Юрий Никитин - Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)
Томас тоже поглядывал на Олега, тот едет слишком уж погруженный в думы, а ведь столько пережито, только что расстались с такими женщинами, есть о чем почесать языки…
Он вздохнул, напомнил себе, что он – крестоносец, а не чесун языка, пустил коня рядом и, считая удачным моментом наконец-то обратить язычника в истинную веру, заговорил о таинствах, о Божьих знаках и предначертаниях, о самой сути веры Христовой.
Олег слушал невнимательно, видно, что не расстается со своими мыслями, наконец, ответил коротко:
– У Бога нет религии.
Томас поперхнулся от великого возмущения, долго кашлял, Олег дотянулся и стукнул кулаком между лопаток. У Томаса потемнело в глазах, он ткнулся лицом в конскую гриву. Когда кое-как прокашлялся, прохрипел:
– Язычник! Когда нет доводов…
– Это у христиан занял, – возразил Олег. – Это у вас, чуть что – сразу в рыло!
– У нас дискуссии!
– Да, – согласился Олег, – видывал я эти… дискуссии. Особенно между катарами и арианами. Между альбигойцами и пуригонами тоже нехилые. И все из-за того, что Богу не хватает стойкости характера. Да еще и твердых убеждений. Ему следует быть католиком, арианином или альбигойцем, да неважно кем еще, все равно, – но не стараться поспеть сразу всюду.
Томас хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Лицо посинело от чудовищного богохульства, и в то же время не мог ответить достойно, калика уел, ткнув в очевидные разногласия между церквями, диоценами и даже епархиями.
Он покрепче стиснул древко копья, поклявшись себе, что это не последний разговор. Христианин не может позволить, чтобы ему было хорошо, а ближний страдал во тьме неверия и невежества. Калика еще услышит от него пламенные слова о Творце, которые прольют свет в его мохнатую душу!
Олег про себя посмеивался, краем глаза наблюдал за исполненным благородного негодования рыцарем. Сколько помнит этого кривляку, всегда держит спину прямой, нижнюю челюсть выдвинутой, а взор снисходительно любезным. Никогда не позволяет другим увидеть себя таким, какой он на самом деле…
Мелькнула ироничная мысль, а какой этот рыцарь на самом деле? Может быть, какая-нибудь редкая сволочь? Да еще со склонностью истязать детей и мучить женщин?
Мысль вообще-то дикая, уже достаточно долго знает Томаса Мальтона из Гисленда, благородного потомка благородных предков, которые гибли, топли и которым благородно рубили головы по облыжным обвинениям, но все равно повертел эту дикую мысль так и эдак, помял, пощупал, сколол наросты, содрал накипь, а в глубине засияла совсем крохотная и простая мысль, зато ясная и четкая: а какая тебе разница? Для тебя, как и любого члена общества, важно именно как ведет себя человек. Как держит, а не какой есть на самом деле. Если за всю жизнь никого не обманет и не обидит, то важно ли другим, что в глубине души редкостная сволочь, только прикидывается хорошим человеком? А вот если хороший и честный человек, не сдерживая своих порывов, будет тебя крыть матом, время от времени давать в рыло, блевать в твоем доме, приставать к твоей женщине… то не лучше ли в друзьях иметь воспитанную сволочь, чем такого вот искреннего и честного?
Христианство сделало ставку на то, что раз Бог видит тебя постоянно, то от Его взора ничего не укроется. Сам Бог не требует, чтобы человек был чем-то необыкновенно хорошим, понимает, что «хорошесть» определяется набором неких правил. И вот христианину предъявляется их для выполнения намного больше, чем язычнику, тем самым делая все общество христиан выше, чище и благороднее, чем дохристиан. Во всяком случае, задумано, чтобы общество христиан было выше.
Томас придержал коня, Олег поравнялся с ним, Томас спросил с некоторым беспокойством:
– Ты не помнишь, какой сейчас день?
Олег посмотрел на небо.
– Ну, вообще-то солнечный.
Томас сказал раздраженно:
– Я не о том!
– А, – понял Олег, – на завтра погоду знать хочешь? Думаю, эту недельку дождей не ждать…
Томас рыкнул раздраженно:
– Что ты мне о погоде? Рыцарь должен совершать подвиги во славу церкви и своих дам в любую погоду! Не прикидывайся, что не понимаешь. Я спрашиваю о действительно важном: сегодня день постный или скоромный?
Олег посмотрел с удивлением, но Томас предельно серьезен, а на лице такое внимание, будто от того, скоромный день или постный, зависит успех всего предприятия. Да что там предприятия: дело за куда более важным – быть человеком или стать свиньей?
– Извини, – произнес он, – я по своей дикости не допер. Это ж в самом деле важно!
