на поляне стоит огромный волк. Ощеренная морда, влажные клыки… Сейчас бросится! Но голубое сияние колышущимся маревом обволокло хищника, поднимая дыбом жесткую шерсть вдоль хребта, пробегая по ней ослепительными синими искрами. Ходящий взревел, хотел ринуться вперед, но словно налетел на невидимую стену, опрокинулся на спину и заскулил от боли и ужаса – жалобно, по-щенячьи. Всякая тварь хочет жить. А оборотень уже понял – жизнь его подходит к концу.
Крефф стоял напротив. В его взгляде не было гнева. Но и снисхождения тоже. Там зияла все та же мертвая пустота, только отсветы призрачного сияния таяли в глубине зрачков. Мерцающий свет тянулся от его ладоней к волколаку, который корчился на земле и перед смертью пытался принять людской облик. Пытался, но, сдерживаемый Даром, не мог. Оборотень подохнет в обличье зверья. Только так он не встанет. Резкий взмах рук, и сопротивляющегося оборотня, словно стянутого невидимым арканом, потащило к ратоборцу. Блеснул клинок, и человек принял огромного волка на нож. Яростный рык смолк, сменившись булькающим хрипом.
Девушка осела на землю, затряслась всем телом. Никогда она не видела, как убивают нежить. Все было проделано хладнокровно, быстро и равнодушно. Лесана с ужасом поняла, что черный лес плывет у нее перед глазами. Дышать стало нечем, к горлу подпрыгнул ледяной ком, по телу выступил холодный пот. Ослушницу скрутило, содержимое желудка опасно всколыхнулось, но… наружу, к счастью, не исторглось.
Однако уже через миг задыхающуюся, дорожащую от слабости и пережитого страха девку безжалостно встряхнули. Стальные пальцы сомкнулись на плече, и крефф потащил подопечную прочь из чащи к безопасной поляне.
Костер вспыхнул, словно в него плеснули масла. Мужчина наклонился к бессильно упавшей на войлок спутнице, вздернул ее за подбородок и вгляделся в лицо.
– Сказал же – не стирать кровь.
– Я…
– Сказал?
– Да… – прошептала без вины виноватая. – Но я не стирала…
Она осеклась, вспомнив, как плакала, укрывшись плащом, и как смахивала слезы руками.
Больше ничего вспомнить не успела, потому что две тяжелые оплеухи оглушили до звона в ушах.
Никогда прежде Лесану не били. Никогда. Если и перепадало, так в далеком детстве, да и то для острастки. Поэтому до сего дня она не испытывала настоящей боли. Той, от которой немеет тело.
Дыхание перехватило.
– У волколаков сейчас гон. Он бы тебя и жрать не стал. Ссильничал бы, а мной закусить попытался, – откуда-то издалека донесся спокойный голос обережника. – Ты едва не накликала беду на нас обоих. Это непозволительно. Ехать еще долго, если такое повторится, отвезу обратно в деревню и будем считать, что твои соотчичи отказали креффу.
У несчастной похолодело в груди.
– Нет! Нет! Я больше никогда…
– Молчать.
Холодные серые глаза смотрели по-прежнему без гнева. Но отчего-то девушка почувствовала себя ничтожной и жалкой.
– Прости, господин, прости меня! – взмолилась она.
Увы, мольба осталась без ответа. Мужчина молча размотал тряпицу на ладони, сковырнул острием ножа корку запекшейся крови и снова, роняя вещую руду, замкнул круг, который разорвала его спутница. Это все из-за нее… Дура!
Однако Лесана заметила, что он даже не поморщился, когда вновь терзал свою рану, словно совсем не испытывал боли.
Тем временем обережник приблизился к наказанной и опять начертал на ее лице резы. С трудом дочка гончара сглотнула рвущиеся из груди рыдания.
– Позволь, перевяжу… – дрожащим голосом попросила она.
Крефф протянул ладонь. Девушка осторожно смыла с нее кровь, поливая из фляги, про себя обратив внимание на то, какая у него жесткая и исчерченная шрамами рука. Перевязав рану, Лесана вернулась на свое неудобное ложе. Лицо дергало, как больной зуб. Наверное, останутся синяки. Снова захотелось расплакаться.
Слезы задрожали на глазах, и тут она вспомнила, что на щеках по-прежнему медленно подсыхают кровяные полосы. Пришлось запрокинуть голову и долго усердно моргать, прогоняя желание разрыдаться от боли, запоздалого испуга, обиды на саму себя и на жизнь, которая так предательски разлучила ее со всем дорогим и привычным.
