Олег Говда - Рыцарь
– Каким образом? – разочарованно сдвинул плечами сотник. К сожалению, просьба хранителя превышала его полномочия.
– Это действительно необходимо сделать! – В голосе Вышемира опять зазвучал металл, и от предыдущей доброжелательности не осталось и следа. – Если мудрец узнает, что именно ты задержал меня с вестью, которую он давно ждет, боюсь, сотник, тебе никогда не дослужиться до тысячника! Все слишком серьезно, чтобы продолжать игры в этикет.
– Я в отчаянии, – еще раз достаточно низко поклонился уже не в шутку озабоченный барон. – Но приказ был однозначен. И ты, хранитель, мог бы догадаться об этом, раз перед этими дверями торчу я лично, а не патруль из пары гвардейцев, которые не стали бы с тобой даже разговаривать. Так что прошу прощения, – он опять развел руками. – При всем уважении к Оплоту, ты требуешь от меня невозможного. А угрожать тому, кто не может ответить, ниже дворянского достоинства.
Вышемир внимательно посмотрел в глаза сотнику. Рыцарь не отвел взгляда. Настоящий неподкупный страж. И только какие-то искорки в глубине глаз говорили, что ситуация не безнадежна.
«Неподкупный?! – Вышемиру сразу сделалось весело. – Кто придумал это глупое слово? Все и вся имеют свою цену! А мудрость заключена в том, чтобы уметь точно определять ее с одного взгляда!»
Он запустил руку в складки балахона и отвязал от пояса достаточно объемный кошель. Конечно, многовато для банального подкупа. Но торговаться некогда, тем более что Ксандор вернет сторицей. Вышемир зажал кошель в ладони и приступил ближе к рыцарю. Потом ловким движением опустил его за вырез кирасы и, как будто ничего и не случилось, отступил назад.
– Благодарю, хранитель, – легко поклонился рыцарь. – Я подумаю, как ускорить вашу встречу с мудрецом. А пока не желаете ли немного почистить платье с дороги? Все-таки не слишком удобно показываться на глаза королевской чете в таком виде, – и рявкнул так, что от его могучего голоса, натренированного командовать ратниками в битве, забренчали витражи в окнах дворца. – Эй, слуги! Помогите Ищущему истину Вышемиру почиститься с дороги! Быстро! Ищущего истину Вышемира ожидает мудрец Ксандор! – потом поклонился еще раз. Мол, я свое сделал, дальнейшее в руках провидения.
Провидение не возражало. Едва перестали звенеть окна, двери в апартаменты Ксандора отворились и королевский астролог появился на пороге собственной персоной.
Это был низенький, кривобокий горбун, у которого правая нога росла немного в сторону и была несколько короче левой. Но самым страшным было его лицо. У кузнецов так выглядят натруженные руки. Все в узлах деформированных мышц и раздутых переплетенных жилах. А в довершение – уродство усиливал единственный зрячий глаз. Второго у Ксандора не было с рождения. Обычно астролог носил шелковую маску, чтобы не ужасать своим видом каждого встречного, но для гадания почему-то ее снимал. И каждый, пожелавший услышать совет, тут же напряженно замирал и испуганно отводил взгляд.
Но, невзирая на это, приходили к Ксандору часто. Потому что, отобрав у горбуна то, чем обычно кичится недалекий, но здоровый человек, природа наградила его острым умом и даром провидения. К астрологу приходили и платили. Платили щедро и никогда не торговались. И почти никогда не приходили дважды. Отчасти от того, что его советы и лекарства помогали, отчасти потому, что каждый, кто видел лицо мудреца, не мог перебороть отвращения и взглянуть на него снова. Исключение составляла только королева. Беляна относилась к Ксандору с искренним сочувствием. Что, кстати, приводило его в состояние тихого бешенства.
Предсказатель сердито взглянул на сотника и буркнул:
– Чего рычишь, словно недорезанный буйвол? Устал от хорошей жизни в столице?
А затем повернулся к прибывшему и придал своему лицу подобие приветливости, которую искренне испытывал к молодому хранителю, считая его своим учеником.
– Здравствуй, Вышемир. Ты поспел вовремя. Заходи. Мне как раз нужна твоя помощь.
Вышемир открыл было рот, но мудрец остановил его нетерпеливым жестом.
– Понимаю, что с новостями. Но сначала – Беляна!
А затем повторно обратился к рыцарю:
– Пожалуйста, попытайся больше не шуметь, барон. Не то звезды могут оказаться к вам не слишком благосклонными.
Створки дверей захлопнулись, и Жирослав остался один в опустевшем коридоре. Он какое-то время молчаливо рассматривал стену перед собой, а затем криво улыбнулся.
