Андрей Мансуров - Конан и Слуга Золота
На третий день пути могучий организм варвара оправился настолько, что он смог взобраться в седло. Но проехал он верхом лишь несколько миль: от резкой жёсткой тряски разболелась нога, повязка пропиталась свежей кровью, а рука на перевязи отдавала стреляющим огнём в плечо. Рёбра тоже не радовали — вдохнуть было больно.
Понимая, что с больной ногой и рукой в жёстком лубке он всё равно много не навоюет, да и движение каравана не станет от его подвига быстрее и безопасней, Конан снова залез в носилки на очередной остановке. Каринэ весело приветствовала его возвращение — теперь ей снова было с кем разговаривать — ведь Саида перебралась на верблюда поближе к повару, которому ещё с утра взялась что-то рассказывать о еде.
Сытная пища и отдых быстро восстановили если не здоровье, то силы и хорошее настроение, и позволили хоть как-то оправиться от переживаний — ну, то есть, у Каринэ.
Конан, не отличавшийся повышенной чувствительностью и гораздо больше переживавший за будущее, о прошедшем не беспокоился, и желания вспомнить не испытывал.
Но страшный сосуд, который они попеременно держали при себе на стоянках и везли закутанным в покрывало, постоянно напоминал им о том, что не всё ещё закончено.
На пятую ночь, когда животные и люди поели и устроились на ночь, и маленький лагерь между барханов уже угомонился, и бодрствовала лишь четвёрка часовых, худшие опасения Конана оправдались.
Нападение было внезапным и вероломным — вполне в духе Хаттаф-бека.
Варвар, которому не спалось, ещё только смутно предчувствуя, что что-то не в порядке в окружающих их песках, и чуя надвигающуюся опасность, решил подстраховаться. Ведь теперь он мог работать только одной рукой!
Дождавшись, когда все легли, и прошло достаточно времени, чтобы заснули, он тихо и аккуратно закопал драгоценный сосуд поглубже в рыхлый песок — прямо возле тёплого бока дремлющего верблюда.
Каринэ, которая лишь что-то проворчала во сне, но так и не проснулась, он решил пока ничего не говорить: меньше знаешь — лучше спишь. Да и хорошо, что она не будет знать о его маленькой тайне — даже под пытками (тьфу-тьфу!) не сможет сказать…
Не забыл он подготовить и верный меч, и пояс с кинжалами. После этого, растянувшись на одеяле, брошенном прямо на тёплом пока песке, он смело подрёмывал вполглаза — ведь, если он окажется неправ, отоспаться можно будет и днём, в носилках.
Произошло нападение уже под утро, в самый тихий и тёмный предрассветный час, когда еле заметная влага туманом опускается на листья саксаула и верблюжьей колючки, когда притихают даже неумолчные цикады, и когда люди, вольно или невольно пришедшие в эти дикие и непригодные для их жизни места, все совершенно расслабились. В том числе и горе-часовые.
Бедняг расстреляли из арбалетов. Половину сонных и неодетых сардаров — тоже. Громко кричавшего и пытавшегося хоть как-то организовать круговую оборону Уткыра — одним из первых.
После этого оставшаяся горстка из десяти-двеннадцати сгрудившихся спина к спине защитников, подбадриваемая только окриками десятников, да сознанием того, что пощады не будет, лишь несколько минут продержалась против рослых и умелых воинов, бывших к тому же в шлемах и панцирях.
Помощь Конана свелась к тому, что он, даже не поднимаясь на ноги, метнул два кинжала — после чего двоими нападавшими стало меньше. Затем сражающиеся были закрыты спинами всполошившихся верблюдов и лошадей, поднявших облако пыли.
Закончилось всё быстро.
Из двадцати человек, напавших на лагерь, лишь один был убит, и ещё трое серьёзно ранены. Ещё пятеро получили незначительные царапины. А вот все сардары доблестного Уткыра были безжалостно убиты и добиты. Правда, слугам, погонщикам, повару и старушке Саиде, кинувшимся бежать за гребень ближайшего бархана, никто не препятствовал. Да и зачем? Вокруг — на три дня пути всё та же пустыня!
Конан сделал поэтому вывод, что на прислугу нападавшим наплевать. И что они знают — те, за кем они пришли, далеко или быстро убежать не смогут.
Варвар, хотя и мог встать и помочь несчастным воякам султана, понимал, что от разгрома это их не спасёт, и решил пока этого не делать. Он остался полулежать, частично укрывая Каринэ, и сам полускрытый какой-то поклажей в центре лагеря. Незачем врагу раньше времени знать, что он уже может ходить. Как и то, что левой рукой мечом и кинжалами он владеет не хуже, чем правой!
