Оксана Демченко - Воин огня
– Бледный не вправе осквернять шкуру священного пегого коня, – тихо молвил ранвари.
– Никто не может указать, с какой ноги ступит этот конь, – так же тихо отозвался Ичивари. – Кроме Плачущей. И она сделала выбор, отметив удачей первый шаг. Где вождь? Вы уже сказали ему, что не смогли найти в лесу ни врага, ни даже моих следов?
Последние слова были явной обидой, прямым упреком для ранвари. Во взгляде Утери, воина огня, отчетливо полыхнул отсвет факела, обретая собственную жизнь, опасную для окружающих. Но Ичивари лишь улыбнулся шире: теперь он знал, что не ошибся в своих подозрениях. Поход воинов в лес не дал ничего, именно поэтому ранвари так близок к бешенству и полной утрате самообладания.
Дверь мягко открылась, и вождь вышел на высокое крыльцо. В волосах обычное для мирных дней белое перо… И лицо невозмутимо-каменное. Ичивари виновато вздохнул, сочувствуя отцу. Сколько можно себя сдерживать и оставаться ровным к каждому?
– Ичивари, так ли я велел исполнить дело? И даже если так, исполнил ли ты мой приказ? – не повышая голоса, уточнил отец.
– Да, вождь, – уверенно отозвался сын. – Я знаю, что бледный Томас не был в библиотеке, знаю, где он теперь находится и как туда попал. Знаю, что ни один махиг не причинял ему вреда, как и сам он не причинял вреда столице. Все записано. Двое, неизвестные мне пока что, хотели сжечь наши книги и подвести под подозрение бледных. Причина еще неизвестна, но я и это выясню. Пока я говорил с людьми, узнал: кто-то пустил ядовитый побег слуха. Кто-то сказал живущим на севере поселка, что до утра их дома опустеют, а сами они станут изгоями. Кто-то посмел объявить такое и назвать сказанное волей вождя. – Ичивари покосился на воина огня и добавил: – Разве можно оставить семьи без права разжечь огонь в очаге? И без очага…
Рыжее пламя в зрачках Утери качнулось и приугасло. Любой, кто способствует горению огня, делает благое дело. Всякий разделивший душу мечтает о тепле и полагает шкуру возле очага с горячим высоким огнем лучшим местом, священным.
– Они пришли с оружием! – опомнился Утери, рассмотрев тяпки в руках бледных. Рыжее безумие в его глазах наполнилось глубиной и яркостью. – Они…
– …охраняют священного коня, – безмятежно продолжил Джанори, вежливо кланяясь воину огня и пробуя спешиться осторожно, почти ложась на гриву. – Воистину дивное существо. Я пропитан счастьем и ощущаю прилив сил.
Ичивари подставил плечи, и гратио смог спрыгнуть ловко, даже не покачнувшись. Рука его неожиданно крепко пожала плечо сына вождя и чуть отодвинула к Шагари, одновременно выдергивая из пальцев листок с записями Банваса.
– Отведи славного коня в обиталище его, – тихо велел гратио.
– Отведи, – с нажимом повторил вождь, не дав сказать ни слова и даже шевельнуться.
Ичивари сжал зубы и пошел, цепляясь за гриву Шагари и ощущая себя предателем и трусом. И даже хуже: тем стариком-махигом, которого не убили бледные с корабля, потому что его закрыл Джанори. Заслонил собой, но махиг никому не признался в том, что принял помощь бледного сознательно и оставил его без защиты – тоже сознательно… ведь так? Вот все повторяется, как в дурном сне, и он, сын вождя, уходит, а гратио снова остается один против строя мрачных, упрямо молчащих воинов с ружьями. Против ранвари, спорить с которым и вождю непросто.
– Никто не может быть изгнан из своего дома, если нет за ним явной вины, – по-прежнему спокойно и уверенно сказал вождь. – Не следовало бы, добавлю, нарушать указания, требующие от вас пребывать в домах до рассвета. Но если вас привел сюда страх за семьи… такой страх ведом и самым сильным. Я понимаю его.
Ичивари позволил себе вздохнуть и чуть ослабить хватку сведенных судорогой пальцев, едва не рвущих гриву. Обойдется? Вождь сказал главное и теперь…
– Так ведь мы же деревья, – шумно сообщил все тот же фермер откровение, засевшее в голове и потрясшее воображение яркостью образа, – и лес – наш дом. И мир зеленый. Наш.
Сын вождя прикрыл глаза и ощутил, как тишина наливается чем-то страшным, невидимым. Он долго носил нитку со знаком огня, он наполнил душу закатом, стоя рядом с мавиви. И теперь он мог даже не оборачиваясь понимать то, что пока оставалось скрытым для прочих. Горение безумия, ревущее и крепнущее, поднимающееся, текущее силой в крови ранвари. Ичивари шлепнул коня по шее, направляя к забору, и начал оборачиваться, уже понимая, что не успеет, а даже если успел бы – ничем не помог бы. Нет ни защиты от этого, ни спасения. Разве что сама мавиви справится? Только она далеко, да и ей столь жаркого и страшного безумия видеть прежде, пожалуй, не доводилось.
