Стивен Гулд - Джампер. История Гриффина
Моя первая попытка могла обернуться позорнейшим провалом, если бы не тот факт, что охранники не могли допустить и мысли, что я туда пробрался. Я увидел бронированную машину с охраной – один из парней сидел за рулем. Охранники оставили запертый автомобиль прямо напротив Сейфвея и направились внутрь со своими холщовыми сумками. Я обошел с другой стороны, заглянул в сильно тонированное окошко, прошел между двумя машинами и прыгнул.
Задняя часть машины была пуста. День только начинался.
Я забрал из Вол-Марта велосипед и накачал шины. На следующий день повсюду следовал за бронемашиной, пока она разъезжала по району, посетив три продуктовых магазина, два ювелирных, а затем «Горгон Плаза Молл». Там они совершили несколько ходок туда и обратно.
Я приступил к делу во время следующей остановки на ATM при Хенрис Маркетплейс.
Близко подходить не понадобилось – днем раньше я хорошо рассмотрел машину изнутри.
Опыт перетаскивания мешков с цементом и батарей мне прекрасно пригодился. Я обчистил заднюю часть машины за пять минут, прыгая в Нору и обратно. Мешки пришлось разрезать.
Триста тысяч долларов. Плюс-минус двадцать тысяч. Это была одна из крупнейших охранных фирм. Наверняка у них была страховка!
Мама бы не обрадовалась. Не говоря уже о папе.
Но их больше нет, так что чего уж тут?
Туристы вывезли меня из Оксфорда – сами и на своих автобусах. Туристические автобусы – странная штука. Они принадлежат компаниям, и туристы передвигаются на них, чтобы попасть из одного места в другое, но, по сути, это почти городской транспорт, который постоянно ездит полупустым.
Терпеть не могу выхлопные газы.
Я нашел класс карате в Найтсбридже, при крутом спортзале. Стоило это дорого, и мне пришлось подделать на справке подпись отца, зато там были весьма приличные раздевалка и душевая. Я внес сумму за год.
Сделал такой подарок самому себе на день рождения. Мне исполнилось тринадцать.
Я «принимал ванну» в Норе – обтирался губкой с холодной водой, но для настоящих банных процедур требовались дополнительные работы, возможно, газовый водонагреватель, и слив, чтобы мыльная вода могла утекать под камни, но мне претила сама идея. Я представил себе, как какой-нибудь горный ручей куда приходит на водопой горный козел, вспенивается и пузырится мыльными хлопьями. Поэтому, расположившись в маленькой пещерке, я пользовался туалетом-ведерком с хвойным дезинфицирующим концентратом, а когда возникала необходимость, поздней ночью выливал его в один из биотуалетов парка в зоне для пикников.
Действовать приходилось с оглядкой. Разумеется рядом с залом карате я не прыгал. Много ездил на метро, прыгая на разные станции, перед прыжком всегда старался выбрать точку, куда еще не перемещался. А также выбирал места, которые не попадали в поле зрения камер наблюдения, – где стояли телефонные кабинки или отбрасывали тень доски с информацией.
Возвращаясь обратно в Нору, я просто прыгал из движущегося поезда, куда бы он ни ехал. Выбирал наи менее людный вагон и прыгал, когда никто на меня не смотрел, или переходя в следующий и оказавшись в шумном тамбуре между скрежещущими дверьми.
Иметь занятия, которые требовалось регулярно посещать, было здорово. Это означало, что у меня теперь есть расписание, какой-то распорядок дня, – от всего этого я уже успел отвыкнуть.
Естественно, мне понадобились часы.
Причем такие, которые показывают разные часовые зоны, одновременно в двух разных местах. Я поставил их на американское тихоокеанское время, минус семь, и лондонское, по Гринвичу. Нажимаешь кнопочку, и высвечивается время в Пхукете, а Гринвич – плюс семь.
Свой завтрак, хлопья, я чаще всего ел в Норе. Для этих целей приобрел маленький двенадцативольтовый холодильник и хранил там молоко. Я вставал в восемь утра, а в четыре начиналось карате для подростков. Выяснилось, что я – не самый младший, но точно самый низкорослый в группе.
Что ж, пришлось стараться компенсировать этот недостаток.
– Суровый малыш, – сказал обо мне как-то старший инструктор, сенсей Петел младшему инструктору Мартину, который с нами занимался. Я был весь в синяках, но не сдавался, нанося удары ногами и руками.
– Что-то он не в порядке! – говорил Мартин, широко улыбаясь. Он-то знал, что я услышу. Просто дразнился. – Эй! Поменьше блокируй головой, слышишь!
После занятия я сдавал вещи в прачечную (за фунт)» куда относил одежду, кимоно и постельное белье примерно раз неделю.
