Ксения Медведевич - Ястреб халифа
Аммар плюхнулся на подушку перед шахматной доской. Тарик, словно пробуждаясь ото сна, медленно поднял на него холодные глаза.
Это в присутствии подданных самийа утруждал себя соблюдением хоть какого-то церемониала. И то сказать: сумеречник продолжал совершенно непристойно звать халифа по имени. Аммар, впрочем, решил оставить за ним такую привилегию – в конце концов, нерегиль не совсем обыкновенный слуга. А наедине с повелителем верующих самийа вел себя исключительно сообразно тому, какое настроение намутил ему своим хвостом иблис.
Аммар понял, что нынешним вечером хвост иблиса привел Тарика в скверное расположение духа.
– Аммар, – очень сердито сказал ему самийа вместо приветствия. – Тебе нечем заняться по ночам? Купи себе рабыню. Или заведи жену – а то сколько можно портить девок безо всякой пользы для государства. Или купи себе петуха и крути ему яйца. А меня оставь в покое – я и так не успеваю соскучиться по тебе к утру, а ты еще и вламываешься ко мне в дом по ночам. Это невежливо с твоей стороны… человечек.
«Человечек». Так далеко нерегиль еще не позволял себе заходить.
– Если ты сейчас же не извинишься и не поприветствуешь меня как подобает, я прикажу отправить тебя на кухню молоть зерно для лепешек.
Тарик задумался. Потом переставил на доске черного слона и сказал:
– Отправляй. Мне приходилось бывать и в более неприятных местах… Аммар.
– Я отправлю, – спокойно подтвердил халиф. – А за наглое упорство еще и прикажу тебе носить воду.
– В таком случае я буду самой дорогой кухонной рабыней в истории аш-Шарийа, – невозмутимо ответил Тарик, присматриваясь к белым фигурам.
– Но могу и помиловать, если расскажешь, кто у тебя бывает здесь по ночам.
– А у меня кто-то бывает? – нагло раскрывая большие серые глаза, притворно изумился нерегиль.
Тут Аммар увидел арфу – невысокая, человеку по пояс, она стояла, прислоненная к сундуку у окна. Сквозь частую решетку-шебеке падал лунный свет, и полированные изгибы корпуса серебрились в неярком просеянном сиянии. Струны тоже светились – они явно были сделаны не из презренных жил животного.
– Откуда у тебя арфа?
Тарик посмотрел на инструмент и снова задумался.
– Мука, вода и лепешки – прямо с завтрашнего утра, – пришпорил мысли нерегиля Аммар.
– Как хочешь, – наконец пожал плечами Тарик. – Я не против. Лучше молоть муку, чем драться с десятью тысячами джунгар среди сурковых нор и колючек.
– Десять тысяч джунгар?.. – подскочил Аммар. – Когда? Где? Откуда ты знаешь?
– Десять тысяч. Под Беникассимом. Не позднее следующей луны. Сказали силат[17], которые живут на соседнем плоскогорье, – сообщая все это, самийа отсутствующе хмурился и, закусывая губу, пытался найти новое место зажатой в пальцах черной ладье.
Бросив взгляд на доску, Аммар понял, что стоявшие с его стороны фигуры сделали ход – белый конь явно перескочил на другую клетку.
– Шайтан тебя возьми, Тарик! – рявкнул халиф. – Я никогда не видел, чтобы играли с отсутствующим противником!
– Почему это отсутствующим? – взорвался самийа. – Ты вломился в мой дом, столкнул моего гостя с подушки, чуть не придавил его при этом задницей, мешаешь нам закончить партию и в довершение всего обзываешься на почтеннейшего джинна «отсутствующим»! Если ты ничего не видишь своими подслеповатыми человеческими глазенками, то это не значит, что вокруг тебя никого нет!
Аммар вскочил как ужаленный.
– Прошу прощения, почтеннейший джинн! – пробормотал он, настороженно оглядываясь по сторонам.
Мудрые говорили, что силат недолюбливают людей.
– Сядь хотя бы на соседнюю подушку, о невежа! – прошипел Тарик. – И, во имя сторожевых башен Запада, молчи и дай нам закончить игру.
Халиф последовал совету самийа и стал в изумлении наблюдать, как белые фигуры сами собой двигаются по доске. Наконец Тарик сделал последний ход, прижал руки к груди и поклонился невидимому гостю. Джинн, кстати, выиграл.
– Он… ушел? – осторожно спросил Аммар нерегиля, который принялся собирать фигуры с доски.
– Ушел, – отрезал Тарик.
– Силат – твои союзники? – благоговейно прошептал Аммар, перебираясь обратно на подушку.
Самийа поднял на него глаза, и взгляд его показался человеку очень усталым:
– Аммар. Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь. В мире много сил и много существ, которые не просто не являются твоими союзниками, но и не желают ими становиться. Более того, некоторые из этих существ даже не знают о твоем существовании. И даже если узнают, то тут же забудут – потому что ты, Аммар, и твои дела их не интересуют. Мир не вертится вокруг твоей персоны – чтобы тебе ни плели по этому поводу придворные поэты. Да, иногда ко мне наведываются обитатели города в скалах Мухсина…
– Там действительно город джиннов? – подпрыгнул Аммар, загораясь нестерпимым любопытством.
