Елизавета Дворецкая - Битва колдуньи. Сага о мечах
– Я никогда не отказываю в уважении достойным людям. Но почему этот человек у тебя?
Волнуясь, Грим ярл дергал бровями и теребил в руках нож, которым резал мясо. При его высоком росте и могучем сложении эта мелкая беспокойная суетливость выглядела странной и неприятной: казалось, на глазах у всех крупная глыба развалилась на множество мелких кусочков и каждый зажил собственной жизнью. Все гости настороженно ожидали, во что выльется эта беседа.
– Болезнь задержала меня и моих людей на Квиттинге, – ответил Моди. Он тоже не обрадовался встрече с Гримом, но, хотя лицо его омрачилось, старался не показать неудовольствия. – Уже недолго нам осталось испытывать терпение достойного Фрейвида хёвдинга.
– Болезнь? – переспросил Грим. – А я думал, они все еще вынюхивают, где бы им купить железа побольше и подешевле. Достойные фьялли решили, что на Остром мысу оно слишком дорого!
– Каждый имеет право сам решать, не много ли с него запрашивают за товар, – возразил Моди. – И уносить назад свои деньги, если цена покажется чрезмерной. Особенно если продавец явно ищет ссоры.
Ингвиль беспокоилась все больше. До сих пор ей не приходило в голову спросить, зачем «Тюлень» держал путь к Острому мысу. Теперь же она поняла, что с самой этой поездкой все было не так просто.
– Ссоры хочет кто-то другой! – не унимался Грим, не желая замечать предостерегающих взглядов хозяина. Его суетливая горячность, подергивание бровей, запинающаяся речь могли бы показаться смешными, но все знали, что в державе квиттов этот человек обладает нешуточным влиянием. – Вы думаете, мы не знаем, зачем вашему конунгу столько железа? Фьялли всегда были жадными. Но теперь вам мало вашей земли! У вашего конунга двое сыновей! Оба они еще не доросли до настоящих мечей, а ваша королева хочет, чтобы оба они были конунгами! Скажешь, это не так?
– Знаешь ли ты, Грим сын Бергтора, что говоришь о моей родственнице? – сурово спросил Моди и поднялся на ноги. – Королева Бломменатт – племянница моей матери, и я никому не позволю отзываться о ней непочтительно. До ее сыновей и ее желаний тебе нет никакого дела. И если квитты не хотят торговать железом и получать за него серебро, то они могут оставаться при своем железе и… и хоть есть его.
– Вот как! Нам нет дела до ваших конунгов! – закричал Грим и тоже вскочил. – Ошибаешься! Думаешь, мы дураки? Вы думаете, что все квитты дураки? Что мы не знаем, зачем вам понадобилось наше железо? Ошибаешься! Мы все знаем! Все знают, что жена подбивает Торбранда конунга к походу на Квиттинг. Не выйдет! У нашего конунга тоже два сына! Мы наше железо забьем вам в глотку, только попробуйте разинуть пасть на нашу землю! Клянусь рукой Тюра!
– Праздник Середины Лета – не время для раздоров! – воскликнул Фрейвид, не давая Моди ответить. – Вы оба – мои гости, и я никому не позволю ссор в моем доме, даже родичам конунгов! Не гневите богов и не навлекайте их гнев на мой дом!
Соседи постарались унять Грима и Моди, усадили обоих на места. Но Ингвиль еще долго не могла успокоиться. Она не любила Грима и боялась, что он не упустит случая затеять с Моди новую ссору.
Ингвиль недолго просидела за столом: после перепалки настроение у нее испортилось. Выскользнув в кухню, она принялась собирать в большую корзину хлеб, куски жареного мяса и рыбы. Проводя в землянке фьяллей весь день и даже часть ночи в течение последнего месяца, она теперь чувствовала себя там в большей степени дома, чем в усадьбе. «Правильно говорила бабушка, – думала она, – гораздо сильнее привязываешься не к тому, кто сделал тебе что-то хорошее, а к тому, кому сделал добро ты сам!»
Возле очага Ингвиль заметила Хёрдис. Сидя на земляном полу вместе со своим псом, та обгладывала ногу жареного зайца. Серый смотрел ей в рот, тонко поскуливая и нетерпеливо стуча хвостом по полу. Обгрызенные косточки Хёрдис бросала своему верному товарищу, и тот ловил их на лету.
– Что ты сидишь здесь, словно бродяжка? – спросила Ингвиль мимоходом. – Иди в гридницу. Там есть еда и получше этого зайца.
– Сама иди в гридницу! – с обычной своей неприветливостью ответила Хёрдис. – А для меня там слишком шумно. Среди таких благородных гостей где уж найти местечко для дочери рабыни!
На самом деле Хёрдис пряталась от Моди и очень злилась на него за то, что его присутствие не позволяет ей попасть в гридницу, где целые горы отличной еды!
