Екатерина Дей - Амир
– Это ваши письмена?
– Да, это наш язык.
– А что там написано?
– Что ты отдала свою силу для спасения народа.
– Народа?
– Но ты же спасла вождя, значит, спасла весь народ. Рина, я хочу быстрее посмотреть, одевайся.
Мари радовалась совершенно как ребенок, сейчас можно было дать ей ее двенадцать лет, она даже потрясла меня за руку. Я растерянно посмотрела на Фису, как-то не похоже на бракосочетание на острове, может и о клятве она серьезно говорила? Фиса решительно кивнула головой и подошла ко мне:
– Ну, лебедушка, скидай халатик, в царские одежды облачайся.
Ничего не сделать, сбежать не удастся, да и замужем уже, осталось только букет получить, да ритуал посмотреть. Я сняла халат, и Мари накинула на меня полоски, я даже пригнулась, совсем не ожидала, что будет так тяжело, как Мари эту тяжесть только удерживала. А ведь действительно, она держала вес этого так называемого платья легко, совершенно невесомо, а я даже стою на ногах с трудом, столько золота и камней. Они долго крутили меня, Мари объясняла Фисе, где надо подержать, а где скрепить крючками на мельчайшие петельки или завернуть часть полосы вокруг меня. Не всегда получалось с первого раза, а так как мне никто слова не давал, да и не понимала я ничего, то мне оставалось только слушаться и поворачиваться в нужном направлении или поднимать руки.
Наконец действо закончилось, они обе облегченно вздохнули, подвели меня к зеркалу, и Фиса произнесла:
– Настоящая королева.
8
Это была не я, между Фисой и Мари стояла неизвестная мне женщина с растрепанными волосами и в королевском платье. Растрепанные волосы были мои, а все остальное нет. Даже лицо было не мое, немного испуганное, с широко распахнутыми глазами и приоткрытым от удивления ртом. Надо было хоть иногда смотреться в зеркало, чтобы заметить изменения во внешности. Я рассматривала себя в зеркало и не понимала, как это возможно, так измениться. Когда-то, никто уже не помнит когда, мои глаза были серо-буро-малинового цвета, то есть после жаркой бани они были то светло-голубого, то салатного цвета, потом серели до следующей бани. С возрастом от голубизны и зелени ничего не осталось, серость победила навсегда, никакие помывки и жар не помогали, полная глубокая всепоглощающая серость. А сейчас в распахнутых глазах сверкали два ярких голубых камня с черной точкой зрачка, который только подчеркивал цвет радужки. Я даже поморгала в надежде, что изображение изменится, но ничего не произошло, голубизна сверкала, а губы алели как после поцелуя. Стоп, о поцелуе думать не будем.
– Это не я.
– Ты, милочка, ты, голубка наша ясная.
Платье обернуло меня своими полосами, и я казалась себе статуей, увешанной золотом и драгоценностями, хотя ничего не мешало двигаться, не считая тяжести. И даже полнота как-то не очень заметна за этим блеском. Странным образом вся эта золотая и блестящая яркость не полнила меня, даже талия прорисовалась, непонятно совсем, как это на мне все завернуто, что-то между индийским сари и еще непонятно чем.
Мари захлопала в ладоши и открыла крышку коробки поменьше. Фиса даже охнула, когда она достала невероятного алого цвета накидку, которая тоже как платье была вся покрыта золотыми пластинками и камешками. Я сразу обратила внимание, что они образовывали собой какой-то рисунок.
– Мари покажи всю.
Она с помощью Фисы развернула весь квадрат накидки, и я поняла, на ней был изображен рисунок на столе. Я провела пальцем по воздуху и спросила Мари:
– Это на столе нарисовано?
– Да! Ты запомнила, тот же рисунок, он означает… отец потом расскажет. А сейчас мы тебе волосы заплетем по нашей традиции.
Она каким-то детским движением схватила меня за руку и заставила сесть в кресло, резким сильным толчком развернула вместе с ним и начала действо. Пока я приходила в себя, я это кресло пыталась подвинуть, но не смогла, слишком большое и тяжелое, а Мари его вместе со мной подвинула, она мягкими движениями начала заплетать пряди моих волос. И опять удивление: мои волосы никогда не подчинялись ничьим рукам, я даже стрижек никогда не делала, просто укорачивала длину, потому что красивая на других головах, на моей она превращалась в буйно-помешанное воронье гнездо. Мягкие по своей структуре, они резвились во всех направлениях, и никакой лак их удержать не мог, просто осыпался на плечи мелкой пылью. Ладно бы кудри какие-нибудь или волнистость, а то просто перья разной густоты торчали в одном им известном направлении. Спасали только заколки и резинки, хотя так ходить в моем возрасте уже неприлично. Да и цвет непонятный, хотя я и гордо называла его цветом платины, какой на самом деле неясно. А сейчас Мари очень спокойно разделяла их на пряди и как-то укладывала. Мне не было видно, что она делает, но пока она не сказала ни одного слова возмущения об их непокорности, даже мурлыкала какую-то мелодию. Весело спросила меня:
– Рина, а какие песни ты поешь?
