Ксения Медведевич - Сторож брату своему
– Я передам. Да хранит вас Всевышний – Он милостивый, прощающий…
Тарег молча наклонил голову. Никаких ответных слов у него не нашлось.
* * *Как только нерегиль вышел с черного, скрипнувшего воротами двора на улицу, они высунулись ему навстречу.
Три псины.
Хадбан храпнул и дернул головой.
– Н-но, Фуфел, не балуй… Это всего лишь вонючие призрачные демонические сучьи потрохи. Нам их бояться нечего. С дороги!
Это он прошипел уже собакам.
Те злорадно осклабились.
Стрелок…
Слева улочка открывалась крохотной площадью с колодцем. Колодец казался игрушечным рядом с громадной, страшной в своей неестественной высоте фигурой с головой собаки.
– Приветствую вас, наилучшая госпожа… – проговорил Тарег сквозь постукивающие зубы.
Зубы стучали скорее от холода, чем от страха. От Богини тянуло черной, морозящей внутренности стынью.
Мы в расчете, Тарег. Ты все верно понял и исполнил мое третье желание. Медина спасена. А тебе время возвращаться к халифу.
– Очень рад слышать, что вы не в обиде, уважаемая! – получилось выдохнуть почти не дрожа, только по хребту чуть-чуть продирало. – Только теперь – ваша очередь исполнять уговор. Как мне справиться с аль-Лат? Придумали?
Ты не понял, Тарег. Твоя ночь – на исходе. Возвращайся к халифу.
– Вы по-прежнему не утратили вкуса к загадкам, госпожа, – сглотнув, пробормотал он. – Простой вопрос – простой ответ. Как мне уничтожить демона, уважаемая? Отвечайте!
Холод усилился, ступни отмерзли – он их больше не чувствовал. Думать не получалось, мысли тоже вымерзли в пустой голове.
Справа, из-за угла, медленно вышла замотанная в черное женщина.
Так.
– Что ж вы, госпожа, не при параде, – сглотнув, проговорил Тарег.
Ни рогов, ни короны. Узза казалась маленькой и беззащитной в абайе и маске-бирге. Конечно, здесь она в чужих владениях. В Медине властвует сестричка со своими собачками.
– За мной должок, – стараясь не заплетаться языком о помертвевшие губы, проговорил Тарег. – Третье поручение, госпожа. Чего изволите?
Мы в расчете, Тарег. Ты исполнил мое третье желание, когда помог влюбленному юноше. Будешь в Марибе, спроси лавку плетельщика циновок Антары – думаю, он будет счастлив. Абла тебе тоже обрадуется, не сомневайся…
Сглотнув слюну, Тарег нашел в себе силы улыбнуться: Антара живой. Хорошо, что живой. И совсем хорошо, что женатый на Абле.
– Что ж, – пробормотал он, глядя, как изо рта вырываются клубы пара.
Какой же в этом переулке мороз…
– Раз мы в расчете, я задам тот же вопрос, – голос сорвался на кашель.
В ответ прошелестело:
Ты не понял, Тарег. Возвращайся к халифу.
– Отвечайте, уважаемая! Дали слово – держите!
Ты не понял. Твоя ночь – завершилась. Теперь ты – Страж Престола.
– Что мне делать с аль-Лат?!..
Твое будущее определено. Что делать дальше, узнаешь. Ты все узнаешь по дороге, о Страж.
– К владельцу не вернусь! – прорычал Тарег.
Лицо обдало холодом, да так, что застыли губы.
Богини разом исчезли.
Салуги задрали морды и залились замогильным, мрачным воем.
Дальше все произошло очень быстро.
На соседней улице крикнули, залаяли приказами. Громко затопали копыта лошадей, которых пустили вскачь.
Оказавшись в кольце наставленных копий, Тарег отодвинул щеку от царапающего кожу острия:
– Это такая вежливость?
– Это такая предосторожность, сейид, – ответил молодой гвардеец в желтом кожаном кафтане. – Я в четвертый раз вас упустить не хочу.
– Абу аль-Хайр?.. – позвал Тарег. – Ты ж здесь, отзовись.
