Нана Блик - Лилиан
– Наконец-то Франция! – верещала я при пересечении французской границы. – Наконец-то мы далеко от идолов христианства и вторгаемся в пучину вероломства и наслаждений.
Во Франции все тропы ведут к самому культовому и грандиозному по мировому признанию собору Парижской Богоматери. Если Нотр-Дам де Пари не считать «Сердцем Парижа», то тогда по праву можно полагать, что у Парижа совсем нет сердца, потому что ни одно другое не будет биться так сильно и неистово, как этот собор. Не одно тысячелетие собор Парижской Богоматери концентрировал в себе отблески и отголоски мирской жизни, фиксируя в своей истории такие моменты, как коронация императоров, их венчание и последующие отпевания, а также заседания первого парламента Франции и вековой приют нищих. Являясь Священным писанием для неграмотных, Нотр-Дам де Пари обнажал библейскую историю от грехопадения до Страшного суда в наглядно расписанных многоликих скульптурах, венчающих здание.
– Напоминает мне дом, мой милый дом, – произнесла я, разглядывая Гаргулий, следящих с крыши собора за бесконечно идущими в храм потоками туристов. – Именно они, мои милые, и придают этому месту особенный мистический ореол, создавая невероятное количество преданий и небылиц о скрытых в тайных глубинах храма монстрах.
– Здесь написано, что к созданию храма приложил руку сам дьявол. Лилиан, это правда? – Майкл тихо спрашивал меня, читая брошюру.
– Не знаю, спроси у него сам. – Я с неприсущей мне прежде иронией произнесла вырвавшуюся из меня фразу, а потом пожалела беднягу и добавила, – по легенде талантливого кузнеца Бискорне заставили изготовить самые живописные и превосходящие по красоте все существующие ворота для нового парижского святилища. Но убедившись в ничтожности своих сил, кузнец взмолился о помощи, и попросил он её не у кого-нибудь, а у самого Великого Князя. На рассвете, когда один из монахов Нотр-Дама пришёл проверить хотя бы наброски будущих ворот, он нашёл кузнеца лежащим на полу без явных признаков жизни, а перед ним сверкало искусное творение с фигурными узорами невиданной доселе красоты. Когда ворота поставили на их законное место, а замки были врезаны в металл, то случилось так, что их было просто невозможно отворить! Замки подчинились уговорам служителей только после омовения их священной водой из самого храма, а узоры на воротах и по сей день нельзя сравнить ни с коваными, ни с литыми. Они просто на них не похожи, да и к тому же никто из служителей не видел, как виртуозный кузнец самоотверженно творил над вратами Нотр-Дам де Пари, выковывая шедевр. – Я слегка поморщилась и прислонилась спиной к фасаду здания. – Знаешь, если отец и приложил к нему свою руку, то он точно не ошибся в выборе.
– Уникальное место, пережившее многое на своём веку от молитв уходящих на священные войны крестоносцев до коронования Наполеона Императором, – произнёс Сэм и задержал дыхание как будто в предвкушении чего-то, но потом воодушевлённо добавил, – и всё же главной причиной его популярности является отнюдь не его история, а особо охраняемый и уникальный по своему значению даже для меня Терновый венец Иисуса Христа.
– Чёрт, иногда ты определённо меня пугаешь! – произнесла я настолько тихо, просто не веря его словам. Конечно, эта реликвия, бесспорно, одно из животрепещущих доказательств существования Спасителя, но всё же восторгаться ею я бы не стала. Это лишь моё сугубо личное мнение, Сэм же наоборот тянулся к подобному роду вещам, и я совсем не хотела препятствовать его внутренней тяги к свету.
– Посмотрите, какое чудо! – Майкл внезапно оторвал меня от моих мыслей. – Как можно не восхищаться этим великолепием! – Он, не отрываясь, жадно рассматривал изображения грандиозных картин Страшного суда, Мадонны с младенцем и матери Богородицы. Ну, а что касается меня, то эти изображения словно клеймо прижигали моё сознание, навсегда оставаясь в моей памяти.
Нотр-Дам де Пари воистину был раскошен и неповторим. Абсолютно всё в нём вызывало дикий восторг, будь то вереница превосходных статуй царей Иудеи и Израиля, виртуозное окно-роза, башни высотой почти семьдесят метров или уникальные имена колоколов на башнях Нотр-Дама де Пари, при произнесении которых Майкл изумлённо и смешно выпучивал свои карие глазки. Разве можно было не восхищаться шедевром вне зависимости от того, кто действительно приложил свою руку к его созданию?