– И кто-то смеет утверждать, что в мире существует справедливость. Надеюсь, в мешочке, упавшем мне за пазуху, серебро, а не медь. От дворянина, променявшего меч на чернильницу, всего что угодно можно ожидать.
Глава 11
В сероватой предутренней мгле неохватные стволы вековых дубов и буков сливались в один громадный частокол, предназначенный охранять поселение ушлых людей от чужого глаза. И все же – особенно вблизи, никакая чаща не в состоянии спрятать следы человеческого поселения. Очень уж по нраву людям привольно обустраивать свое жилье. Ни уютная пещера, ни теплая нора их больше не прельщает. Человеку нужен дом!
Песий Лог. Двенадцать пятистенков, вольготно разместившихся посреди просторной вырубки, сообщали о том, что с замковых земель на вольные хлеба ушла сразу дюжина семей. А три венца новых жилищ, заложенных особняком, свидетельствовали о намечающихся в деревне свадьбах и отделяющихся на новые хозяйства дочерях. Огромная деревянная клеть в центре и вместительные односкатные срубы, прилепленные к домам, подтверждали верность рассуждений о том, что жить крестьянину без господ и сытнее, и вольготнее. Вот только уйти из-под опеки ума хватило, а сами беречься еще не научились. Привычки нет. Поэтому и часовые не выставлены. Уверены, что от зверя добро псы уберегут, а лихому человеку в эту глухомань вовек дороги не сыскать. Ведь и сами поселенцы обосновались тут только после того, как поняли, что сами окончательно заплутали в дебрях. Куда ж другим дорогу к выселку найти? А что до мертвяков, которые якобы с недавних пор стали появляться в Зелен-Логе, так кто их видел? Врут люди…
Крепок сон бортников-пчеловодов, ничто его не тревожит… Намаялись за день, устали… Да и спешить некуда. Утро в лесные дебри приходит с опозданием. Слишком трудно солнечным лучам пробиться сквозь сплетение развесистых ветвей и гущу листьев. От того и петух кукарекает чуть позже, и куры не шебаршат на насесте, и скотина дремлет в стойле, задумчиво и неспешно пережевывая вчерашнюю траву. Даже всклокоченные страховидные псы, притомившись за ночь, тихо сопят каждый перед порогом своего хозяина.
Сладко спится крестьянам вдали от замка. Знают, что не вломится с рассветом на подворье староста и не погонит с ругательством на господский надел, не дав даже умыться и позавтракать. Здесь все вокруг свое. И то, к чему не доберутся руки сегодня, можно сделать завтра. Или наоборот – взяться и переделать все сразу, пока держат ноги, и не падаешь от усталости, зато на следующий день волен отлеживаться в тени или развлекаться охотой-рыбалкой. Чувство свободы и понимание, что благополучие семьи зависит исключительно от благословения Создателя и трудолюбия, пьянит сильнее самого старого меда. Особенно тех, кому довелось вырасти на «замковой» пище, а в лесу укрылись не так давно. Забывая при этом, что даже самый могучий лесной житель – тур, и то, коль уж отбился от стада, должен постоянно быть настороже. В лесу любая стая одиночку загрызть норовит. А голодных и жадных до чужого добра ртов везде полно, как и прочей напасти… Успокаивая себя, что коль и случится по воле Создателя беда, в клетях и погребах найдется чем оплатить не только жизнь, но и свободу.
Хорошо прячет обжитую поляну густая чаща от человеческих глаз, но все ж не так надежно, как хотелось бы поселенцам. Не так, как люди сами себя в этом убеждают. Нашлись недобрые, но – зоркие глаза. Высмотрели, отыскали и здесь…
За черными неохватными стволами мокрых от росы дубов уже притаились беспощадные хохлатые воины. Целая ватага, четыре дюжины. Острые сабли обнажены, стрелы наложены на тетиву. Замерли степняки – ждут сигнала. Перемигиваются друг с другом, скалят зубы в волчьей улыбке, предвкушая легкую и славную добычу.
Песий Лог – не первый и не последний хутор, что не сумел спрятаться от обученных в степи следопытов. И совсем скоро придется поселенцам заплатить за свободу самую дорогую цену, потому что атаман Угрюм решил взять с них больше, нежели обычный откуп.
Подъесаул Медведь, хоть и понимал резон атамана, все ж не вполне одобрял такую непомерную жестокость. Считая, как и многие другие харцызы, что совершенно незачем убивать курицу, дающую и яйца, и цыплят? Причем каждый год, а то и дважды… Но мог понять и тех, чье сердце зачерствело, глядя, как гибнут товарищи в то время, когда Зелен-Лог по-прежнему жиреет, почивая в мире и неге, пока Кара-Кермен закрывает своим телом дорогу нежити.
