Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Вадимир сам перед выступлением из Карелы снял с себя доспехи, оставшись только в звериных шкурах. Доспехи казались княжичу слишком тяжелыми…
* * *Велибора так и не смогла уснуть в эту ночь. И уже незадолго до рассвета, все обдумав, и решившись на крайние меры, которые способны сделать из княжны княгиню, порывшись у себя в дорожных вещах, она переложила в карман маленький кожаный мешочек с тем, что сделала по ее заказу труболетка Бисения, и спустилась на первый этаж. Дворовый человек, как раньше стоял у двери горницы князя Буривоя, прислонившись спиной к стене, так стоял и теперь, и, казалось, даже спать не хотел. Смотрел одновременно сердито, и с чувством важности своей миссии.
– Есть кто у батюшки? – спросила княжна.
– Один сидит. Ждет вестей из полков.
– А Вадимир где?
– Знамо дело – где… Полки повел! В сечу с варягами…
Это было еще одним оскорблением Велиборы. Вадимир даже не заглянул в ее комнату, чтобы проститься перед тем, как отправиться в поход. Она не предполагала, как долго этот поход продлится. Но, если князь Буривой ждет вестей из полков, значит, поход не длительный. Велибора даже попыталась успокоить себя тем, что Вадимир не хотел заставлять ее в ее положении волноваться, потому и не предупредил. Тем не менее, обида продолжала больно щипать ее сердце, и в глубине души Велибора была уверена, что Вадимир не захотел проститься специально для того, чтобы показать ей свое пренебрежение. Но при дворовом человеке обнажать свои чувства княжна не желала, молча открыла дверь княжеской горницы, и вошла тихо, беззвучно.
Князь Буривой спал, сидя на скамейке перед столом, положив на стол свои тяжелые руки, а на руки и кудлатую голову, которой никогда, наверное, не касался гребень. И едва-едва дышал. Но все-таки дышал, и дышал, к сожалению княжны, ровно, не как дышит больной человек. Это дыхание ее расстроило, и заставило уверовать в необходимость срочных действий, которые она задумала. Остановившись с торца стола, за которым князь сидел, Велибора долго смотрела на него, потом осмотрела горницу. Она боялась, что здесь кто-то еще окажется, кто помешает ей. Она боялась, и, одновременно, надеялась на это. Но в горнице не было никого, кто смог бы остановить княжну, и тогда она шагнула к подоконнику, где стояли баклажки с медом.
Рука предательски дрожала, когда Велибора снимала с баклажки берестяную крышку. Она вытащила из кармана заветный мешочек Бисении и стремительно, чуть не со злым размахом, вытряхнула содержимое в мед. При этом лицо труболетки словно бы висело где-то там, за окном, закрытым мутным бычьим пузырем, словно Бисения наблюдала за ее действиями. И сразу вспомнился уверенный и всегда твердый и острый, как нож, проникающий внутрь голос старухи: При этом говорила Бисения всегда тихо, чуть не шепотом, что заставляло прислушиваться к ее словам, чтобы не пропустить нечто важное[31].
– Против этого никакой человек не устоит, будь у него хоть сила ведмедя…
Но Буривой одним ударом убивал ведмедей. Много их за свою жизнь убил. Сколько у него сил? Этого Велибора не знала. Но надеялась на слова труболетки. Как-никак, а Буривой был просто человеком. Смертным человеком. И к тому же уже давно ослабленным болезнью после ранения. Загноившаяся рана съедала и сжигала его изнутри. И только та сила, что позволяла ему ведмедей убивать кулаком, позволяла князю бороться с болезнью, и цепляться за жизнь. Значит, нужен был только небольшой толчок, чтобы болезнь победила Буривоя. И княжна готова была помочь болезни.
От ворот в сторону княжеского жилища шли люди с факелами. Велибора наклонилась, и попыталась увидеть хоть что-то. Но мутный бычий пузырь был, в дополнение ко всему, еще и от мороза покрыт инеем, и не позволял рассмотреть ничего, кроме смутного плавающего огня факелов. Хотя факелы, по большому счету, уже были и не нужны. Даже бычий пузырь пропускал уже начинающийся медленный зимний рассвет. Кто-то, видимо, хотел так привлечь к себе внимание.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил голос князя за спиной. – Я разве звал тебя?
Княжна вздрогнула всем телом. Испугалась.
– Люди идут. С факелами… – сказала она.
– Зачем факела? Какие факела! Светает уже! – проворчал князь. – Дай мне меду.
Велибора оглянулась, словно бы мед отыскивая глазами.
– Под носом у тебя стоит. На окне.
Она увидела, и подала князю баклажку. Ту самую, к которой только что прикасалась. Буривой крышку не просто снял, а отбросил в сторону, злой спросонья или от мучительной бессонницы, отступающей лишь на короткие моменты. И одним большим глотком баклажку опорожнил.