– Э, отдай! – Заметив на блюде у Ингвиль хороший кусок оленины, Хёрдис проворно выхватила его. – Куда это ты тащишь столько мяса?
– В землянку к фьяллям, – ответила Ингвиль, вылавливая из котла другой кусок на замену. – У них ведь тоже Середина Лета.
– Вот еще! – возмутилась Хёрдис. – Этим паршивым вонючим фьяллям ты выбираешь самое лучшее мясо, а родной сестре…
– Я же тебе говорю: иди в гридницу! – с досадой ответила Ингвиль. – Ты-то не больная и сама можешь о себе позаботиться. Или прикажешь мне кормить тебя с ложечки?
– Разве что ядом! Кто я такая? Зараза и бездельница, от которой вы мечтаете избавиться. А вот была бы я знатным фьялленландским ярлом – тогда другое дело! Ты, должно быть, влюбилась в этого урода! Хорошая парочка для тебя, нечего сказать! Ну иди, поцелуйся с ним!
Хёрдис очень надеялась этими насмешками настроить сестру против гостей, которые в любой день могли ей рассказать о встрече возле Тюленьего камня. Но Ингвиль заранее знала, что скорее камень поплывет, чем Хёрдис скажет о ком-нибудь доброе слово. Не ответив, она взяла со стола круглое деревянное блюдо, переложила на него кусок жареных медвежьих ребер и поставила в корзину, где было уложено остальное угощение.
– Эй, Брим! – Она оглянулась и кивком подозвала старика раба. – Бери корзину, понесем на отмель. Тебя я не зову! – бросила она, мельком глянув на Хёрдис. – Своим ядовитым дыханием ты можешь отравить, как сам Фафнир!
Приближаясь по тропе к землянке, Ингвиль еще издалека увидела, что возле порога сидит человек. Длинные светлые волосы, еще не просохшие после мытья, блестели у него на плечах, и Ингвиль не сразу сообразила, кто это. Подойдя ближе, она узнала Хродмара. Как видно, он решил, что пора ему перестать болеть: на нем была нарядная крашеная рубаха, узорная тесьма обвивала ноги поверх обмоток – Моди рассказал ей, что у фьяллей так носят первые щеголи. Пояс с серебряными бляшками и подвесками был затянут как полагается, только оружие он оставил в землянке.
– Какие у тебя красивые волосы! – сказала Ингвиль, подойдя ближе. – Я даже не сразу поняла, что это ты.
– Хорош же я был! – с усмешкой ответил Хродмар.
Он был так счастлив снова почувствовать себя живым и почти здоровым, что весь мир казался ему прекрасным. Его сердце открылось для всех, хотелось без конца говорить, смеяться. И ни с кем в целом мире Хродмар не стал бы говорить так охотно, как с Ингвиль. Вспоминая свою болезнь, он именно в Ингвиль видел тот светлый луч, который вывел его обратно к жизни. Будь она простой рабыней, он и тогда испытывал бы к ней благодарность и постарался бы сделать для нее что-нибудь хорошее в ответ. Но она была не рабыней, а знатной девушкой, равной ему происхождением и воспитанием, и в его чувствах к ней благодарность смешалась с уважением, восхищением, даже благоговением. Она казалась ему богиней его нового, возрожденного мира, премудрой Фригг, но только совсем юной и прекрасной и… еще не встретившей своего Одина.
Ингвиль присела на бревно рядом с ним. С тех пор как Хродмар начал подниматься и разговаривать, приходить в землянку стало гораздо приятнее. День за днем Ингвиль убеждалась, что в похвалах Моди племяннику содержалось гораздо больше истины, чем она подумала поначалу. Пожалуй, она уже была недалека от мысли, что даже любящий дядя не воздает ему должного целиком. Конечно, о красоте сейчас и речи быть не могло, но в каждом движении Хродмара сквозило столько гордого достоинства, что это само по себе вызывало уважение. Взгляд его ярких голубых глаз был умным и острым, и Ингвиль хотелось получше узнать того, кого она спасла от смерти.
Напрасно она опасалась, что родич и любимец конунга окажется самовлюбленным болваном, не способным говорить и думать ни о чем, кроме собственных подвигов. Хродмар был неизменно приветлив и вежлив с ней, ее приход был ему всегда приятен. В каждом его слове, в самом голосе звучала признательность за то, что она сделала для него и дружины, и Ингвиль уже верила, что сердце у него горячее и благодарное.
– Я принесла вам праздничное угощение. – Ингвиль сделала Бриму знак открыть корзину и вынула блюдо. – Ты любишь медвежьи ребра? Выбери, что тебе нравится, а остальное раздадим вашим.
– А, так ты уже считаешь, что я в силах справиться с каким-нибудь китом дубравы! – обрадованно сказал Хродмар и взял кусок ребра. – А я уж думал, что мне придется весь остаток жизни питаться кашей из толченого ячменя!
