Олег Быстров - Зрячий
И начался незабываемый период моей жизни, самый яркий и авантюрный. Табор кочевал по всей Республике. На юге мы крали лошадей, на востоке выступали на ярмарках, на севере принимали у контрабандистов товар и везли нехожеными тропами, через горы, на юг. А там вновь крали лошадей…
В таборе меня научили танцам, жарким, как объятия цыганки, и пылким, как сердце молодого ромала. Там я познакомился и подружился с длинным, хищно изогнутым ножом. Цыгане показали, как в танце рождается движение, неожиданное и неуловимое, которое становится последним, что увидит враг в своей жизни.
Дядюшка Марло относился ко мне как к сыну. Мера лишила меня девственности в неполные семнадцать лет. «Это тоже надо знать и уметь, золотой мой…» – сказала она тогда. Три прекрасных года, наполненных ветром, риском и волей, я провел в таборе, три незабываемых года, пока однажды полиция не устроила на цыган облаву.
Конные жандармы загоняли нас, как опытные охотники лисиц. Место было выбрано с умом – голая степь под одним из южных городков, по которой нас беспощадно гнали, настигали, убивали, пленили… Спастись не смог никто.
Но дядюшка Марло остался верен себе. Он показал полицейским, что я – захваченный гражданин Республики, за которого цыгане хотели получить выкуп. Что к бродячему племени я никакого отношения не имею. А может, и приплатил кому следовало. Так или иначе, всех уцелевших цыган, Меру и дядюшку Марло с простреленным плечом погнали в крепость Вюрт, а меня отпустили на все четыре стороны.
Я остался один, никому не нужный, всеми презираемый. Жандармы выдали справку, записанную с моих слов, но с такой справкой ни один фермер не хотел брать на работу. Всюду меня гнали как нищеброда и попрошайку. Неизвестно, чем закончились бы мои скитания, если б не прибился я к бродячему цирку, дававшему представления на площадях небольших городков. Три года колесил с маленькой труппой по стране, выступал акробатом и фокусником. Точнее, фокусником был старина Росс, а я ассистировал. Трюк назывался «Зрящий в ночи» и заключался в том, что мой напарник угадывал предметы на расстоянии с завязанными глазами.
Росс становился на площади спиной к толпе. Я завязывал ему глаза полоской плотной ткани и просил зрителей разместить на небольшом, специально приготовленном столике какую-либо мелочь.
Что может быть у горожан при себе в ярмарочный день? Складной нож, гребень, пояс, что-то из фруктов. Потом вызывался доброволец. Под замирание толпы он поднимал любой предмет со стола. Напарник начинал шумно дышать, делать руками замысловатые пасы, всеми силами обозначая завзятого ясновидящего, и, конечно, называл предмет. Толпа ревела…
Предвидеть нехитрый набор вещей несложно, и трюк был незамысловатым: простыми, обговоренными заранее условными знаками я сигнализировал Россу о том, что ему в данный момент показывают. Вот и всё.
И всё бы хорошо, пока однажды мы не попали в захудалый городишко Тирсенброн. Публика там собралась на редкость вредная, восторгаться нашим искусством не торопилась, наоборот, норовила подловить на обмане и изобличить в шарлатанстве.
Для начала на стол легло золотое колье. Обычно дорогие вещи выкладывать опасались – кто их знает, этих заезжих чародеев! Потом местный полицмейстер, присутствующий на представлении и поглядывающий на нас с большим подозрением, достал свой большой черный пистолет. Мы выкручивались, как могли, но когда на столе появился микроскоп, принесенный в пылу азарта местным учителем…
Вещь, в сельской местности невиданная и, конечно, нами не предусмотренная. Я уже был готов к тому, что сейчас нас с Россом под ликующий рев толпы поведут в местную кутузку. Из последних сил я напрягся, пытаясь сообразить, как подать знак партнеру, как выбраться из провального положения.
И в этот миг вдруг увидел изумрудную паутину силовых линий, опорные точки и стрелу вектора. Тогда я не знал всех этих названий, не представлял, с чем имею дело, но в отчаянии послал неведомому рубиновому лучу образ глаза! И напарник воспринял его каким-то чудом! «Глаз! – заголосил тогда он. – Волшебный глаз сейчас на столе!» Публика остолбенела, тем более что многие этот диковинный прибор именно так и называли…
С тех пор наш стиль работы изменился. Мы больше не обговаривали систему условных знаков. В нужный момент я находил благодатную паутинку, улавливал направление рубиновой стрелки и посылал по ней образ предмета. Фокус стал более изощренным и теперь пользовался у нашей непритязательной публики небывалым успехом.