За дверью послышался топот множества ног. В горницу без стука вошли два человека с факелами. Следом за ними воевода Военег. За Военегом еще два воя с факелами. Велибора искала взглядом Вадимира, но не нашла.
Буривой встал.
– Княже… Варяги полностью разбиты. Крепостица Воробьиный чих горит. Заломовую взять «изъездом» не удалось. По моим подсчетам, там около восьмисот воев осталось, не больше. Можно попробовать сразу с нескольких ворот ворваться. «Баранами»[32] ворота выбьем… Если Астарата сам крепость не сдаст…
– Хорошо дрались! – одобрил Буривой хрипло.
– Хорошо, – согласился воевода. – Но…
– Вадимир? – спросил Буривой с беспокойством в голосе, словно все уже знал. Хотя и догадаться было не трудно, если с докладом прискакал не княжич, а только воевода. Как гонца воеводу не пошлют. Значит, он не гонец, а носитель печальной вести.
– Вадимир… – воевода опустил голову. – Ему стрела в позвоночник попала. Он под сирнанские меха кольчугу не одел. Скоро его привезут.
– Я знал, что так случится, – тихо, даже без хрипа в голосе сказал Буривой. – Подожди, сын, я тебя догоню…
Ноги его подогнулись, и князь тут же упал между столом и скамьей.
Воины подскочили к нему. Изо рта князя шла пена. Глаза его, еще широко раскрытые, красно светились при свете факелов, и стекленели прямо на глазах.
И только одна княжна Велибора знала, что случилось с князем. Все остальные думали, что сердце его не выдержало сообщения о гибели младшего сына. Но она, сосредоточенно следя за князем, не внимала словам Военега, и не поняла сразу, что случилось с мужем, хотя и слышала, что было произнесено его имя. И потому переспросила Военега:
– Вадимир где? Когда приедет?
– Его везут. Скоро будут. Я приказал готовить погребальный костер. А готовить их следует два. Или ты прикажешь сжигать их на одном костре?
Велибора вдруг все поняла. До нее с таким опозданием дошел смысл сказанного про Вадимира раньше. С одной стороны, поняла вдруг Велибора, на нее не падет подозрение из-за смерти Буривоя. С другой стороны… С другой стороны смерть Вадимира лишала княжну всяких надежд стать княгиней Славена. Последнее не сразу стало понятно ей до конца. А когда стало понятно, Велибора потеряла сознание, и тихо, даже без вздоха осела на пол. Она не научилась терпеть удары судьбы…
* * *Княжну, хотя никто из словен не любил ее за высокомерный нрав, все же бережно перенесли в ее комнату на втором этаже, где она всю минувшую ночь металась, как хищная волчица в клетке, и уложили в постель, в которой она не могла нынешней ночью уснуть. И оставили возле двух составленных вместе лавок, покрытых мягкой пуховой периной, двух женщин, чтобы дежурили рядом с беременной, и помогли ей, если будет нужно. Когда были живы князь Буривой и княжич Вадимир, с Велиборой никогда не обращались так бережно, как после их смерти. Она почувствовала заботливость этих людей, идущую от их рук, еще на лестнице, когда вернулась в сознание. Но она не подала вида, что уже все ощущает и понимает. Ей требовалось время, чтобы обдумать свое новое положение. И не хотелось, чтобы кто-то мешал ей думать о своих делах.
Но женщины своей заботой как раз мешали ей. Они сначала протерли ей лоб и щеки перебродившей яблочной кислой водой[33], потом льняную тряпочку, пропитанную этой вонючей водой поднесли ей к носу. Запах был не из самых приятных, и ноздри, буквально, разрывал. Велибора не хотела показывать, что она вернулась в сознание, но этот едкий запах заставил ее поморщиться, а потом и чихнуть. А потом и глаза, вопреки мыслям, широко открылись сами собой.
– Ожила, княжна… – сказала пожилая женщина с сочувствием, и сочувствие это не показалось Велиборе наигранным. Но ей сейчас сочувствие этих славян было не нужно.
Тем более, она вообще не понимала, чем эта забота вызвана. Она же теперь уже, по сути дела, никто! Еще полчаса назад, она, Велибора, была женой княжича, и предполагаемой княгиней Славена, о чем они, словене, конечно, не могли догадываться. Но сама-то она уже почти чувствовала себя княгиней, и, по сути дела, чувствовала себя уже правительницей всего княжества. Тогда эти люди могли и должны были оказывать и показывать свою заботливость. Они обязаны были это делать. А сейчас, в один миг, она стала никем. Она снова стала дочерью хозарской рабыни. И сделала это Велибора своими руками. Если бы просто погиб Вадимир, но остался в живых Буривой, остался бы князем, Велибора все равно занимала бы соответствующее ей положение. Более того, останься в живых Гостомысл, и тогда она не потеряла бы так много. Но она обрекла на смерть и Гостомысла, и Буривоя. А злая судьба отняла у нее мужа. Как сама себе говорила теперь Велибора, любимого мужа. И вот уже она осталась никем.
