Владимир Свержин - Ловчий в волчьей шкуре
– Что же ты предлагаешь?
– Строго говоря, я вижу лишь два варианта, – вмиг серьезнея, проговорил маркиз де Караба. – Первый: дружище Сан-Лу переносится в свой волчий мир и обитает там, покуда мы не закончим с делами и не уберемся из Монсени.
– Но как же герцогская охота? – напомнил я. – Я не могу подвести господина.
– Зато он может, – хмыкнул кот. – И подведет. Под топор!
– Верно-верно, – закивал Алекс. – А потому вариант номер два: ты помогаешь нам прояснить это странное дело, а мы определяем тебя в программу защиты свидетелей.
Честно скажу, я ничего не понял из последней фразы, и на моем лице, по всему видать, это было ясно написано, ибо охотник за потусторонними сущностями тут же пустился в объяснения:
– Все очень просто. Волноваться тебе ровным счетом не о чем. Даже наоборот, есть чему радоваться. Ты сохранишь жизнь, поможешь хорошему делу и станешь обитать в мире, для которого все местные чудеса не более чем ярмарочные фокусы. Здесь же все будет обставлено тихо и без шума: ты попросту исчезнешь, пропадешь без вести, уедешь в Рим, а затем на каравелле за море, в Новый Свет.
Я невольно содрогнулся. Проезжавшие недавно купцы из Генуи рассказывали, что несколько лет назад за морем Мрака была открыта новая земля. Огромная и неизведанная. Что там живут красные люди с единственным глазом на груди, и еще другие, с одной ногой, на которой прыгают по ночам, точь-в-точь кузнечики. Причем нога у них столь велика и широка, что утром, ложась спать, они накрываются ею от лучей палящего солнца, немилосердно сжигающего этот неприютный край земли.
– Уж как хотите, – запротестовал я с неожиданной энергией. – Хоть режьте тут, а в Новый Свет я не поеду! Фра Анжело сказывал, что та земля не иначе как царство Антихриста!
– Да не поедешь ты в Новый Свет, не беспокойся! – рассмеялся Алекс. – Мы заберем тебя с собой, в наше время. На Базу. Там ты получишь все необходимое для жизни, гарантию безопасности, новое имя и, что немаловажно, интересную работу.
– Постой, – возмутился распушенный советник, впрочем уже несколько сдувшийся. – Это надо еще согласовать с начальством. Все ж таки живой человек, а не какой-то сувенир на память. Надо проверить, есть ли прививки, нет ли противопоказаний, не возражают ли ближайшие родственники…
– Мурзик, прекрати занудство! Какие еще прививки?! Уверен, там не откажутся изучить этот необычный феномен.
При этих словах, буду говорить откровенно, меня опять передернуло. Я как-то видел нашего графа, изучающего дохлую лягушку. Он подносил к ее конечностям раскаленные иглы, и лапки отдергивались так, будто несчастная тварь была еще жива.
– Видишь? – сказал он мне тогда. – То, что мы называем смертью, – лишь стена, которую мы сами возводим вокруг собственной жизни. Лягушка глупа, но даже она, как ты, вероятно, догадался, живет после смерти. Человек же при желании и вовсе может жить вечно. Феномен, который мы наблюдаем, указывает на возможность достичь вечной жизни. Надо только узнать, как.
– Но этого быть не может, – в тот час я был так обескуражен увиденным, что едва ли мог выразить что-то, осмысленнее банального удивления.
– Может, Рене, может. – Мой господин надменно усмехнулся. – Если ты поверишь в это – уже сделаешь первый шаг к бессмертию.
Я, конечно, не стал напоминать его сиятельству известную всем и каждому истину, что тело наше – тлен и бессмертна, по воле Господа, лишь душа. Тем более, что мессир Констан и сам в этот момент заговорил о том:
– Не забывай, мы созданы по образу и подобию Божьему, и со временем нам станет подвластно все. Но для этого нужно дерзать знать! Коснеющие в невежестве самой жизнью своей противоречат Воле Творца небесного. Они пытаются из страха перед знанием уподобиться тварям неразумным, баранам, коих извечно ведут на убой козлища. Слово Божье должно нести священное откровение познания, а не искоренять его, умерщвляя дух буквой. Станет подобием Бога лишь тот, кто осмелится.
Для тех же, кто страшится поднять глаза к небесам, остаются пустые нравоучения – сухие и бесплодные, точно Аравийская пустыня. Все они, как я сказал, есть стадо, именуемое паствой. Удел их – безропотно служить хозяевам, давать шерсть, мясо и шкуру. И, конечно, прославлять волю Отца Небесного, не имея о ней никакого представления.
Признаться, в тот момент мне стало жутковато. С какой стороны ни глянь, а подобные слова отдают крамолой и ересью, как нужник дерьмом, и уж точно к христианскому смирению отношения не имеют. Но не зря умными людьми говорится: «Суди не выше сапога». Вот я и сужу о следах да звериных повадках.
