Валерий Михайлов - Габриэль

Другая весьма почётная традиция в Шотландии связана с гвардией лучников. Дело в том, что шотландцы всегда слыли превосходными лучниками, поэтому их всегда набирали для служения в личной охране короля. Даже сейчас, в наши дни, в случае приезда королевы в Шотландию гвардия лучников – четыреста землевладельцев, должны оставить все свои дела и явиться для её охраны, вооружённые луками и стрелами.

– Ты что, никогда не видел шотландцев? – спросил Габриэля Джеймс.

– Видел, но тебя в таком виде я вижу впервые.

– Я еду в Эдинбург на ежегодный праздник клана Мак-Райтов.

– Ты едешь на праздник клана? – тупо переспросил Габриэль.

– Да. В эти дни Мак-Райты съезжаются в столицу со всех уголков мира. Мы пройдём торжественным маршем мимо резиденции короля, будем веселиться, танцевать, соревноваться в искусстве стрельбы из лука…

– Так ты Мак-Райт?

– У тебя есть сомнения?

– Нет, но…

– Вот и отлично.

– Чертовски рад твоему приходу, – спохватился Габриэль.

– Не спеши радоваться.

– Что-то случилось?

– Ещё нет, но может, если ты не предпримешь срочных мер. Ты уже просматривал почту?

– Обычно я делаю это после еды.

– Тогда тебе лучше поторопиться с трапезой.

– Позавтракаешь со мной?

– С удовольствием.

– Заодно расскажешь, что стряслось.

– Никаких дел во время еды.

– Завтрак подан, – сообщил слуга.

Друзья сели за стол.

– Чем занимаешься? – спросил Джеймс.

– Наслаждаюсь тишиной и покоем. Ты не представляешь, какое это мучительное занятие – строительство. К концу стройки я был в таком состоянии, словно построил всё это своими руками. Наверно, я слишком сильно устал, потому что деревенская тишина действует на меня точно чудодейственный бальзам для души.

– Чем думаешь заниматься, когда надоест тишина?

– Не знаю. Вернусь в столицу, отправлюсь путешествовать, заведу любовный роман… Я об этом ещё не думал. С проблемами надо бороться по мере их возникновения.

– Что ж, ничегонеделание или искусство быть джентльменом – это тоже вид искусства, доступный далеко не всем. Большинство довольствуется этим на уровне ремесла, а некоторые несут свой досуг как тяжкий крест, предпочитая любое занятие встрече с самим собой.

– Я люблю быть наедине с собой.

– Значит, тебе интересно общество самого себя. Цени это.

– Я знаю, что для многих это настоящая пытка, но я нашёл в душе дверь, за которой находится безбрежный океан. Мне нравится плескаться в его волшебной воде. А как поживаешь ты?

– Всё так же. Правда, положение верховного жреца накладывает на меня определённые обязательства, но они мне приятны так же, как тебе твой досуг. Я делаю то, что должно, и это наполняет меня радостью и блаженством.

Закончив трапезу, друзья перебрались в кабинет Габриэля, где тот и занялся почтой. Среди счетов и ни к чему не обязывающих светских посланий он обнаружил письмо Артура.

– Прочти его, – попросил Джеймс.

Габриэль вскрыл конверт, в котором было короткое письмо, написанное крупным почерком друга:

«Милый Габриэль. Представляю, как ты удивишься, когда прочитаешь это письмо. Только не падай в обморок, ладно? Дело в том, что я собираю внеочередное заседание клуба для того, чтобы объявить о своей помолвке. Я женюсь. Представляешь? Мне самому ещё не верится. И, тем не менее, я женюсь! Подробности расскажу при встрече. Надеюсь, ты не пропустишь такое заседание клуба? Об этом в клубе никто не знает, но я не удержался и написал тебе, поэтому прошу тебя, не говори об этом ни с кем из клуба. Не лишай меня удовольствия увидеть, как вытягиваются их лица.

Вместе с письмом в конверте лежал официальный бланк-приглашение клуба:

«Уважаемый господин Габриэль Мак-Роз. От лица Правления Клуба имею честь известить Вас о внеочередном заседании Клуба, которое состоится (числа) сего года во Дворце Заседаний.»

– Это что, дурацкая шутка? – Габриэль посмотрел на Джеймса. – Подожди. Неужели Артур?.. Глазам своим не верю!

Габриэля столь сильно удивило даже не само известие о предстоящей женитьбе друга, что само по себе уже было нонсенсом, а то, что у этой свадьбы не было никаких предвестников. Насколько знал Габриэль, а он был уверен, что у Артура от него нет тайн, у Артура не было на примете никого, кто мог бы заставить его сбиться с уверенного холостяцкого курса.

– Боюсь, тебе придётся в это поверить, и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что ты должен сорвать этот брак любой ценой.