Так длилось до тех пор, пока цирк не заехал в Капиталлу. Я опять оказался в родных пенатах, хотя выступали мы в Предместье, но мне всё равно была приятна встреча с городом моего детства. Именно здесь после очередного выступления ко мне неожиданно подошел человек, внешностью очень напоминавший господина Батлинга.
– Ну-ка, сынок, расскажи поподробнее, как ты это делаешь, – ласково обратился он ко мне.
Тем же вечером за мной приехала карета с темными занавесками на окнах. Больше бродячего цирка я никогда не видел, для меня началась новая жизнь.
* * *Сентиментальное путешествие я проделал вчера вечером в родной мансарде, с кружкой охлажденного пунша в руке. Его я приготавливаю по старинному пиратскому рецепту, вычитанному как-то в древней книге: крепкий ямайский ром, сухое красное вино, мед, сахар, ананасовый сок и немного специй. Тут главное – соблюсти пропорции, и у меня есть собственная формула. Вкус и крепость напитка просто восхитительны! Я прихлебывал из кружки, вспоминал свою жизнь и одновременно продумывал схему беседы с Наставником. Именно так мы их называли – людей, открывших для нас мир информационных взаимосвязей.
И вот я стою перед неброским зданием с вывеской «Академия Прикладных Знаний». Привлекать внимание здесь никто не стремится, и здание расположено под боком Университета Естественных Наук.
Этот старейшина учебных заведений страны выглядит основательно и тяжеловесно. Помпезное крыльцо главного корпуса – крылатые львы у подножья длинного ряда мраморных ступеней, портик с величественной колоннадой, золотые метровые буквы над входом сообщают миру, что здесь, собственно, расположено.
По всей территории разбросаны учебные корпуса. Меж ними по выложенным брусчаткой аллеям бегут студенты в мантиях, окликают друг друга, смеются. Неторопливо шествуют преподаватели в старинных напудренных париках, ведут неспешные беседы, чинно раскланиваются со студентами. Кажется, попадаешь в прошлый век…
А вот на задворках, за столярной мастерской, у заброшенной рощицы приютилась Академия. Здесь нет просторных лекционных залов, многолюдных аудиторий и учебных классов, увешанных наглядными пособиями. Не слоняются толпы студентов, не слышно веселых молодых голосов и смеха. Тишина и запустение. Одноэтажный домик хитро щурится на соседа-гиганта подслеповатыми окнами.
И это лишь верхушка айсберга. Подобно ледяной горе, здание уходит на многие уровни под землю. На каждом – уединенные кабинеты Наставников, которые занимаются с двумя-тремя курсантами по индивидуальной программе. Мы почти не встречались друг с другом, лишь раз в год, на выпуске можно было увидеть собратьев по alma mater в лицо.
Много позже, когда я стал оператором, мне не раз приходило в голову, что Академия, по сути, была моделью моей будущей жизни. Внешняя невзрачность, незначительность и мнимая простота нашей учебы сочетались с ярким и напряженным внутренним содержанием занятий. Картина мира, приоткрытая мне Наставником, манила и притягивала, а способность рукотворно изменять чужую судьбу пьянила сильнее всякого вина.
И подземные кабинеты, и старенькое, нуждающееся в ремонте здание как бы приучали нас, курсантов, к мысли – всё самое главное будет происходить в глубине, в тишине и уединении этого нового мира. Но всё это стоит много дороже, чем призрачная мишура и фальшивая позолота снаружи. Так куда же мне было идти в первую очередь, как не сюда?..
На входе охранник, похожий на нашего Столба, но не такой добродушный. Увидев удостоверение оператора, он вежливо интересуется целью визита, и я сообщаю трехзначное число. Это номер, который пожизненно принадлежит моему Наставнику, и знают его очень немногие. В любое время, назвав число как пароль, я могу потребовать аудиенции с мэтром.
Охраннику цифра ничего не говорит, но по заведенному порядку он должен сообщить ее ответственному дежурному. И тут происходит неожиданное. Важно кивнув, охранник снимает со стены странное приспособление – некий раструб на короткой ручке, крутит рычаг и, к моему непомерному изумлению, говорит в раструб номер Наставника и мое поименование. Затем слышится треск, шипение, и голос собеседника отвечает, мол, пропустить, и называет знакомый мне номер кабинета.
Так вот ты какой – дальнозвук! Еще его называют телефон. В последний мой визит здесь использовали вестового. Быстро же ориентируются в Академии, даром что снаружи домик неказист и явно требует ремонта. Действительно, техника развивается семимильными шагами.