Мой хозяин – тот да, тот другим не чета. Еще бабушка его, царство ей небесное, мессира Констана к ученым книгам пристрастила. А затем он и в Турин ездил, с тамошними профессорами диспуты вел, и в Риме, и в Париже бывал – все по ученой части. И библиотекаря выписал – не какого-нибудь бакалавра, а профессора. Ищи другого такого – не сыщешь.
Ну, простите, снова отвлекся. Это я не для того говорить начал, чтобы ученость хозяина своего восславить, а лишь затем, чтобы понятнее объяснить, почему это вдруг меня не порадовала весть, что я стану предметом изучения. Потом-то мне объяснили, что не всегда для этого надобно на тот свет отправлять, но тогда, в лесу, я лишь головой помотал – мол, спасибо за предложение, как-нибудь и без того перетопчемся. Лучше уж в чужие края, да вот, хоть в ту же Гуралию податься, чем бог весть где феноменом распластанным лежать.
И потому смотрю Алексу прямо в глаза и говорю как есть:
– Ежели, достопочтенные господа, вы и впрямь прибыли сюда демона злого изводить, от всей души говорю – чем смогу, от души помогу. У меня к этой гадине подколодной у самого должок неоплатный имеется. А уж с остальным не обессудьте – авось, как-нибудь сам разберусь.
– А что за должок? – спрашивает маркиз де Караба.
Тут я ему и выпаливаю:
– Тот оберег, что мы в башне отыскали, молодой сеньор Ожье носил, ни на час не снимая. То был его нянюшки подарок. Знали о нем немногие, да и то – лишь видели. О том же, что оно за штуковина такая, почти никто и не догадывался. Ну, а как снял его молодой господин, так, значит, его зверь адский и погубил.
– Откуда ты знаешь, что талисмана не было? – быстро так спрашивает маркиз и на кота смотрит искоса. – Может, его с прочими вещами старшему брату передали?
Я вздохнул тяжко – еще б не тяжко – такой-то ужас вспоминать?! И говорю:
– Нет, не могло того быть. Я у тела один из первых оказался. Мы ж с ним вот, как два пальца всегда рядом стояли. И нарочно тогда глянул – не было нянюшкиного подарка. Подивился еще – как же так? А он вон где очутился. Хотя ума не приложу, с чего вдруг монсеньору Ожье вздумалось его снять?
– А может, у графа и свой такой медальон имелся? – предположил кот.
– Нет, точно, один был, нянюшка сама его делала, я видел. И кровью своей тот амулет напитала.
Алекс покачал головой, должно быть негодуя против столь варварского обряда. Но вместо слов возмущения, какие приличны были доброму христианину, Командор вдруг спросил:
– Скажи, Рене, месье Ожье верил в действенность этой штуки? – он достал из кошеля талисман.
– Конечно верил. Иначе не стал бы на себе носить не снимая.
– Понятно. Еще вопрос: младший брат твоего господина умер первым из Савойского дома?
– Нет, – замотал я головой. – Четвертым.
Алекс на секунду прикрыл глаза, осмысливая мои слова.
– И еще один вопрос…
– Сколько можно вопросов? – возмутился отдохнувший кот. – Мы должны спешить!
– Поспешишь – мышей рассмешишь, – парировал маркиз де Караба. – Это важно, очень важно.
– Тогда давайте все обсудим по дороге, – насупился полосатый советник, – а то со всей важностью до полудня здесь сидеть будем, а там, глядишь, уже и герцог явится.
– Хорошо, – с неохотой согласился Сын Орла. – По дороге так по дороге.
И мы вновь двинулись по лесу, пробуждающемуся от ночного забытья, омытому росой, наполненному ароматами и птичьими трелями. Любимая пора, когда развеявшиеся ночные страхи порождают лишь усмешку. Только нынешнее утро отчего-то к веселью не располагало.
– Вопрос такой, – продолжил Алекс, не сбавляя шага, – как принял твой господин смерть брата?
– Убивался, места себе не находил, а тут еще госпожа Сильвия занемогла.
– Сразу после смерти Ожье? – уточнил Алекс.
– Ну да, – вздохнул я, – сами понимаете. А там уж смерть за смертью, почти всех родичей Безглазая извела. Так ныне хозяйка и вовсе чуть жива от горя.
– Да, похоже, так и есть, – отстраняя нависшую над тропкой ветвь, промолвил маркиз де Караба. – Понимаю. Честно говоря, если я все понимаю верно, это настораживает.
Скорее всего, дело обстояло следующим образом: после трех похожих смертей монсеньор Ожье сообразил, что в убийствах просматривается, так сказать, «кровавый след», и решил обезопасить ту, которая была ему дороже собственной жизни. Как думаешь, могло такое случиться?