– Но почему?

– Потому что он нарушает порядок вещей. Ты разве ещё не понял, что в твоей жизни нет и быть не может случайных событий. И ты не можешь отказаться, потому что это не чья-либо прихоть, а воля тех сил, что управляют нашим миром, а их воля не обсуждается.

– Но почему именно я?!

– Потому что это нужно для твоего лица.

– О каком лице ты всё время долдонишь?

– Скоро, очень скоро ты это узнаешь, а пока тебе достаточно знать, что ты всё ещё жив только потому, что должен создать собственное лицо. А теперь извини, мне надо спешить, – сказал Джеймс, вставая с кресла, где он сидел во время этого разговора.

Разговор был окончен.

Габриэль так и не смог забыть, каким стало лицо Артура, когда прощальное письмо Анны выпало у того из рук. Артур побелел как мел. Его губы затряслись мелкой дрожью, а глаза… Он не мог, не хотел поверить в то, что Анна, его Анна, его милая, нежная, любящая, добрая, божественная Анна вдруг без всяких причин вот так просто объявила ему о разрыве. Этого не могло быть, по крайней мере, с ним и с его самой лучшей на свете Анной. Не желая верить этим убийственным словам, Артур пытался её искать, пытался вернуть, ждал, надеясь на чудо. Он сильно похудел, спал с лица и был на грани того, чтобы серьёзно заболеть. Он даже нанял целую армию шпионов, чтобы хотя бы узнать, где находится его возлюбленная, жива ли, здорова, и, как знать, чтобы может в один прекрасный момент набраться сил и отправиться к ней, броситься к её ногам, и если не вернуть, то, по крайней мере, узнать, почему она так поступила.

Видя страдания друга, Габриэль тоже не находил себе места. Его душа ещё при жизни жарилась на адской сковороде, подогреваемой чувством вины. Габриэль сотню раз раскаялся в том, что помешал этой свадьбе, которая, чем не шутит бог, вполне могла оказаться удачной или, по крайней мере, не хуже многих других свадеб.

Помощь пришла оттуда, откуда её никто не ждал. Графиня Мэйбл Вер сумела излечить душу юного герцога. Рассказывая ему о подруге, графиня смогла дать пылкому юноше то утешение, которое может дать только юная, опытная в делах любви красавица. Вскоре Артур перестал даже вспоминать об Анне. Тогда только Мэйбл очень мягко рассказала Артуру о том, что его возлюбленная была далеко не самой порядочной особой, обманывавшей его с самого начала.

Перед привыкшим идеализировать любовь юношей предстала изнанка любовных отношений во всей своей красе, и это принесло окончательное исцеление от недуга любви, побочным эффектом которого стало полное разочарование. Артур разочаровался во всех и вся. Он полностью разочаровался в женщинах, разочаровался в мужчинах, которые могли так легко отобрать у своих друзей всё, включая их жен, и при этом продолжать клясться в вечной дружбе. И если раньше Артур смотрел на мир через розовые очки своего романтического идеализма, то после излечения он сменил их на серые очки разочарования. Его новый взгляд на жизнь был также далёк от реальности, как и предыдущий, и нужно было время, чтобы он смог изменить своё отношение к людям.

Разочаровавшись в людях, Артур торжественно поклялся себе, что никогда не женится ни под каким видом. Став ярым противником брака, он сплотил вокруг себя ещё нескольких молодых людей и учредил с ними Тайное Общество Холостяков, которое между собой они называли клубом. Подобных клубов в те времена существовало достаточно много, так что эдинбургские холостяки не были первооткрывателями в этом деле.

Кроме Артура и Габриэля, в клуб входило ещё трое молодых, богатых людей из хороших, древних семей: Алан Алистер, Гарольд Мак-Вейн и Грей Гордон.

Алан Алистер, граф, сын генерала Алистера, прославившегося ратными подвигами на территории Индии, был высоким, хорошо сложенным молодым человеком, известным своим пристрастием к оружию, лошадям и красивым женщинам. Отец Алана хотел, чтобы тот стал военным, но Алан был для этого слишком ленив. К тому же он не выносил муштры и дисциплины. Опасностей в его жизни хватало и без войны. Он был известным дуэлянтом, не упускающим случая померяться с кем-нибудь силой. Во время поединков был всегда хладнокровен и изысканно вежлив.

Гарольд Мак-Вейн, сын члена парламента лорда Мак-Вейна, был полной противоположностью Алана Алистера. Он был среднего роста, имел склонность к полноте, правда, толстяком его тоже нельзя было назвать. Был он болезненным домоседом, но при этом весёлым, остроумным человеком, любившим веселье, женщин и вино. Ходили слухи, что он тайком пишет не то музыку, не то стихи.