Джо Аберкромби - Полукороль
— Жизнь не сводится к заслуживанию, — сказал Ральф, — скорее к тому, чтобы стащить то, что не приколочено. Где там удочка?
И старый налетчик стал вытаскивать рыбу из мутной воды так быстро, как только забрасывал крючок. Снова пошел снег, но он не ложился на теплую землю. Кругом была сухая древесина, так что они разожгли костер, и Анкран приготовил на плоском камне банкет из рыбы.
Потом Ярви лежал на спине, положив руки на полный живот, а натертые ноги в теплую воду, и думал, когда в последний раз он был счастлив. Точно не тогда, когда получал очередных позорных тумаков на тренировочной площадке. И определенно не тогда, когда прятался от ударов отца или съеживался под взглядом матери. Даже не тогда, когда сидел перед огнем Матери Гандринг. Он поднял голову, чтобы посмотреть на лица таких разных напарников по веслу. Кому будет хуже, если он никогда не вернется? Конечно, неисполненная клятва, это не то же самое, что клятва нарушенная…
— Возможно, нам надо остаться здесь, — пробормотал он.
Сумаэль насмешливо скривила уголок рта.
— А кто тогда поведет людей Гетланда в светлое будущее?
— У меня есть чувство, что они туда доберутся. Я могу быть королем этого пруда, а ты моим министром.
— Мать Сумаэль?
— Ты всегда знаешь правильный путь. Можешь отыскать для меня меньшее зло и большее благо.
Она фыркнула.
— Их нет на картах. А мне надо пописать. — И Ярви посмотрел, как она уходит в высокую траву.
— Похоже, она тебе нравится, — пробормотал Анкран.
Голова Ярви дернулась в его сторону.
— Ну… она всем нам нравится.
— Конечно, — сказал Джод, широко ухмыляясь. — Мы бы без нее пропали. Буквально.
— Но тебе, — проворчал Ральф, закрыв глаза и сцепив руки на голове, — она нравится.
Ярви кисло скривил рот, но обнаружил, что не может этого отрицать.
— У меня увечная рука, — пробормотал он. — Все остальное во мне работает.
Анкран выдал что-то похожее на смешок.
— Думаю, и ты ей нравишься.
— Я? Да она со мной суровей, чем с кем угодно!
— Точно. — Ральф тоже улыбался, довольно вминая плечи в землю. — О, помню я, каково это, быть молодым…
— Ярви? — Ничто стоял прямо и твердо на камне перед раскинувшимся деревом, не выказывая никакого интереса к тому, кто кому нравится, и смотрел в ту сторону, откуда они пришли. — Мои глаза уже старые, а твои молодые. Это дым?
Ярви был почти рад отвлечь внимание, поднялся перед Ничто и, прищурившись, посмотрел на юг. Но радость не длилась долго. Она редко длится долго.
— Трудно сказать, — ответил он. — Возможно. — Почти наверняка. Он видел бледные мазки на фоне бледного неба.
Сумаэль присоединилась к ним, закрывая одной рукой глаза от солнца и не выказывая ни намека, что ей кто-то нравится. На ее челюсти заходили желваки.
— Он поднимается от усадьбы Шидвалы.
— Может, они развели большой костер, — сказал Ральф, но его улыбка исчезла.
— Или его развела Шадикширрам, — сказал Ничто.
Хороший министр всегда надеется на лучшее, но готовится к худшему.
— Надо подняться повыше, посмотреть, не гонится ли кто-нибудь.
Ничто сжал губы, чтобы мягко сдуть пятнышко пыли с блестящего клинка своего меча.
— Ты же знаешь, что она гонится.
И она гналась.
Глядя со скалистого склона над прудом в странное круглое отверстие подзорной трубы Сумаэль, Ярви видел точки на снегу. Черные точки двигались, и надежда вытекала из него, как вино из проколотого бурдюка. В части надежды Ярви давно был дырявым сосудом.
— Я насчитала две дюжины, — сказала Сумаэль. — Я думаю, это баньи и несколько моряков с «Южного Ветра». У них собаки, сани, и более чем вероятно, все они хорошо вооружены.
— И хотят нас уничтожить, — пробормотал Ярви.
— Да, ну или очень, очень сильно хотят пожелать нам удачного путешествия, — сказал Ральф.
Ярви опустил трубу. Трудно было представить, что еще час назад они смеялись. Лица его друзей снова стали вытянутыми и обеспокоенными, что было уже так утомительно привычно.
Кроме лица Ничто, конечно, которое выглядело в точности таким же безумным, как обычно.
— Насколько они отстают?
— Предполагаю, на шестнадцать миль, — сказала Сумаэль.
Ярви привык считать ее предположения фактами.
— Сколько им понадобится, чтобы их пройти?