– Каид Марваз! Прикажите вашим людям убрать копья… – прозвучал усталый голос.
Ашшарит прошел через ряд всадников, сердито пихая их в стремена.
– Я же говорил вам, господин Стрелок. У Хозяйки на вас планы.
– Не делай этого, Абу аль-Хайр.
Тот бесконечно устало помотал головой, поднимая руку: ну все, мол, сколько можно.
– Вы справились без моей хваленой волшебной силы. Справились. Я не нужен вам, чтобы победить карматов. Я вообще не нужен аш-Шарийа. Пойми, это была ошибка. Повлекшая за собой череду других грустных ошибок.
– Мне сейчас не до богословских тонкостей, господин Стрелок.
– А здесь нет никаких тонкостей. Через три года по этой земле пройдется поток, который не остановить никому. Ни мне, ни вам – даже с моей помощью. Через три года аш-Шарийа настанет конец, Абу аль-Хайр. Окончательный конец, конец света. И эти три года я хочу прожить без чешуи.
– Я…
– У тебя в рукаве фирман халифа. Когда я поцелую печать, разверну его и прочту, я превращусь в чешуйчатое чудовище. В трёшку. В аждахака, которого ты видел в альхибе. Отпусти меня, Абу аль-Хайр. Я прошу тебя, отпусти. Я… не хочу… встретить смерть аждахаком.
Ибн Сакиб вздохнул. Грустно хмыкнул. И достал из рукава фирман.
– Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.
Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.
Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:
– Слушаю и повинуюсь.
И развернул свиток.
Над головой, не стесняясь, вздыхали – с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.
Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено – свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:
«Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это – клянусь Всевышним – будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун».
В следующий миг в него – отовсюду: сверху и снизу, со всех восьми сторон света – хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли…
Неожиданно все кончилось. Несколько мгновений он еще повисел в паре локтей над землей – вокруг, казалось, пролетел тихий ангел. А потом резко, как отпущенная марионетка, упал вниз. Против ожиданий, не мордой в грязь, а пружинисто, как кошка, на обе ноги.
Вокруг никого не было. Только трепалась на ветру втоптанная в грязь бумажка с раздавленной печатью да криво торчало чье-то копье.
Бумажку он поднял и разгладил.
– Ну ладно, Абдаллах аль-Мамун. Признаю, что в этой схватке ты победил.
Вздохнув, высмотрел поверх крыш обгорелый остов цитадели. И, пошатываясь, поплелся с перекрестка прочь.
Конец второй книги
Продолжение следует
Примечания
1
Голубые глаза у арабов традиционно считаются плохим, дурным признаком – аналогично зеленым в западной культуре.
2
Около 0,5 л.
3
Около 0,3 л.
4
Зиммии – «покровительствуемые», т. е. иноверцы, чья религия дозволена к исповеданию в халифате. В исторических государствах классического ислама к таким принадлежали христиане, иудеи, огнепоклонники-зороастрийцы и звездопоклонники-сабейцы. В обмен на право исповедовать свою религию зиммии принуждались к особому тяжелому налогу-джизье, а также поражались в правах: им предписывалось носить отличительные знаки на одежде или особое платье, а также запрещалось ездить на лошадях, носить туфли (дозволялись лишь сандалии), занимать определенные должности и т. д. Язычники, т. е. люди, чья религия не входила в список «покровительствуемых», подлежали обращению в ислам или смертной казни.
5
Силат – род джиннов, о которых, в отличие от маридов, ифритов, гул и кутрубов, практически ничего не известно.
6
Рассказывают, что эти стихи произнес Джафар Бармакид в ночь перед казнью.
7
Эти стихи действительно декламировали на багдадских рынках во времена царствования исторического халифа аль-Амина. Имени автора, к сожалению, история не сохранила, а русский перевод цитируется по книге Кеннеди «Двор халифов».
8
Женщина, наряжающая невесту к свадьбе.
9
Эти стихи действительно написал Имруулькайс.
10
Эти стихи действительно написаны Абу Нувасом.
11