– Я не пою.
– Поет-поет, еще как поет наша красавица, я её нашим песням научу, голос хороший, получится.
С сомнением посмотрев на Фису, вот уж этого таланта за мной никогда не наблюдалось, я спросила Мари:
– А кто будет на свадьбе?
– Я не знаю.
А зачем мне знать гостей, я все равно никого не знаю в этом мире, странном и непонятном, да хоть рогатые и хвостатые. Тем более, что я уже видела многоруких, многоногих и многоглазых, разных. Но это оказалось не самым интересным, Мари помолчала, а потом таинственно прошептала на ушко:
– Меня там не будет, ты мне потом расскажешь?
– Как не будет?
Я удивленно дернула головой, как это не будет, она же его дочь, но Мари крепко держала мой локон, и я ойкнула.
– Не вертись красавица, не мешай красоту наводить.
Фиса была на страже и строго посмотрела на меня:
– Меня тоже не зовут, Амир что-то такое придумал, никто ничего не знает, или тайну свято хранят, только он сам за тобой придет, нас уже выведут, одна мужа ожидать будешь.
Хмыкнув, я только пожала плечами, пусть приходит, раз сам захотел широко свадьбу отмечать, какой-то ритуал придумал. Наконец Мари закончила с прической и подвела меня к зеркалу. У нее не было никаких заколок в руках, никакого намека на шпильки, но мои волосы необъяснимым образом удерживались в прическе, похожей на корону, какие-то косички, вплетенные друг в друга и образующие собой крупную косу вокруг головы. Даже странно: у меня нет столько волос, чтобы получилось такое сооружение. Мари горделиво улыбнулась, демонстрируя свое творение:
– Фиса, посмотри, как красиво, когда-нибудь мне тоже так волосы заплетут.
Я только вздохнула, из ее волос такую корону можно создать, будущий муж будет поражен. И в этот момент в комнату вошел Вито.
– Рина, ты готова?
– Да, она готова.
Мари вдруг стала очень серьезной, расправила плечи, гордо вскинула голову, даже губы поджала, оглянулась на Фису и приказала:
– Фиса, мы уходим.
А я вдруг испугалась до дрожи в коленках, схватила Фису за руку, а она обняла меня и зашептала:
– Яблонька белая, прислонись к дубу, переплетитесь веточками, цветение твое для него, а сила его для тебя.
Она решительно освободилась из моих рук и вышла вслед за Мари. В комнате остался только Вито, он подошел ко мне, склонил голову и встал на колено:
– Рина, мне поручено подготовить тебя.
А я вдруг вспомнила, что обувь мы не подобрали и прошептала:
– Я еще… тапочки… не переоделась…
– Обувь не нужна.
– В тапочках?
– Босиком.
Вито протянул руку, и я непроизвольно подала свою ногу, он снял тапочек, потом второй. От волнения я качнулась на одной ноге, он стремительно вскочил и поддержал меня, тревожно взглянул в глаза:
– Как ты себя чувствуешь?
– Я …хорошо.
Лихорадочно вздохнув и собрав остатки самообладания, я спросила:
– Как … готовить?
Он опять опустился на колено, хотя руку мою оставил в своей ладони, склонив голову, торжественно произнес:
– Рина, ты дала свое согласие, и сегодня состоится ритуал клятвы. Готова ли ты?
От волнения я не поняла, кто на этом ритуале будет давать клятву, решила, что я, раз Фиса так сказала, и, подумав, что все равно ненадолго, сначала кивнула головой, потом ответила:
– Да.
Вито опять склонил голову, и задал следующий вопрос:
– Рина, готова ли ты пойти по предначертанному пути?
Вообще-то уже иду, вернее меня несет, от этой мысли я успокоилась, даже смогла улыбнуться:
– Да.
А следующий вопрос меня удивил.
– Открыты ли твои глаза?
Я распахнула глаза насколько смогла и призналась:
– Да.
Вито на меня даже не посмотрел, и я поняла, что за этим вопросом было не просто мое физическое зрение, что-то другое, но я не успела подумать эту мысль, Вито задал следующий вопрос:
– Осознаешь ли ты свою смертность?
Интересный вопрос, теперь, пережив столько боли, да, осознаю.
– Да.
– Ты согласна?
