Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Годослав сделал шаг вперед. Но ответить послу князь не успел. Со стороны парадных дверей послышался какой-то шум. Сначала возбужденные, хотя и не громкие голоса, потом какой-то стук, а, затем, и топот ног убегающего человека. Ставр поспешил туда, распахнул дверь, и увидел за дверью лежащего в луже крови глашатного Сташко. Волхв наклонился над стариком, взял за затылок, приподнял его голову. Глаза Сташко открылись.
– Я пришел, когда кто-то подслушивал под дверью. Хотел прогнать, обругал, а он ударил меня ножом… – прошептал глашатный, и убрал руку от груди, показывая, как из глубокой раны растекается кровь…
– Ничего, подлечим тебя, снова на ноги встанешь, и здоровее прежнего будешь. Что за человек был?
– Я не встану. Я не князь-воевода. Крепости такой в теле нет. И годы мои уже другие…
– А что за человек? – повторил вопрос волхва вышедший к двери князь-воевода.
– Не знаю. Лицо незнакомое. Наверное, из новых дворцовых стражников. Их десять человек взяли. Раньше я его не видел. Хотя… Может быть, видел…
– Что? – переспросил волхв.
– Может быть… – тихо прошептал старик, но уронил набок голову, не успев договорить…
Глава четырнадцатая
Белоус сидел на крупе сильного коня, обхватив устроившегося в седле всадника двумя руками, поскольку седло имело сплошную, и очень низкую заднюю луку, за которую ухватиться было невозможно. Но на крупе, как оказалось, ездить мягче, чем в седле, хотя в крупе лошадь шире, чем в боках, и с непривычки быстро устают ноги.
В дополнение к этому, впереди саней, где устроился всадник, ехать было неудобно. Не было видно Первонега, на здоровье которого сходились все мысли и заботы Белоуса. Наверное, смотреть вперед из-за плеча всадника, на лошадь которого пристроился Белоус, было бы легче, чем постоянно оборачиваться назад. И каждый раз, когда Белоус оборачивался, он видел одну и ту же неизменную картину. Тем не менее, оборачивался снова и снова, словно нес ответственность за городского воеводу, хотя никто на него такой ответственности не возлагал. Сначала думалось, что пересечь по льду Ильмень-море, миновать береговые протоки, потом недолго по льду реки Ловати до впадения в нее реки Полисти, по которой и добраться до Русы, это совсем не долго. Это не путь до Бьярмы. Но дул сырой встречный ветер, и он словно бы мешал движению. Вой, за которым на крупе коня сидел Белоус, был чуть ниже его ростом, и наклонял навстречу ветру голову, отчего и самому Белоусу приходилось искать укрытие для лица, чтобы его не обжигало ветром. К тому же в таком положении неудобно было оглядываться, потому что в момент оглядывания Белоус, поворачиваясь всем корпусом, и воя вместе с собой разворачивал. Где-то на середине Ильмень-моря новая беда пришла. Если руки, которыми Белоус держался за наездника, напрягались, и тем согревались, хотя кончики пальцев все же мерзли, то ноги, хотя и напрягались в области бедра, в области ступней начали мерзнуть сильно. Видимо, сказывалось обморожение.
Дорога из-за неудобства показалось вдвое длиннее. Хотя в Русу Белоус ездил только дважды в своей жизни, да и то в детстве – один раз на лодье летом, а во второй раз не верхом, а в санях. Тогда казалось, что это совсем рядом, и было даже обидно, что так быстро добирались, и не удавалось увидеть больше. А сейчас Белоус дождаться не мог, когда они покинут морской лед, и въедут в реку, окруженную лесистыми берегами. Надеялся, что там не будет ветра. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Ильмень-море осталось позади, в протоках среди множественных островов, укрывающих берег от постороннего взгляда, показалось, что ветра совсем нет. Так можно было ехать. Так даже ноги, показалось, мерзнуть перестали. По крайней мере, боль в ногах утихла, и не кололи больше ступни тысячи мелких иголок. Но едва въехали на лед Ловати, как ветер не просто возобновился, но стал дуть с новой силой, словно через трубу, проходя надо льдом между деревьями окружающих лесов.
Но Белоус утешал себя тем, что он хотя бы имеет возможность шевелиться. А каково же лежащему там, в санях за его спиной воеводе Первонегу! Тот бездвижен. И хотя укрыт толстыми шкурами, все равно, надо думать, сильно промерз. Но, когда Белоус в очередной раз обернулся, отыскивая глазами сани, он вдруг увидел, что шкуры раскрыты, и воеводы на месте нет. Догадаться было не трудно, что Первонег пришел в себя, и его позвали выше, за полог, где сидел воевода Славер. Там, конечно, было теплее. По крайней мере, в закрытых санях не ощущалось этого тягучего сырого ветра.