Ее губы беззвучно зашевелились, словно она посчитывала итог.
— Если хорошенько толкать сани, они могут быть здесь завтра с первым светом.
— Тогда нам здесь лучше не быть, — сказал Анкран.
— Да. — Ярви посмотрел вдаль от своего маленького безмятежного королевства, вверх на холм, на голый камень и расколотые скалы над ним.
— В жаркой местности их сани не помогут.
Ничто хмуро посмотрел в белое небо и почесал шею грязными ногтями.
— Раньше или позже, сталь будет ответом. Как всегда.
— Тогда позже — сказал Ярви, поднимая свой тюк. — А сейчас — побежали.
24. Бег
Они бежали.
Или трусили. Или шагали, спотыкались, волоча ноги по адскому ландшафту проклятого камня, где не росли растения, не летали птицы, и Отец Земля здесь был измученной жаркой пустыней, такой же безжизненной, какой была пустыня холодная.
— Ветры судьбы в последнее время заносят меня в чарующие места, — задумчиво сказал Анкран, когда они взобрались на гребень и глядели на очередную дымящуюся скалу.
— Они все еще нас преследуют? — спросил Джод.
— Сложно увидеть людей в этой неровной местности. — Сумаэль смотрела в свою подзорную трубу, изучая окутанную вонючим паром пустошь впереди. — Особенно тех, которых лучше бы не видеть.
— Может, они повернули назад. — Ярви вознес молитву Тому Кто Поворачивает Игральные Кости о небольшой удаче. — Может, Шадикширрам не смогла убедить баньев гнаться за нами.
Сумаэль размазала грязный пот по лицу.
— Да кто бы не захотел сюда заглянуть?
— Ты не знаешь Шадикширрам, — сказал Ничто. — Она может быть весьма убедительной. Великий командир.
— Я видел лишь скудные признаки командира, — сказал Ральф.
— Тебя не было при Фулку, где она командовала флотом императрицы и принесла победу.
— Но, полагаю, ты там был?
— Я сражался на другой стороне, — сказал Ничто. — Я был чемпионом короля Альюкса.
— Ты был чемпионом короля? — Сложно было это представить, глядя на него сейчас, но Ярви наблюдал за великими воинами на тренировочной площадке, и никогда не видел такого мастерства владения мечом, как у Ничто.
— Наш флагман полыхал. — От воспоминаний старик так сжал рукоять меча, что пальцы побелели. — Его окружила дюжина галер. На нем было скользко от крови павших, и он кишел императорскими солдатами, когда мы впервые сразились с Шадикширрам. Я выдохся от битвы, ослабел от ран и плохо держался на качающейся палубе. Она притворилась беспомощной, и в своей гордыне я ей поверил, а она пустила мне кровь. Так я стал ее рабом. Когда мы сражались во второй раз, я был слаб от голода, у нее в руке была сталь, за спиной сильные люди, а я был один, и в руке у меня был только столовый нож. Она снова пустила мне кровь, но в своей гордыне оставила меня в живых. — Его рот исказился в безумной улыбке и брызгал слюной, когда он гаркал слова. — Теперь мы встретимся в третий раз, и меня не тяготит гордыня, место выберу я, и теперь она будет истекать кровью. Да, Шадикширрам!
Он высоко поднял свой меч, хриплый голос эхом отражался от голых скал, разносясь по всей долине.
— День настал! Время пришло! Расплата близка!
— А может она наступить после того, как я буду в безопасности в Торлби? — спросил Ярви.
Сумаэль мрачно затянула пояс.
— Надо двигаться.
— А мы что делали?
— Тратили время.
— Какой у тебя план? — спросил Ральф.
— Убить тебя и оставить труп как предложение мира?
— Ты же не думаешь, что она проделала весь этот путь ради мира, а?
На скулах Сумаэль заходили желваки.
— К сожалению нет. Мой план — добраться до Ванстерланда раньше них. — Она начала спускаться по склону, и гравий сыпался вниз от каждого ее шага.
Испытание паром было едва ли не хуже, чем испытание льдом. Хотя падал снег, становилось все жарче и жарче. Слой за слоем они снимали свои одежды, которые так ревниво оберегали, и в конце концов брели полуголыми, мокрыми от пота, и в пыли, как рабочие, вылезшие из шахты. Место голода заняла жажда. Анкран распределял мутную, отвратительную на вкус воду из их двух бутылок еще более скупо, чем когда у него были запасы на «Южном Ветре».
Страх был и раньше. Ярви пытался вспомнить, когда в последний раз его не было. Но то был медленный страх холода, голода и истощения. Теперь это была более жестокая шпора. Страх наточенной стали, страх острых зубов собак баньев и еще более острого желания их владелицы отомстить.