Томас не уловил сарказма, напыжился, сказал покровительственно:
– А как иначе? Человек, не соблюдающий установленных правил, – уже не человек, а дикий зверь вроде свиньи или вороны. Или язычника, блуждающего во тьме невежества.
– Да, – согласился Олег, – правила нужно соблюдать, а праздники непременно праздновать со всем ликованием и смакованием… Вот, к примеру, такой замечательный христианский праздник, как Обрезание Господне…
Томас медленно повернул к нему голову, окинул взглядом сверху вниз, хотя вообще-то в седлах на одном уровне.
– Это что за хрень?
– Праздник, – повторил Олег раздельно, – Обрезание Господне. Кстати, как ты его празднуешь?.. Расскажи подробности, а то я как язычник только слышал, а не присутствовал.
Во взгляде рыцаря появилась холодность, потом отстраненная брезгливость. Контролируемым голосом, преисполненным презрения и вящего достоинства, он произнес раздельно:
– Калика, ты что-то путаешь.
– Я? – удивился Олег.
– Ты, – отрезал Томас. – Нет такого праздника.
– Как же нет? – запротестовал Олег. – Ежегодно проводится на восьмой день после Рождества. Я понимаю, тебя часто бьют по голове тяжелым, потому у тебя что-то спуталось, что-то перевернулось, а что-то и вовсе забылось. Давай напомню тебе, я ж добрый: «На восьмой день после Своего Рождества Господь наш Иисус Христос, по ветхозаветному закону, принял обрезание, установленное для всех младенцев мужского пола в знамение Завета Бога с праотцем Авраамом и его потомками…» Это я шпарю по памяти, а если тебе нужна ссылка, то это в Бытие, 17, 10–14; Левит, 12, 3, ну, ты все понял, да?.. Я так и думал. Хорошо иметь дело с образованным христианином. Мне нравится твое выражение лица, сэр Томас! Я вообще-то в восторге. Дальше: «…При совершении этого обряда Божественному Младенцу было дано имя Иисус, возвещенное Архангелом Гавриилом еще в день Благовещения Пресвятой Деве Марии. По истолкованию отцов Церкви, Господь, Творец закона, принял обрезание, являя пример, как людям следует неукоснительно исполнять Божественные установления. Господь принял обрезание для того, чтобы никто впоследствии не мог усомниться в том, что Он был истинным Человеком, а не носителем призрачной плоти, как учили некоторые еретики».
Томас слушал, набычившись, на калику смотрел исподлобья, с недоверием, но усомниться не посмел, отшельник так мелко не играет, у него ловушки более глубокие и хитрые. Наконец поморщился с такой брезгливостью, словно увидел пьяную женщину.
– Господи, Олег!.. – произнес он с высоты седла, словно с небесного трона. – Ну, ты совсем как дите. То ихний Христос, а то наш – британский!.. Ихнего пусть всего наобрезают, это не наше дело, а чтоб нашего Христа да обрезали, как сарацина?.. Кто б такого Христа у нас принял?
Олег смотрел пристально, словно подозревая, что доблестный рыцарь шутит, а это то поле, куда он предпочел бы не вступать, однако лицо Томаса абсолютно серьезно, в глазах несокрушимая вера в свою правоту.
– Ну, – пробормотал он в затруднении, – вообще-то ты прав. Просто я как-то не додумался до такого… Дурак я все-таки местами. Как леоперд. Это зверь такой. Вроде кошки.
– Видел, – кивнул Томас довольно. – Ты вообще-то спрашивай, спрашивай! Я тебе всю Библию разъясню.
– И я узнаю много нового, – согласился Олег. – Сколько живу, всегда удивляюсь. Британская Библия – это что-то, уже вижу. Хотя, конечно, гм… как это доблестные рыцари приняли своим Богом еврея…
Томас нахмурился, сказал зло:
– Сэр калика, я уважаю твои великие знания… но здесь ты сильно ошибаешься!
– В чем?
– Не еврей, – ответил Томас твердо, – не еврей он вовсе!
– Но как же, – ответил Олег ехидно, – как же не еврей?.. Я тебе что говорил только что про обрезание? Христа вашего обрезали, вам вроде бы тоже надо обрезываться, только вы то ли трусите, то ли еще что…
Томас слушал с надменно-брезгливой миной, глаза сузились, а нижняя челюсть выпятилась, как таран боевого корабля. Когда Олег умолк, сказал удивленно:
– Ну и что?.. Мы, христиане, при чем?
– Как что, – удивился Олег, – разве тебе этого мало? Или будешь спорить с самими учениками Христа, которые сами евреи и ходили за ним следом, записывая каждое слово?.. Он и проповедовал сперва только среди своих, в синагогах…
Томас наморщил лоб, явно вспоминая проповеди боевого прелата, спросил с недоумением:
