Стивен Гулд - Джампер. История Гриффина
– Он никогда никого не слушает, – сказал я. – А что с Алехандрой? Я волнуюсь.
Консуэло вздохнула.
– Скучает по семье. И со своим парнем рассталась, с доминиканцем…
– Я бы мог…
– Что? – спросил Сэм. – Мог бы появиться и дать им повод ее донимать?
Я спрыгнул с забора и пнул камень. Он перелетел через ограду и брякнулся в колючих зарослях. Большой палец на ноге задергало, было очень больно, но я постарался не хромать, возвращаясь обратно к забору.
– Верно. А с вами что? Вы думаете, так безопасно? – Я махнул рукой в сторону холмов и пустоши.
Шоссе находилось в семи милях к югу от нас, и грязная дорога, взбегающая к вершине холма, была вся как на ладони – пустая прямая линия, которая не сгибалась до самого подножия горной гряды.
Сэм вздрогнул.
– Настолько, насколько это возможно при отсутствии контакта.
Консуэло погрозила мне пальцем:
– Ты не ягуар, чтобы жить отшельником. Это вредно. – Она протянула руку и ковырнула дырку на моих джинсах. – Даже койоты держатся стаей, разве нет.
– Уговорили! Пойду повою на луну. Или полазаю по мусорным бакам.
Сэм постучал вилкой по пластиковому контейнеру из-под карри.
– Это явно не из помойки. Откуда же?
– А? Ах да, из кафе «Нац», Ист-Энд. – Увидев недоуменное выражение его лица, я пояснил: – Лондон.
– Ага. – Его рот на мгновение открылся, но он молчал. Наконец проговорил: – Недурно. Совсем даже недурно. – Он ткнул пальцем мне в грудь. – А ты поздоровел. Тренируешься?
– Занимаюсь карате. В… м-м-м, наверное, я не должен говорить, где именно.
– Правильно. Не нужно, если ты туда регулярно ходишь. А доходы? У тебя достаточно денег?
Я отвернулся.
– Не волнуйтесь. Мне беспокоиться не приходится. На ночь молюсь, мою за ушами и чищу зубы, папочка.
Все неприятности из-за зубов! Я больше не хотел бы делать никаких рентгенов, если, конечно, этого можно избежать.
– Я даже уроки учу. По точным наукам уже почти усвоил курс средней школы, подбираюсь к тригонометрии.
– И что это значит, еще четыре класса осталось?
Я фыркнул.
– Да какая разница!
Пытался делать вид, что мне все равно, но было приятно, что кому-то небезразличен. Очень приятно.
И это заставляло меня тревожиться за них.
Я подождал тридцать минут после того, как они уехали, всматриваясь в пространство за хвостом пыли, который оставляла машина, прежде чем прыгнул в Нору.
Я прыгнул на «Эмбенкмент стейшн» в извилистой подземке, и не на наземную платформу, а вниз, за толпой туристов, и кто-то начал кричать.
Слышались окрики:
– Давай! Пошевеливайся! Поживей! – Две девушки-туристки впереди держали руки над головой, тряся камерами, и одна из них плакала. Из-за их плеч я увидел, как кто-то бежит по платформе, держа в руках странной формы оружие, которое показалось мне знакомым.
Этот «кто-то» выстрелил, эхо метнулось по замкнутому пространству, и неожиданно две туристки упали прямо на меня. Я слышал, как из их легких вышел воздух. Они перестали кричать, но бились в конвульсиях, а я почувствовал запах озона. В меня не попало, и хотя они упали у самого выхода из моего закутка, необходимое пространство еще оставалось, и я смог прыгнуть.
– Подождите! – крикнул я. Не знаю, кому я кричал и зачем, но мой голос отразился эхом по всему Пустырю. Я тут же прыгнул на платформу «Чаринг кросс» и зашел в поезд, идущий, в северном направлении, в сторону Темзы и «Эмбенкмент стейшн».
Никто не стрелял, никто не кричал, но глаза мои еще были расширены от той картины, что осталась в памяти.
Прошло всего три минуты, когда поезд подъехал к той станции, но стрелявший исчез. На платформе орудовала линейная бригада полиции. Они подняли девушек и усадили на лавку. Спутанная проволока все еще валялась там, среди осколков голубой плитки, так что я предположил, что нападавшие втиснулись обратно в закуток и сумели там укрыться. Я не стал выходить из поезда и успел заметить из окна, как несколько полицейских в туннеле размахивали фонариками и что-то искали.
Я сошел на «Ватерлоо» и пересел на Юбилейную линию, чтобы добраться к «Грин-парку», затем сел на ветку Пикадилли до «Найтсбриджа». Я даже не опоздал на занятие, хотя казалось, что это невозможно.
В следующий раз «они» подобрались поближе.