Обедал чем попало, обычно в Лондоне, безо всякий прыжков. Конечно, там был уже вечер, но если хочется какой-то конкретной еды, и ты не можешь найти ее в Лондоне, значит, плохо ищешь. За исключением мексиканской, пожалуй. Я ел блюда индийской и китайской кухни, а иногда просто немного рыбы с картошкой.
Недалеко от спортзала находилась библиотека, где я просиживал над своими учебниками. Я все еще занимался точными науками по французским книжкам и математикой – по испанским, так что женщины, работавшие в библиотеке, неизменно говорили «бонжур, мон ами» или «комо эста». Библиотекарши слегка удивились, когда поняли, что не такой уж я иностранец, но зато всегда приходили на помощь, если я застревал с математикой или химией.
Они заверяли меня, что работники библиотеки вообще живут лишь для того, чтобы отвечать на вопросы. А я приятно отличался от детей, которые хотели знать, «где хранятся рефераты», или тех, что приходили, чтобы целоваться между стеллажами, а то и покурить травку в туалете.
Ужин мог быть где угодно. Утром в Пхукете, в Сан-Диего. Но не в Лондоне – там уже было за полночь.
Иногда я со своей лодкой прыгал в бухту на двадцать миль к востоку от Ла Крусеситы и нырял за своим ужином, лобстером или рыбой, а потом готовил его на берегу, с лаймом и перцем.
Затем – обратно в Нору, помыться – и снова в путь, забрать вещи из прачечной, и так по кругу.
Через полгода сенсей Петел разрешил мне посещать вечерние занятия для взрослых. Они протестировали меня на никкью, коричневый пояс низшего разряда, и я, хоть и с большим трудом, выдержал экзамен.
Мне не слишком нравились правила, ката. Я не видел в них смысла, поэтому и заниматься стал вполсилы.
– Что ж, – произнес сенсей Петел, когда услышал, что я об этом думаю, – придурковат ты, что ли, малость, а? – Усадил меня на пол и велел: – Смотри.
Он показал первые два шага Хайян Шодан, нижний блок и средний удар при наступлении. Чуть замедлил движения между блоками и нанес удар.
– Вот как надо! А теперь подойди сюда и нападай. Внешний удар.
Я поднялся и исполнил свой лучший прием. Он выставил нижний блок, нейтрализовав его сбоку, и костяшки его руки проехались по моему носу, так что я упал, потеряв равновесие. Даже не смог уследить за его движением, но ведь он сделал шаг! На долю секунды я даже задумался, не прыгнул ли он.
– Как ты думаешь, каким образом я этому научился? Как я это освоил? Это не по наитию пришло. Теперь смотри. – Он продемонстрировал полную ката, но на сей раз с другой интенсивностью и ритмом. Блок – удар, блок – блок – удар. Его движения выглядели как будто и не быстрыми, но плавно превращались из одного в другое.
– Хочешь лучше боксировать – разберись со своими ката, ладно? – Он постучал мне по лбу. – Немного воображения. Ты думаешь, ты тут один как перст. Но это не верно. Ты окружен врагами. Действуй соответственно.
Во, блин!
Раз в несколько месяцев я звонил Сэму из телефона-автомата. Я говорил по-испански и просил к телефону Карлотту или Розу, или использовал еще пяток разных имен. Если он говорил: «Вы ошиблись номером», – и вешал трубку, мы встречались на следующий день по дороге из Тексако, на подъеме, откуда открывался вид на много километров вокруг. Если же его ответ был: «У нас таких нет», – приходилось откладывать встречу: это означало, что на следующий день он занят или ему кажется, что это небезопасно.
Но на этот раз все было нормально, они с Консуэло сидели на складных стульях, а я расположился на заборе, и мы все вместе ели вкусный карри и говорили по-испански.
– Алехандра возвращается домой, – рассказывала Консуэло. – Она просила передать тебе, что скучает по чупулине. – Консуэло коротко улыбнулась, но вообще-то было видно, что она расстроена.
– А тот посыльный из «Вилья бланка» все еще там?
– О да. Угощает в барах мою родню, позволял Родриго брать его машину, чтобы вечерами ездить к девочкам.
– Придурок! Неужели ему никто не сказал?! – Мне захотелось пойти и наподдать Родриго. Это больно укололо меня. Я думал, Родриго мой друг.
Сэм передернул плечами.
– Что ему должны были сказать? То, что знает Родриго, Матео мог узнать у кого угодно. Если кто-нибудь запретит Родриго разговаривать с Матео, у Родриго появится секрет. Забей. Это ненадолго. Мать Родриго возмутилась – у него ведь нет прав – и сказала, что велит кузену Пако арестовать его, если он не будет слушаться.