Ехать, однако, оставалось не долго, потому что Ловать уже давно миновали, и повернули на лед реки Полисть. И в самом деле, скоро взору открылись городские стены, чем-то схожие со стенами Славена. Причем, схожесть была такая, что можно было бы подумать, будто к Славену подъезжаешь. Только непонятно было, с какой стороны. Когда Белоуса увозили, стены Славена еще, наверное, стояли. А теперь их, скорее всего, уже сожгли. Ворота поджигали уже давно. Огня Белоус не видел, но сжигать и уничтожать всегда быстрее, чем строить, а варяги для того Славен и штурмовали, чтобы оставить город без стен, то есть, беззащитным, и иметь возможность диктовать городу-соседу свою волю. Воля эта касалась, в основном, судьбы Бьярмии. Но и многие споры между купцами тоже можно было решить заодно с главным вопросом. Варягам не интересно было сам город сжигать, и уничтожать или угонять в полон горожан. А сжечь стены – это значило победить. Плохо то, что до лета восстановить их не получится. И хорошо, если в это лето не придет звенящая доспехами беда с полуночной стороны, от свеев или урман. Без стен городу не выжить перед нашествием разбойников-викингов. Хотя в этом случае варяги могут и помочь соседям. Сами пожгли и порушили, сами и спасать заявятся. Такое уже бывало, только с обратной стороны, когда словене сожгли городские стены Русы, а потом пришли со своими полками в помощь, чтобы отразить нашествие урман. Варяги это помнят, и тоже, наверное, помогут.
Вид городских стен Русы своей похожестью на Славен вызвал в душе Белоуса щемящую тоску. Хотя он твердо знал, что не к Славену подъезжает. Но сознание того, что городских стен Славена уже нет, что город, вернее, что от города осталось, открыто для любого врага. Хорошо еще, что зимние походы в полуночных широтах случаются редко, и вообще считаются явлением исключительным.
Подъехали ближе. Привратные башни тоже чем-то напоминали привратные башни Славена. И вал перед стенами был таким же[26], как в Славене, и так же был полит водой, чтобы образовалась скользкая ледяная корка. Вал был даже такой же приблизительно высоты. И ворота были похожими, и подъезды к воротам[27] были так же выложены мореными в воде осинами[28], гулкими на морозе под копытами лошадей.
Городские ворота были открыты. А на стенах было множество людей. Но люди эти не Белоуса встречали, и даже не воеводу Славера, а смотрели вдаль, в сторону Ильмень-моря. Обернулся и Белоус. Теперь уже не на сани посмотрел, а вдаль. И расстояние не помешало увидеть большое черное облако, к которому с земли поднимался еще более черный широкий дымовой столб. Славен горел и сгорал. Смотреть на это было больно и печально. Но долго смотреть не пришлось, потому что вой, управляющий лошадью, въехал в ворота, а на стену Белоуса никто не позвал. Да он и сам не стремился туда. Было бы странным любоваться гибелью своего города.
Подкованные копыта звонко застучали по осиновой мерзлой мостовой…
* * *Воеводе Первонегу предоставили покои в доме воеводы Славера. Двор этого дома был полон воями, но стражу у двери ставить не стали. Белоусу разрешили свободно выходить по необходимости, но посоветовали не оставлять Первонега одного надолго.
Когда сани остановились у крыльца, воевода Славер запретил Первонегу вставать на ноги, позвал ближайшего к себе воя, сам взял тяжелого Первонега подмышки, вою велел держать за ноги, и так, вдвоем, они отнесли Первонега до отведенной ему комнаты на втором этаже, и уложили на составленные рядом две широкие скамьи, уже застланные мягкой периной. Славер показывал уважительную заботу о воеводе погибшего Славена. И забота варяга была неподдельной. Это Белоус сразу заметил.
– Я пришлю волхва, который лечить разумеет, – пообещал Славер Белоусу. – Пока отдыхайте. В доме натоплено. Но, если покажется, что прохладно, печка в соседней горнице. Дрова внизу, слева за углом в дровяном сарае. Пошли кого-то из дворовых людей, они знают, или сам сходи. Лучше пошли. Поменьше Первонега одного оставляй. И вставать ему не позволяй, пока волхв не придет. Он скажет, что можно.
Славер ушел по своим делам. Дел у него сейчас должно быть множество, решил Белоус. А пока суть да дело, можно посмотреть и берестяную грамоту, что Славер уронил, когда грузил Первонега в сани. Скрученный в трубку лоскут бересты лежал у воя за пазухой, и он, не ощупывая, чувствовал, что не выронил свою находку. Чтобы прочитать, пришлось подойти к окну, поскольку в горнице было не слишком светло. Небольшие окна не пропускали много света. Читать руны Белоус умел с детства, как и большинство словен. Сначала рассмотрел печать, изображающую лодью под парусом, потом печать сорвал. И легко сумел прочитать грамоту.