Станции «Элефант» и «Касл тьюб». На сей раз охотившийся был куда осторожнее. Он шел за мной и не нападал, пока мы поднимались по эскалатору на улицу, а выстрелил лишь поднявшись по ступенькам, но перед выстрелом я услышал, как клацнуло что-то металлическое, а потому мгновенно наклонился вперед и обернулся. Шнур пролетел над головой и попал в перила надо мной, а сам я уже стоял в пустыне, когда к стрелявшему подоспел напарник.
Ну что же.
Это явно не совпадение. Они отслеживали станции подземки.
Я прыгнул обратно в Лондон, на другую сторону Темзы, на станцию «Южный Кенсингтон». Она находилась на расстоянии всего одной остановки от «Найтсбриджа», но я не стал садиться на поезд. Слонялся среди платформ – на этой станции три разные линии – следя за каждым проходящим. Народу было много, но после того, как я простоял на платформ «Пикадилли», встретив три поезда, все лица смещались.
Я поднялся по лестнице на восточную платформу, затем по Кромвель-роуд совершил небольшую прогулку до музея Естественной истории. Там я провел час, ходя туда-сюда между китами и динозаврами, рассматривая каждого, кто подходил близко. Все лица незнакомые. Наконец, я прошел вверх по Бромптон авеню до «Найтсбриджа», забрал свое выстиранное белье, купил еды, и прыгнул в городской автобус, идущий на запад.
Фалафель была свежая, хрустящая, теплая и лежала в моем желудке мертвым грузом. Сколько же было охотников? За какими станциями они наблюдали? Собирались ли они выжить меня из Лондона, как уже выкурили из Сан-Диего и Уатулько?
Какого черта им нужно?
Где – то за Илинг Коммон, когда автобус опустел, я прыгнул обратно в Нору.
Я высветлил волосы. Купил двустороннюю куртку я три шапки. Очки без диоптрий в темной оправе. Все еще пользовался метро, но очень-очень осторожно. Никогда не прыгал на станцию. Никогда не исчезал да станции. Каждый божий день старался выбирать новую точку назначения, и она никогда не оказывалась рядом с местом, откуда я собирался уехать в тот день.
Я совсем прекратил прыгать в кинотеатры, не платя.
Сдал свою иккю, экзамен на коричневый пояс. Сенсей Петел сказал, что мои ката уже не столь ужасны, как раньше. Я двинул сенсея Мартина между ребер внешним ударом во время экзамена по борьбе.
И еще у меня появился друг.
Семь
Прыщи и удары
Генри Лангсфорд на занятиях был классом старше и обладал отличным чувством юмора. Мы вместе сдавали иккю, и он доставал меня из-за американизмов и акцента. Его отец занимал должность второго секретаря британского посольства в Омане, так что Генри учился в интернате в Лондоне. Он говорил:
– Самое лучшее, что есть в школе – это бокс, но я получил разрешение еще и на занятие карате.
Он был худой и длинный, хотя и одного со мной возраста. Легко доставал меня ударом ноги, зато я был быстрее. И все же тренироваться с ним – это было нечто. Я пускался на всякие увертки, хотел уклониться от его рук, достать до его почки или подсечь средним ударом ноги. Иногда получалось.
Как-то Генри предложил вместе съесть по десерту.
– Есть время до половины десятого, и есть бар всего в семи остановках по ветке Пикадилли. Ты как?
У меня на языке вертелась дюжина отговорок, но вместо этого я ответил:
– Почему бы и нет?
Мы завалились в «Эспрессо бар» на северной стороне Бьючемп плейс. Он заказал чай, я – двойной латте с сахаром.
– Неудивительно, что ты такой мелкий. Ты сам застопорил свой рост кофеином. Как ты спишь после этого?
Для меня все еще был полдень, но я ответил:
– Может, именно поэтому я такой увертливый.
Потом мы прошли обратно к Бромптон-роуд и Гайд-парк, погуляли немного, двигаясь в восточном направлении.
Разговаривали о путешествиях, местах, где жили. Мы оба бывали в Таиланде, Испании, но он на юге, в Кадисе и Севилье, а я на севере, в Барселоне и Сарагосе. Я рассказывал о «колониях» и Мексике. Он говорил о Кении и Норвегии, о семейном отдыхе в Нормандии. И тут мы заговорили на французском, и – о-ля-ля! – насколько же он превосходил меня произношением! Зато у меня был больше словарный запас.
– Где находится твой дом, мой маленький друг? – спросил он по-французски.
– Маленький? Я умею прошмыгивать под дверью. И живу в земляной норе.
– Что? Как хоббит?
– Как хоббит.
– Квартира в подвале?
– Можно и так сказать. На западе – Америки.
Он подумал немного.
– Да, твои ноги немного волосатые. Значит, и дом должен быть в Ривенделле?
– А? Ну да, конечно. У эльфов.
Он ухмыльнулся и глянул на часы.
– Вот же, блин, мне придется беседовать с директором, если я непотороплюсь.