Поскольку сейчас была уже середина декабря, то мы решили встретить Рождество именно здесь. Разве можно было выбрать для этого место лучше, чем Париж? И мы насладились им в полной мере, предаваясь и погружаясь в его уникальную самобытность, досконально обследовав собор, Версальский дворец, Елисейские поля, Лувр и одарив своим вниманием истинную визитную карточку Парижа – знаменитую Эйфелеву башню.
Набравшись смелости, мы поднялись на вершину одной из башен Нотр-Дама, с трудом преодолев почти четыреста каменных ступеней. Конечно, используя крылья, было бы это сделать проще, но мы решили уподобиться потоку туристов, собравшимся совершить такой отчаянный подвиг. Лицезрев воочию уникально исполненную скульптуру с названием «Слава Пресвятой Девы», мы восхищались Мадонной с младенцем, тихо посиживающих в своеобразном кресле власти, по бокам которого находились с одной стороны два Ангела, а с другой – епископ с помощником и царь. Сцены пришествия Христа на грешную землю великолепно транслировали христианскую бытность в неиссякаемом потоке времён.
Самым удивительным среди всего собранного великолепия было то, что в парижском соборе совсем отсутствовала настенная живопись, но она была здесь вовсе и не нужна. Огромные цветные витражи, уютно устроившиеся в оконных пролётах, пропуская яркие лучи восходящего солнца, окрашивали бесцветные графитные стены целой радугой сочных оттенков, погружая в особую феерическую роскошь интерьера, обмакивая в фиолетовые, голубые, оранжевые или красные цвета. На витражах отражены исторические сцены библейских событий, умело укоренявшие в сознаниях людей чудодейственную веру в Спасителя.
Если собор Парижской Богоматери был выбран нами для уникальной настройки внутренних струн души, то Версальский дворец был явно вершиной пафоса, наслаждения и богатства. Версаль символизировал абсолютную монархию как в глубинах души, так и наяву. Людовик смог из нищего дома охотника создать сияющий помпезный дворец. Среди всего многообразия показной роскоши самым запоминающимся и будоражащим сознание является Зеркальный зал. Огромные зеркала придают залу необычную атмосферу полнейшей видимости и созерцаемости, словно разрушая и выставляя напоказ все имеющиеся тайны посетителей и даже те, которые хранятся слишком глубоко. А в виду особенных свойств зеркал мне вообще казалось, что все миры наблюдают за нами и причём, изучая со всех сторон. Я, конечно, скрываться ни от кого не планировала, но даже для меня это было, словно выбежать на оживлённую улицу совсем без одежды.
– Лучше пойдём и насладимся десятью тысячами свечей, которые озаряют округлый зал Версальского театра. – Я, взяв Сэма за руку, быстро увлекла его за собой, явно неуютно чувствуя себя в помещении с таким количеством зеркал.
– Давайте сначала прогуляемся по непревзойдённому по своей изящности и очарованию Версальскому парку. – Эрик умолял нас, видимо, устав находиться так долго в помещениях.
– Ох, он чудесен! – Я кружилась, расставив руки по сторонам в тот момент, когда мы прогуливались по аллеям Версаля. – Мне так здесь всё нравится: и большой канал, и остриженные причудливой формы деревья, и разноцветные клумбы, и разбитые дорожки, и живописные пруды и озёра. – Я пищала от восторга, поглощённая с головой в водоворот красоты, удивляясь тому, как прекрасны многочисленные фонтаны, самый впечатляющий из которых носит настоящее героическое имя – колесница Аполлона. Я восторгалась всем, что встречала на своём пути, а особенно так горячо любимыми мною, до сих пор непонятно почему, скульптурами, которые не могли не радовать мои наслаждающиеся всеми этими прелестями глаза.
Рождественский день мы решили полностью посвятить металлической леди Франции – Эйфелевой башне.
На первой платформе в одном из залов-ресторанов мы заказали себе праздничный столик, выбрав довольно экзотические для нас блюда. Мы полноценно наслаждались вечером, отложив все проблемы и тяжёлые думы на второй план. Я лишь умоляла, чтобы улитки под виноградным соусом, мидии в лимонном соку и лягушачьи лапки были по нраву моей человечьей ипостаси. А как мы смеялись, когда Эрик морщился и закрывал глаза при своей уже не первой попытке проглотить улитку. Мы были так счастливы, что ничто не могло омрачить в данный момент наше существование. Даже приближение часа «Икс», кажется, было отставлено на второй план. Когда часы пробили полночь, мы ненадолго оставили Эрика и Майкла праздновать вдвоём.