Что же до Каринэ, то она с первыми же звуками нападения переползла к нему, и он успел рассказать ей, что случилось, и что им нужно делать.
Закончив гнусную работу по добиванию всех, кто мог оказывать сопротивление, пятнадцать оставшихся в строю нападавших, одетых, впрочем, тоже как солдаты Турфана, окружили неправильным кольцом Конана и Каринэ, продолжавших настороженно оглядываться, не делая, впрочем, бессмысленных попыток спрятаться, или уползти.
Каринэ изо всех сил держалась за грудь варвара, выглядя совсем как маленькая сердитая… птичка. Конан грозно хмурил брови. Впрочем, нападавших это явно не смущало — они даже не пытались подойти к нему, чтоб отобрать оружие…
Варвар, успевавший следить за всем, отметил троих серьёзно раненных, которые уже не могли сами ходить, и одного убитого (его кинжалом), неподвижно застывшего в песке. Ещё один сардар старался перевязать раненную руку одного из коллег.
Главарь нападавших, выйдя вперёд, постоял, подбоченясь, какое-то время, рассматривая беспомощную парочку в свете ущербной луны и догорающих сторожевых костров. Затем грязно выругался, и произнёс:
— Ну, ты, обезьяна вонючая! Где кувшин? Отдай его, и, может быть, останешься жив!
Смешки и плотоядные ухмылочки его сообщников почему-то вызывали сильное сомнение в честности этого обещания.
— Вы идиоты! — усмехнулся Конан. — А вот султан Боташ — не дурак! Он отправил чёртов кувшин с другим караваном! А мы нужны были только для того, чтобы отвлечь внимание на себя! И я смотрю, у нас получилось!
Ухмылочка с рожи небритого здоровяка как-то резко пропала. Он заорал:
— Ты лжёшь, сын рыжего шакала и ослицы! Сосуд у вас, и мы найдём его! А если не найдём, ты сам скажешь, куда вы его спрятали, потому что от криков и стонов твоей шлюхи у тебя волосы дыбом встанут!
Угроза была сильна.
Но варвар и виду не подал, что стрела попала в цель, лишь усмехнувшись:
— Что ж! Ищите!
Злющий сардар махнул своим людям:
— Ищите! Ну, чего встали?! Время не ждёт! Переройте всё! Все мешки и сумки! Он здесь! Те, кто убежали, не взяли ничего, а животные были развьючены! Ну, шевелитесь!
Действительно, после того, как перепуганные лошади, верблюды и уцелевшие люди скрылись за барханами, вся поклажа и седельные сумки остались в лагере. Поискать было где. Сардары рассыпались кучками по двое-трое, вываливая добро прямо на песок, и сердито переругиваясь, затем разошлись и поодиночке: каждый считал, что сосуд-сосудом, а и себя забывать не надо: добычу запихивали прямо за пояс, или под кольчугу. Начальник мародёрства не пресекал, лишь сердито фыркнув.
Он остался с киммерийцем и его женщиной, буравя их горящими глазами. Презрение его к раненному варвару, или беспечность были так велики, что он даже не позаботился приказать обыскать неподвижного раненного гиганта, и отобрать то, что могло бы посмлужить оружием.
— Как поживает наш многоуважаемый Хаттаф-бек? Надеюсь, его драгоценной жизни больше ничто не угрожает, и самочувствие теперь получше? — Конан издевательски-ироничным тоном нагло провоцировал вожака, чтобы тот выболтал в запале что-нибудь полезное. Однако спрятанным в рукаве третьим кинжалом он воспользоваться не спешил — он знал, что этому сердитому сопляку они нужны пока живыми.
А убей Конан главного — и ничто не остановит хаттафовских псов от расправы. И маленькой женщине явно грозит худшее — а защитить её киммериец в таком состоянии вряд ли сможет.
— Это не твоё собачье дело, грязная свинья! — отрезал дёргающий себя за ус крепыш, проявляя редкие зоологические познания, — С моим господином всё в порядке, хвала Мирте Пресветлому! А вот о твоей судьбе, гнусная крыса, остаётся только пожалеть! Я сам вырежу твою печень, когда мои люди найдут сосуд! Уж можешь мне поверить — ты будешь ещё жив, когда я стану её есть!
Нет, это просто безобразие! Все, ну прямо-таки — все, хотят что-то у Конана съесть!
— Ну, кто чью печень вырежет, это мы ещё поглядим! — отозвался варвар, не увлечённый наблюдением за поисками, которые всё равно не увенчались бы успехом, и поэтому первым заметивший странное движение и знаки, подаваемые ему из-за верхушки бархана напротив, — Как насчёт этого?!
Кинжал, посланный уверенной рукой, вонзился прямо в глаз подошедшего слишком близко к наглому варвару главаря, и его смерть явно послужила сигналом.