– Мы махиги, здесь наш зеленый мир, – совсем тихо молвил ранвари, резко выбрасывая вперед руку. – Наш!
– Утери, нет! – Голос вождя стал жестким, как удар.
Но ранвари уже не слышал никого и не видел, скорее всего, тоже. Рыжее горячее пламя в его взоре плясало так ярко, что само бросало блики. Ичивари обернулся и увидел это бешеное и неукротимое, нечеловеческое, рвущееся наружу. «А воды-то нет в бочке бранд-команды», – скользнула в неровных тенях сознания мысль и сгинула. Сын вождя уже рванулся назад, на середину улицы, к гратио. И опоздал. На кончиках пальцев ранвари возникло слабое свечение, разрослось и прочертило ночь языком пламени, вмиг дотянувшимся до однорукого пожилого бледного. Такого маленького рядом с рослым могучим махигом, такого слабого, едва способного стоять на ногах.
Снова захотелось закрыть глаза. Ичивари видел сам десять лет назад, совсем маленьким, как вспыхивает и рассыпается спелыми шуршащими углями мокрая древесина корабля, съеденная одним движением такого же языка огня. Он знал: от беззащитного человека сила ариха, а точнее, отражение ашрига, его второй души, не оставит ничего, кроме пепла…
– Все-таки мы действительно деревья, как и вы, – задумчиво сказал Джанори в окончательной и первозданной тишине. – Я совершенно запутался… Как гратио я должен был просить о даровании благодати, но мне явилось такое яркое видение неба, обнимаемого зеленью ветвей. И пламя далеко внизу, у подножия…
Ичивари сделал еще два шага, спотыкаясь и не веря себе, просто продолжая движение. Обнял гратио и толкнул в сторону, закрывая собой и оттесняя к забору, к самому боку священного коня. Ичивари пытался запоздало спасти совершенно живого гратио, от которого, правда, сильно пахло паленым волосом и дымом…
– Бегом, ровнее, – заревел Банвас где-то далеко, как чудилось слуху, отказывающемуся верить в происходящее. – Не плескать! Левой, левой, дышим и топаем все враз…
Топали и правда слаженно. Усадив обмякшего, совсем бледного, бессознательного Джанори, сын вождя обернулся, продолжая бережно поддерживать голову гратио и ощущать сгоревшие до самых корней острые сухие иголки зачатков волос. Он отчего-то увидел сперва ноги бегущих, затем здоровенное корыто, выдолбленное из половинки ствола в два обхвата толщиной. Потом заметил самого Банваса, багрово-бурого от натуги. И сыновей дубины-фермера, красных и сосредоточенных. И младших пажей, пытающихся тоже тащить, вместе со всеми.
– Сейчас погасим, сейчас, – приговаривал Банвас. – Потерпи.
Ичивари перевел взгляд на воина огня, на этого пня горелого – права была мавиви, и насколько! – и ужаснулся: одна зима отделяла его самого от такого вот безумия. Незавидная участь – всякий раз, используя силу или просто теряя душевное равновесие, вспыхивать в самом прямом смысле слова. Ранвари лежал лицом вниз, черный, закопченный, неподвижный. Кожа на спине лопалась волдырями свежих ожогов, трескалась от мучительного и непроходящего жара.
Ряд воинов – Ичивари глянул на них и вздохнул с некоторым облегчением – давно сломался. Побросали оружие, торопливо наматывают на руки одеяла, шкуры. Без этого пока что нельзя и дотронуться до незримой пелены пламени, до взбесившегося и не желающего затихать ашрига, пожирающего свою жертву. Когда Утери оказался в воде весь, с головой, когда с шипением утек в темное небо пар, подобный дыханию безумия, раздался спокойный голос вождя:
– Банвас, теперь я вижу – бранд-команду следует увеличить. Сам выбери людей и установи дежурства, как мы с тобой говорили весной… Утери разместите в моем доме, ты и ты. Вы, двое, отнесите и Джанори в мой дом, уложите обоих в гостевых комнатах. Благоволение духов явлено нам зримо. Ичи, передай мне бумагу, из-за которой ты привел сюда всех. Я буду говорить со стариками, и мы решим, к какой породе отнести ваши… деревья душ. И как нам теперь именовать Джанори. Он не мавиви и не ранва, но его умение поддерживать висари сил неоспоримо.
Вождь чуть помолчал, глядя на собравшихся. Ичивари отметил: вид у отца утомленный до предела, на ногах ему стоять не проще, чем больному Джанори после перехода от своего дома до жилья Виччи…
– Идите все по домам и отдохните, – сказал вождь. – Это была длинная ночь, и она подарила нам мир, что особенно ценно. Но принять и оценить великий дар мы сможем только после отдыха, когда обретем силу, чтобы сполна осознать и осмыслить произошедшее…