– И не один, – пожал плечами Тарик.
– Я думал, это сказки! – Аммар вскочил на ноги и забегал вдоль края хозяйского возвышения. – Хочу увидеть этот город, самийа! Отведи меня туда!
– Аммар, я не смогу выполнить твой приказ, даже если ты мне пригрозишь распятием на мосту.
– Это еще почему?
– Потому что я в ответе за твою жизнь, – просто сказал нерегиль. – Силат тебя убьют, как только увидят. Они враждебно относятся к людям. О набеге силат меня предупредили только потому, что джунгары их злят – степняки нагло прут через Мухсин и нарушают их уединение. И я прошу тебя именем Бога, которого ты чтишь: пожалуйста, не приходи сюда ночью без предупреждения. Силат заглядывают ко мне на огонек, чтобы сыграть партию в шахматы, разнести мои неказистые рифмы или составить компанию в игре на арфе, – но это не значит, что они готовы терпеть в этом доме кого-либо, кроме меня. И они считают эту долину своей – потому что жили здесь задолго до появления людей, распахавших здешние поля. Так что, если ты опять вломишься без приглашения и будешь вести себя как пьяный буйный муж на женской половине, они могут наплевать на мои просьбы простить твое невежество и невоспитанность и убить тебя.
Аммар подумал и сказал:
– Прости меня, Тарик. Я вел себя неподобающе и глупо.
– Даю тебе мое прощение, – вежливо склонил голову самийа.
Из рассказов о славных деяниях и хроник:
Известно, что Тарик аль-Мансур держал при себе отряд преданных воинов, доверяя им более остальных и всецело полагаясь на них в битвах. Рассказывают, что личную гвардию аль-Мансура в народе называли Кафирской или Неверной, ибо состояла она из сумеречников и головорезов из диких племен, однако подобные сведения, как пишет ибн Хальдун, нельзя считать надежными.
Напротив, через мужей уважаемых и почтенных передается, что воины аль-Мансура именовали себя «Когти Ястреба» и получали жалованье как гвардейцы халифа.
Известно, что в гвардию набирали юных рабов – сначала ханаттани, а потом степняков и тюрок, отчего корпус еще называли южанами. Мальчиков воспитывали при дворце в истинной вере и в преданности повелителю верных. В школе халифа им давали прекрасное образование, а затем отправляли служить в гвардию. Прошедшие сквозь бури войн и жестоких походов юноши становились зрелыми мужами, которым халиф и вазиры охотно доверяли командование войсками и управление провинциями. По крайней мере половина наместников в аш-Шарийа были вольноотпущенниками халифа из числа южан.
О том, как гвардейцы аль-Мансура получили свое прозвание, ибн Хальдун пишет следующее: придворный поэт аль-Архами сложил стихи в честь победы над степняками.
Вот они:
И если исходит мраком броня, в боях почерневшая,То чаши в руках прелестных сияньем полны до краев.Рабыни играют на лютнях, а наши храбрые воиныМечами такт отбивают на звонких шлемах врагов.[18]
А на пиру, продекламировав эти поражающие сердца стихи, воскликнул: «Воистину четыре тысячи храбрецов – как четыре стальных когтя на лапе гордого охотника!». И все подхватили: «Воистину это так!» И с тех пор корпус южан стал так и зваться – «Когти Ястреба».
Ибн Хальдун также пишет, что аль-Мансур с пренебрежением относился к ополчению и не принимал его под свою руку, не заручившись грамотой от халифа со словами «Даю тебе право казнить и миловать», каковую грамоту, по рассказам, аль-Мансур всегда носил в рукаве, дабы избежать ненужных споров и беспорядков.
Ибн аль-Кутыйа, «Всемирная история».
Беникассим, две недели спустя
Джунгары наступали слитной гикающей лавой – огражденная горами долина покорно стелилась им под ноги. Копыта лошадей топтали ячмень и пшеницу, конники с улюлюканьем проносились среди низеньких оливковых деревьев, рядами высаженных на пологих склонах.
Впереди они видели скопление серых домишек – предместье Беникассима, к которому бежали, размахивая руками, людишки в белых ашшаритских рубахах и платках. На улицах, видимо, тоже царил переполох, в глубине кварталов слышались отчаянные крики. Глупые скоты хотели избежать неизбежного и прятались по подвалам. Высокий замок серого гладкого камня у подножия гор закрыл ворота, и теперь джунгарам предстояла любимая забава: гонять по узеньким улочкам верещащих скотов, хлеща их плетьми и рубя на скаку. А потом проехаться от дома к дому, выволочь тех, кто пытался в глупости своей спрятаться, выгнать в поле и начать вспарывать животы и рубить на части.
